Лучшие Парни (ЛП) - Вебер Мари (версия книг TXT) 📗
Он срывается пулей, будто не может убежать достаточно быстро, а я остаюсь смотреть ему вслед, задаваясь вопросом, что насчет Винсента его так расстроило. Или может быть тот факт, что мы идем на вечеринку богатого отца Селени?
Наверное, и то и другое. Лоуеры не слишком хорошо воспринимают индульгенции богатых.
В горле стоит ком, и я не обращаю внимания на сжимание в груди, которое только я сама могу понять.
— Мы должны поторопиться, — рывком Селени дергает мою руку, пока Лют растворяется в толпе.
Я отталкиваю желание пойти за ним. «Ну, серьезно, Рен, ну что ты ему скажешь?» И вместо этого позволяю ей протискивать меня вперед по пешеходным дорожкам между текстильщиком и магазином с дамскими шляпками, в то время как Берилл осторожно указывает на находящегося поблизости травника. Его пальцы зажимают нос, а поверх головы покосившаяся красная шапка. Располагаясь за шаткой серой стойкой, он снизу до верха проводит по нам взглядом и его глаза округляются, вероятно, от нас дурно пахнет лекарственной мятой и потом.
Я засовываю флакон с украденной кровью вместе со своими перчатками во внутренний карман пальто — тайный, который я вшила в подкладку несколько месяцев назад после того, как воры выхватили бутылку из моей руки и уронили на булыжники, после чего она разбилась. Они не знали, что разливая кровь таким образом, способствуют распространению чумы.
— Солдаты, на помощь! Чудовища! — разносится голос сквозь ряды рыночных прилавков позади нас. — Воры! Кто-то вскрыл тело и…
Мы не стали дожидаться пока священник закончит свою речь. Мы спускаемся по переулку к развилке, которая разбивает холм на две части, одна сторона ведет к дому, а другая — вниз к океану. Сворачивая в сторону последней, мы бросаемся по затененной каменной дорожке, в виде серпантина. Тропа вьется мимо покатых домов, смотрящих на море, точнее, вглядывающихся в жизнь нашего города и в лодку мертвого отца Люта.
На старый причал Пинсбери-Порт.
Глава 3
Все таки есть что-то в осознании того, что смерть не за горами. Что жизнь висит на нескольких нитях генетического материала, и что единственная надежда на лекарство может лежать в маленьком стеклянном пузырьке внутри моего ботинка, прямо здесь, на пляже, в сорока шагах от Селени и ее бойфренда.
На берегу единственного города, в котором я жила.
По словам папы, кроме аномальной смертности, Пинсбери Порт ничем не отличается от других мест. У нас обычное разделение на бедных и богатых, стариков и младенцев, болтливые констебли и разодетые старушки — всё аккуратно спрятано в нижней части крошечного зеленого королевства под названием Кальдон, так же известное как Изумрудное сердце короля Фрэнциса.
Оно расположено в центре более крупных скоплений королевств под общим названием Изумрудные земли.
Мама говорит зелень Кальдона и горы Рейн просыпаются с приходом рассвета и проводят день, растянувшись вниз по долинам и склонам холмов, пока не достигают нашего маленького городка вдоль Средиземного моря, где им нравится высасывать последние лучи послеобеденного солнца и несколько жизней. Потому что, по-видимому, зелень и смерть — это самое лучшее, что у нас есть.
А я упоминала о мамином настоящем озорном образе?
Комок слез подступает к горлу, когда я представляю, как она говорит это, и всё сжимается в груди, когда проплываю на спине по океану среди слишком реального осознания того, что прямо сейчас, в этот самый момент, ее жизнь высасывается вместе с множеством других. Реальность всего этого выбивает из меня воздух и заставляет отчаянно работать с Па.
Или прятаться здесь.
Я моргаю и пытаюсь сфокусироваться. Не хочу об этом думать.
Сокол Уитби верещит над головой, и Селени кричит с берега:
— Рен, как сегодня чувствует себя мама? Твой па придумал что-нибудь новое?
Волны накатывают на меня и вокруг меня, я позволяю вопросам раствориться вместе с лопающимися пузырьками, пока руки морской пены толкают меня к берегу, прежде чем они утягивают меня обратно на стеклянную поверхность океана.
