Невеста палача (СИ) - Дар Маргарита Вячеславовна (читать книги полностью .txt) 📗
В доказательство, венария приподнялась с золотой кучки, зашуршав потревоженными монетами и, повернувшись спиной к Дарине, блеснула маленькими, еле заметными, золотистыми чешуйками. Девушка ойкнула, подавила желание прикоснуться к невероятному чуду.
— Так значит, они у тебя есть?!
— Понятное дело, — венария снова поудобнее устроилась на золоте, — Да только те, кто их видел, долго не живут.
На лице пленницы промелькнул испуг, существо хохотнуло:
— Да не бойся, тебя не трону, сказала же, добрая сегодня.
Неожиданно Дарина низко поклонилась, выказав благодарность, удивив венарию. Та передернула плечиками, ощутив тепло, давно покинувшее ее маленькое сердечко.
— Ты действительно уникальное создание, — тихим шепотом промурлыкала она, нетерпеливо добавила, — но слушай дальше. Бог Омнис, знающий алчность созданий мира сего, сотворил лабиринт в самой отдаленной части земли, в темной и глубокой пещере, которую назвал пещерой Каменного Плодородия, ибо магия теперь рождалась и существовала среди камней. Поместив нас в сохранное место, как он считал, Омнис решил забыть о нашем существовании до тех пор, пока не понадобится больше магии для его деяний.
Нас не беспокоило подобное решение Создателя, ведь мы пока не знали жизни, и любое решение Великого, принимали как должное. Так мы просуществовали полвека. Со временем, обвыкнувшись в коридорах лабиринта, изучив их вдоль и поперек, в наших сердцах стало зарождаться любопытство. Проявлялся интерес к тому, что снаружи, какая там обстановка, есть ли вообще это «снаружи» или мир весь состоит из лабиринтов пещеры? Но долго гадать не пришлось, в один из судьбоносных дней, наша сестра наткнулась на странное свечение вдали одного из коридоров. Подобравшись ближе, она обнаружила выход в совершенно иное пространство, совсем не походившее на наше обитание. Зачарованная столь великим открытием, она поведала о нем сестрам, и мы, ведомые любопытством, впервые покинули пещеру Каменного Плодородия. Какой восторг вызвало это действие невозможно описать словами. Восхищало все, что попадалось на глаза: облака, деревья, цветы, насекомые. Конечно, тогда мы не знали всех причудливых названий, просто любовались созерцанием чего-то нового. Так, увлеченно разглядывая, изучая странный непознанный мир, не заметили, что за нами тоже наблюдают…
Скрываясь за кронами деревьев, за появлением странных существ, следил человек. Это был мужчина средних лет, волосы которого уже посеребрило время и печаль. Он пришел в лес собрать хвороста для растопки печи, но нашел гораздо больше. Существа, представшие пред ним, могли принести ему неслыханные богатства, но не это привлекало путника. У одной из тварей, находившейся совсем рядом с наблюдателем, оказалось лицо, столь сильно напомнившее личико его покойной дочери, что он решил изловить ее.
Подпустив неведомое создание поближе, он накинул на нее, припасенный для хвороста, мешок, и прижал к груди, чтобы заглушить протестующий вопль. Увлеченные исследованиями нового мира, никто из венарий не обнаружил пропажи, и все вернулись в пещеру без одной из соратниц.
Мужчина, радуясь удачной поимке, принес существо в дом, располагавшийся на опушке леса, запер дверь, закрыл окна и выпустил из мешка. Взметнувшись к потолку, венария стала лихорадочно искать выход, измотавшись, забилась в ближайший угол, ожидая последующей участи. Видя удручающую картину, похититель стал ласково уговаривать перепуганное существо, попытался убедить в том, что вреда не причинит, и в знак доброй воли, налил немного молока в глиняную миску, поставил рядом с пленницей. Та подняла на него перепуганные глаза, а затем уставилась на преподнесенный дар.
— Пей, — предложил мужчина, сделав показательный жест, поднеся ладони к губам и опрокинув их так, словно сам что-то выпил.
