Сердце Стужи - Сурикова Марьяна (мир книг TXT) 📗

Признаться, я подняться не смогла. Только развернулась всем телом, глядя на поселение и точки, замершие на одном месте. Кажется, они подобно мне упали на колени и смотрели теперь вверх. И вряд ли люди видели нас на припорошенном снежной пылью склоне.

Выплеск ледяной силы закружил разум и погрузил меня в состояние, какое наступает после резкого удара по голове. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Я схватилась за голову, сжимая ноющие виски, а Сердце Стужи повернулся лицом к подножию, посмотрел на застывшие темные точки и протянул руки теперь в их сторону.

Я вспомнила, что сила всегда требует платы. Но вряд ли в людях, которые обитали в том маленьком городке, была хоть какая-то магия. Обычные селяне, такие же, что жили в моей деревне. Что они могли дать в оплату за свое спасение? Им доступно было лишь то, что снежные маги называли жизненной энергией, — сила биения сердец, жар собственного дыхания, радость счастливого избавления и надежда встретить новый день.

— Войд, — я снова потянулась к нему, — не нужно, пожалуйста.

Я прекрасно понимала, таков магический закон. Сила выполнила то, ради чего к ней обратились, отвела беду, но теперь озеро необходимо наполнить. Однако же если там, внизу, были больные? Те, кто совсем слаб здоровьем. Дети и старики, которым их жизненная энергия позволяла преодолеть болезнь. Что станет с ними, когда столь нужные крохи силы вырвутся изо рта теплым дыханием и потянутся ввысь, полетят сюда, к протянутым к подножию горы ладоням?

— Не стоит, пожалуйста, возьми мою силу. Позволь расплатиться за тех, кому их энергия нужнее.

Я не думала, что он ответит. Я даже не могла решиться посмотреть в затянутые белой вьюгой светящиеся глаза. Мне было страшно и ужасно холодно. Теплый огонь преданно льнул к рукам, животу, горлу, грел меня, сам опасаясь быть замеченным, схваченным и вытянутым наружу в безжалостный мороз. Но все же я предложила и не ждала, что лорд ответит: «Не ты звала, не тебе платить». Он ответил как страшный незнакомец, который вовсе не человек и никогда не поймет того, что доступно лишь человеку. Мне казалось, лорд не ведал жалости, но, может, ее не ведала его сила?

Когда он снова открыл в воздухе переход и оглянулся на меня, сидящую на снегу, обхватившую колени руками, то коротко велел: «Идем, если не желаешь здесь остаться». А на поле, когда пришлось встать перед ним, ссутулившись и опустив голову, готовясь к тому, что сейчас еще придется выдержать урок, он вдруг подошел ближе и взял меня за плечи. Встряхнул, заставил поднять глаза и не зло, не гневно и даже без раздражения, а как-то устало и тихо сказал: «Никто не умер, чародейка. Приди в себя. А в следующий раз не прыгай туда, куда не приглашали».

Прозвучало не в поучение, не в наказание, а будто пояснением. Не готова увидеть, боишься принять нечто столь мощное и страшное, не суйся вслепую, не играй с судьбой. Мне и не хотелось играть. Мне хотелось ощутить в себе силы, но их не было, а была слабость. Еще потребность встряхнуться и скинуть испытанный страх и горечь, когда со всей ясностью поняла, что он совсем чужой и далекий, что близким никогда не станет, слишком велика пропасть. И выпрямилась, посмотрела в его лицо, приказав себе не бояться, и сказала: «Прости, войд, и спасибо за науку». А в ответ его рука прошлась по волосам, ровно так, легко, я едва сдержалась, как и в прошлый раз, чтобы не схватиться за ладонь, не прижаться к ней щекой.

— Тебе спасибо, чародейка, — почему-то ответил.

Я язык проглотила, а иначе бы, конечно, спросила: «За что?»

Но он и по глазам прочитал и усмехнулся.

— Руки и ноги трясутся, но стоишь. Губы дрожат, но о помощи не просишь. В глазах и вовсе ужас застыл. Неужто я такой страшный?

Я сглотнула и с трудом кивнула.

— Даже страшнее.

— И что сделать, чтобы таким страшным не быть?

Улыбнулся. От этой улыбки у меня сердце совсем иначе застучало, будто в обратную сторону.

— Я ведь не знаю. Полегче бы вопрос задал. Про ход солнца, луны и то объяснить проще. Раз уж ты уродился такой и лордом ледяным стал, — заправила дрожащей рукой прядь за ухо, — тебя все боятся. И меня с детства учили, чтобы звать не вздумала. А я вздумала на свою голову.

Он протянул руку, сделал то, на что сама не решилась, — прижал ладонь к моей щеке, погладил большим пальцем. Молча, ничего не говоря, ожидая, наверное, чего еще вздумаю сболтнуть от страха. Я же язык прикусила и шелохнуться не решалась.

— И сейчас страшно?

Кивнула. Ведь сердце в груди уже переворачивалось, с ног на голову крутилось. В горле хрипело, сипело, душило. А он смотрел, смотрел, и я знала, сейчас отпустит. Каждый раз отпускал, когда боялась. И даже готова была отступить.

Шаг сделала, но не туда, куда собиралась. Тело столь же легко повлеклось вперед, как могло качнуться назад, за ладонью, обнявшей затылок. Тихо, без слов притянуло в тепло крепких объятий, закрыло, заслонило меня от моего страха. Сомкнулось вокруг надежной спокойной силой, такой, о которой мечтаешь и грезишь порой по ночам, пробудившись от дурного сна, такой, которую в жизни встретить не чаешь, не ведаешь даже, что есть она. Я ощутила под щекой тонкую рубашку, за которую цеплялась недавно, ладони легли на твердую грудь, мерно ходившую под моими пальцами. Я закрыла глаза, чтобы окунуться в темноту светлого холода, нежного, дурманящего. Пахнувшего морозом, искристым снегом и отчего-то золотистыми искрами солнца.

Меня, случалось, обнимали прежде, но так, кажется, никогда. И ведь ничего сложного нет в сплетении рук, в том, как они касаются, легко погладив, охватывают тебя и скрещиваются на спине, не крепко, не слабо, но такого волшебства ощущений я раньше точно не испытывала. И пригрелась опять в его руках и даже про урок забыла. А еще, как часто рядом с ним бывало, вздохнула и вслух произнесла, о чем думала:

— Снежный, а греешь.

— Сама ведь греешь, чародейка, — ответил, призывая мой заплутавший разум обратно, — огня в тебе столько, что я скоро не устою.

— Почему не устоишь? — Разум совсем неохотно возвращался. — Твердо ведь стоишь, не качаешься.

— Некуда здесь качаться, снег кругом, и лавок не видно.

— Откуда ж в лесу… — начала и сообразила наконец, а потому сразу язык прикусила.

— Хорошо стоим? — хмыкнул негромко войд.

— Не сидим ведь, — чуть охрипнув, ответила. — Даже не лежим.

— Это уже приглашение, чародейка, или вздумала подразнить? — И объятия как-то сразу крепче показались.

Плохо они, эти самые объятия, на меня влияли, ой плохо. Осмелела, раззадорилась. Кого подразнить вздумала и зачем? Потому что про огонь намекнул? А разве, кроме огня, нет во мне иного, что привлечь может? Хотя и сама хороша, заявила, будто он снежный и страшный, и страшнее даже никого больше нет, а еще без спроса в переход прыгнула. В самый раз за такое приструнить, чтобы больше не повадно было. И способ он выбрал хороший, теперь как ни ответь, а все не в выигрыше останусь.

— Разве ж я на такое решусь, войд? У тебя на каждое слово два найдется. Это я по недомыслию сболтнула, потому как сперва напугал, потом успокоил, вот мысли и спутались. Нас, девок, в лесах выросших и о школе не слышавших, вообще запутать легко.

Порой вернее всего мозгами обделенной притвориться. С родней и то срабатывало, они, напротив, чаще удивлялись, если я эти мозги в себе обнаруживала. А вот с войдом не знаю. Его никогда просчитать не выходило.

— Говорят, — он задумчиво вдаль посмотрел поверх моей головы, — разум неплохо просветляется, если тело хорошо нагрузить.

И вот поди ж догадайся, снова намек или как.

— Отдохнула от лавины, чародейка? — уточнил, выпуская из рук. — Пора и побегать немножко. Только ты быстро беги.

— А то что?

Я отступила на шаг и попутно огляделась. Где же Эрхан, который, видимо, сегодня совсем меня загонять должен.

— А то догоню, — с улыбкой ответил войд.

И хотя совсем без угрозы прозвучало, мягко так, но яснее ясного, что доигралась чародейка. Нарвалась на урок почище всех прежних, который к тому же надолго запомнится. Тут мне сейчас бег с препятствиями и магическими ловушками устроят, с которым волчьи догонялки не сравнятся. И сразу захотелось обратно в объятия вернуться. На таком расстоянии тесном разве что в спину прилететь могло, а в спину лорд никогда не бил.