Я притворяюсь, что не слышу ее, отчасти потому что мои ответы всегда одинаковые: «Не очень. Еще нет, но мы надеемся. Я не знаю…». Главным образом потому, что я не представляю, как объяснить тревожный страх и горе, которые приходят с такими вопросами. Это нельзя сравнивать с вещами, где ты можешь сунуть свой нос и сбежать. Эмоции накапливаются и обрушиваются волнами, а затем разбивают тебя о скалы, пока ты с криками в них не утонишь, а иногда просто хочешь раствориться.
Я проглатываю ком в горле. Если сегодня снова встану на эту дорожку, то не буду знать, как вернуться обратно, я не могу себе это позволить.
Вместо этого, я делаю вдох, отталкиваюсь ступнями и плыву на спине под лучами солнца отражающие гавань, погружаясь в мысли о логической устойчивости анализа крови и стволовых клеток. Я раз за разом прокручиваю проблему в голове, пытаясь найти решение того, что мы с Па упускаем. Как в нашем городе может происходить такая яркая жизнь, когда за последние десять месяцев мы так и не разобрались, как остановить критическую угрозу смерти человека.
— Решение здесь, в стволовых клетках, — он продолжает говорить. — Мы даже выделили странную мутацию, которая порождает эту недавнюю болезнь.
Как только мы думаем, что нашли лекарство, подопытный образец умирает.
И вскоре это будет мама.
Затем, это пугает меня. Потому что эта новая болезнь, кажется, порождается без всякой на то причины, кроме того, что она сосредоточена среди бедных в Порту.
— Рен! — звенит голос Селени, раздражая мои уши. — Святые мошки! Я с тобой разговариваю!
Я поднимаю голову и вижу, что она стоит в воде по щиколотку, подняв юбку до колен. Она хмурится и машет мне. — Ты сказала, что поторопишься! Солнце садится и скоро вечеринка. Если ты не высохнешь, придешь домой мокрая, и твои волосы не возможно будет привести в порядок!
Я киваю и рассматриваю голубую даль неба, где солнечное пятно огибает золотистый шельф океана. Затем сокола, ныряющего вдоль долины, которая впадает в реку Тинни, где в военное время старинные рыцари разбили лагерь. У нас остался час, но в моем доме мало тепла, переодеться уже будет недостаточно. Как только наступит ночь, проснутся морские сирены, и любой, кто ценит свою жизнь, не будет настолько глупым заплывать в бухту так далеко.
Со вздохом я наклоняю голову назад, чтобы позволить воде покрыть мое лицо, пока один подбородок не остался на поверхности соленой воды, позволить холодной влаге унести запах трупа из моего носа, с кожи и одежды. Смыть с себя смерть. Смыть с себя всё на несколько ценных минут. Затем я выпрямляюсь и, окунувшись в последний раз, доплываю достаточно близко, чтобы почувствовать под ногами хрустящий песок, затем дойти до своей кузины и Берилла.
Селени только что закончила распрямлять жилетку Берилла, а большие мокрые пятна на его бриджах и рубашке говорят о том, что он чистил вещи на себе, чтобы не окунаться в воду. Когда я подхожу к ним, он кидает взгляд на Селени, затем краснеет как свекла, переместив взгляд куда-то вдаль.
Я смеюсь и слегка брызгаю в него водой.
— Если мокрая одежда и голые щиколотки приводят тебя в ужас, тебе лучше избегать зеркал, Берилл.
— Не дразни его за вежливость, — упрекнула Селени. — Было бы лучше, если бы он смотрел на меня как те двое мужчин на пляже? Неудивительно, что они не смоли поймать и рыбешки, таращившись сюда.
Я кидаю взгляд на двух невеж, рыбачащих с берега недалеко от нас. Я хмурюсь и борюсь с желанием обхватить себя руками вокруг своей плоской груди.
— Или они могут просто смотреть на женщин как на обычных людей, — бормочу я. Такой домысел. Так же как смотрит Па. Вперед перед собой, как будто мы все его друзья.
Селени сильно трясет жилетку и делает притворный вздох, как делала миссис Менч, когда я забываю надеть чулки под юбку. Селени копирует мимику и высокий голос женщины:
