Мост (ЛП) - Андрижески Дж. С. (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Он был слишком зол, чтобы даже говорить связно.
Почти пустой взгляд её глаз, когда она спокойно слушала его разглагольствования, только усиливал его гнев. Ревик смутно помнил, что он что-то сломал.
Он не бросил это в неё; он даже не бросил это в её сторону, но какая-то часть его просто хотела вырвать её из этого проклятого бессознательного состояния настолько, чтобы она признала его — и признала то, что она только что сотворила с ним. Он сделал это, создав столько грёбаного шума, сколько мог. Он сделал это, сердито жестикулируя и повышая голос.
Но всё это ни черта не дало.
Он знал, что это не рационально.
Он знал это даже тогда, когда кричал на неё, и его голос, вероятно, доносился вниз по всем трём лестничным пролётам к видящим, собравшимся на нижних этажах викторианского дома. Весь стресс и беспокойство, которые он испытывал из-за необходимости оставить её позади, а также из-за её психического состояния, вырвались из него в виде снежного кома, катящегося вниз по склону холма, в виде иррациональности, которую он даже не хотел признавать, не говоря уже о том, чтобы обуздать, по крайней мере, вначале.
Но даже при этом его сознание продолжало медленно вращаться на заднем плане.
Он чувствовал, что другие разведчики в конструкции реагируют на его гнев, даже на некоторые его слова. Он чувствовал, что Балидор закрывает остальную часть конструкции от них двоих, и особенно от самого Ревика. Он чувствовал, что Врег пытается сделать то же самое.
Ревику всё это было до крысиной задницы.
В какой-то момент он выдохся настолько, что просто стоял и смотрел на неё, тяжело дыша от напряжения и раздражения. Её глаза светились, это он хорошо помнил. Они сверкали тонкими резкими кольцами в тусклом свете комнаты, и когда она подошла ближе, он сначала попятился, пытаясь уйти от неё.
Она прижала его спиной прямо к стене, но он даже тогда не оттолкнул её.
Он помнил, что ему было трудно смотреть на неё.
Он помнил, как гадал, не воспользуется ли она снова телекинезом, может, в этот раз изобьёт его по-настоящему, лишь бы заставить его замолчать.
Он не помнил, когда именно всё изменилось — во всяком случае, не точно.
Он помнил, как внезапно понял, что ей больно.
Сначала он не поверил своим ощущениям, а потом задался вопросом, не реагирует ли она на собственное представление внизу. Он задавался вопросом, не собирается ли она попытаться соблазнить кого-нибудь из других видящих, возможно, прямо на его глазах, просто чтобы доказать свою точку зрения. Всё это промелькнуло у него в голове в мгновение ока, и всё это время она стояла перед ним, не шевелясь.
Ей было очень больно.
Он понятия не имел, вызвано ли это его гневом, или тем, что он на самом деле говорил ей, или даже его собственной болью, которую он тоже почувствовал, как только признался в этом себе самому.
Он хорошо помнил те несколько непростых минут, которые прошли до того, как они оба начали действовать.
Ревик позволил ей прижать его спиной к стене у двери, и тогда она схватила его за руки. Он смутно помнил, как в первые несколько раз отталкивал её от себя, а может быть, даже угрожал ей.
Но эта часть ощущалась менее отчётливой, менее ясной в его сознании, чем то, когда она схватила его за волосы и притянула к своему рту. Это ощущалось ещё более далёким от того момента, когда она начала целовать его. Может быть, это было слишком похоже на то, как она поцеловала его в самый первый раз, в том шумном, прокуренном клубе в нижнем Манхэттене. А может быть, к тому времени ему просто стало всё равно.
В любом случае, впервые с тех пор, как она вышла из той вайровой комы, он не оттолкнул её.
От не-отталкивания Ревик перешёл к тому, что начал целовать её в ответ.
Он помнил, как это сводило его с ума — чувствовать её, но не чувствовать, улавливать смутные импульсы её света, но быть не в состоянии дотянуться до неё; во всяком случае, не достаточно, далеко не достаточно.
Это приводило его в бешенство, раздражало и причиняло боль в тех местах, от которых, как ему казалось, он уже избавился. И всё же этих смутных намёков на неё было достаточно, чтобы разжечь боль, которую он подавлял в течение многих дней, недель, месяцев, всё то бл*дское время, что их разлука длилась в этот раз из всех их разлук со времени знакомства.
Ощущение её, даже этой маленькой, смутной частички, возбуждало его и наполняло таким горем, что Ревик чуть не сошёл с ума в те первые минуты, когда позволил себе это сделать.
Он вспомнил, что именно он в итоге повалил их обоих на пол.
Она принялась раздевать его в те умопомрачительные минуты, пока он целовал её у стены, пока он притягивал её, пытаясь использовать их поцелуи, чтобы заставить её свет вернуться к нему. Когда он уложил её на пол, он уже начал возвращать услугу, голыми руками сдирая с её ног эти похожие на нейлон леггинсы.
Боги, он всегда любил её целовать.
Она инстинктивно использовала свой свет во время поцелуев, с того самого первого раза, в том ночном клубе перед Джейденом. Целуя его, она не только дразнила его свет, она притягивала, дёргала и заманивала его в себя медленными, деликатными движениями. Он всегда терял рассудок, целуя её. Это всегда раздражало его, возбуждало и даже переполняло эмоциями — но это другое.
В этот раз это была не она.
Она притягивала его, но в её свете было далеко не достаточно её самой, чтобы одурачить Ревика. Это не могло одурачить даже те его части, которые больше хотели трахать её свет, чем быть с ней, потому что он любил её в отрыве от этого.
Тот подслушанный разговор шёпотом между Врегом и Балидором эхом отдавался где-то в его разуме, пока он делал это, пока он целовал её.
Пока он снимал её одежду.
«…Это было бы похоже на некрофилию».
Боги. Одна лишь мысль об этом вызывала у него злость.
Злость на неё, злость на Врега.
Он хотел убить Врега, особенно когда вспоминал выражение его чёрных глаз, пока Врег пялился на его обнажённую жену. Ранее тем же днём этот мудак ударил его из-за Джона, а теперь он смотрел на его жену, желал её и даже не пытался это скрыть.
Ревик даже не помнил, как принял решение.
До него не доходило, что именно он решил — пока он уже не оказался в ней.
Он остановился сразу же после того, как вошёл в неё, уставившись на её лицо и глаза. К тому времени она обвилась вокруг него, сжала пальцы в его волосах, и в её пальцах и теле всё ещё жили остатки той её проклятой чувственности, когда она скользнула вверх к его телу. Он чувствовал мышечную память, те её части, которые помнили, кем она была, кем они были вместе, но Ревик не ощущал в этом её.
Но даже тогда он не вышел из неё.
Вместо этого он трахал её, плача, пытаясь дотянуться до неё, глядя в это пустое лицо и чувствуя себя худшей тварью на свете из-за того, что он всё равно делает это, хоть она и не с ним. Она сцеловывала его слёзы, прикасалась к его лицу, ничего не говорила, всё ещё будучи потерянной в том молчании, которое никогда не нарушалось, как бы часто он ни умолял её поговорить с ним.
Он слышал её хриплые вздохи, даже несколько стонов ему на ухо, но она ничего не говорила, даже в то время, пока они занимались сексом. Что, наверное, ещё более странно, он оставался таким же молчаливым, как и она, хотя обычно он таким не был; обычно он говорил с ней больше, чем она с ним.
Они всегда разговаривали друг с другом во время секса, практически с самого начала. Это была одна из тех вещей, которые всегда сводили Ревика с ума, особенно когда она по-настоящему теряла контроль и, похоже, уже не осознавала, что говорит ему.
Он довёл её до оргазма и наблюдал за этим на её лице — отдалённая, почти потерянная волна удовольствия, совершенно отстранённая от него.
Для него это ощущалось как кража.
Такое чувство, будто она делала это безо всякого осознания, где она находилась — это было настолько отдалённое от неё, от того, кем она была, от того, кем они были друг для друга, что Ревика с таким успехом здесь вообще могло и не быть.