Венария помедлила, затем взяла миску в тоненькие ручонки, глотнула содержимое. Белая жидкость понравилась ей, быстро допила остатки и протянула опустевший сосуд хозяину дома, молчаливо прося добавки. Не удивительно, что ей хотелось еще, ведь за пять сотен лет, есть доводилось лишь пещерных жучков, да пить капающую со сталактитов воду.
Мужчина с улыбкой на устах наполнил миску. Осушив и ее до дна, венария осмелела, принялась рассматривать человека, убранство комнаты, вытягивать шею для обзора. Созерцаемых предметов она не знала, но все, что попадалось на глаза, нравилось ей, поэтому, выбравшись из угла, стала подходить к вещам и указывать на них пальчиком, при этом, в красноречивом молчании приподнимая брови, словно спрашивая, что же перед ней. И похититель с радостью отвечал:
— Стол, стул, тумба…
Венария указала на него, и мужчина расплылся в более широкой улыбке.
— Я? — шутливо спросил он, хлопнул ладонью по груди, и, дождавшись подтверждающего кивка, ответил, — Я — Урсус.
Но когда загадочное существо указало на квадратный предмет, висевший на стене, лицо мужчины переменилось, помрачнело, а глаза наполнились слезами печали, и он тихо прошептал:
— Портрет.
Небольшая миниатюра, с изображением лика покойной дочери, запечатленного одним бродячим мастером живописных дел, в благодарность за спасение от волков в лесу, располагалась на самом видном месте. Девочка на картинке выглядела словно живая, поэтому венария снова указала на стену, в попытке узнать, кто же это. Понимая без слов, что от него требуют, мужчина ответил:
— Это портрет моей дочери. Ее жизнь, и жизнь ее матери, унесла болезнь, и теперь я остался совсем один. Но ты так похожа на мою милую маленькую Флорию…
Он не смог закончить начатую фразу, голос дрогнул, по щеке покатилась скупая мужская слеза. Венария словно почувствовала боль и страдания мужчины, внимательно вгляделась в портрет и промурлыкала:
— Флория.
Мужчина в недоумении уставился на существо, и на мгновение, позабыв о печали, выпалил:
— Ты говоришь!
— Говоришь, — просто повторила венария.
— Тогда скажи, останешься ли ты со мной, не покинешь?
— Останешься со мной? — эхом вторило существо, склонив голову на бок.
Время шло, венария прижилась у одинокого мужчины, тот бережно заботился, охранял, оберегал ее, называл именем покойной дочери. И все же, иногда, вечерами он подходил к портрету истинного дитя, подолгу глядел на милое родное личико, наполнявшее сердце болью и горем. Позже усталость брала верх, и тогда он отправлялся в постель, изможденный, усталый, потерянный.
Новоявленная Флория, поначалу спокойно наблюдала мрачное поведение Урсуса в моменты печальной скорби о покойной. Но постепенно, по мере привыкания к человеку, опекавшему ее, в сердечке венарии зарождалось новое чувство — жалость. С каждым разом, видя терзания благодетеля, ей все больше хотелось облегчить ему невыносимые душевные страдания. И наконец, забыв об осторожности, существо решилось на опрометчивый шаг.
Густой вечерний сумрак накинул темное покрывало на землю, Урсус в очередной раз печально глядел на портрет покойной дочери, венария приблизилась к нему, дотронулась до крупной грубой руки, стараясь привлечь внимания.
— Моя маленькая Флория, — натянуто улыбнулся мужчина, — ты единственная радость, оставшаяся в моей жизни.
Венария склонила голову на бок, пристально глядя на опекуна, не произнеся ни слова, завела руку за спину, что-то соскребла с кожи. Протянув ладошку вперед, показала поблескивающую золотую чешуйку.
— Что это? — спросил Урсус.
Венария не ответила на вопрос, указала на портрет:
— Подай!
— Зачем? — удивился мужчина, но словно зачарованный, снял картинку со стены, протянул к вытянутой маленькой ручонке.
Портрет оказался в цепких пальцах существа. Венария растерла волшебную чешуйку в порошок, посыпала изображение, аккуратным движением уложила на пол и отступила. Через мгновение легкая вибрация заполнила комнату, дрожащий портрет скакнул на месте, образовалось странное облачко прямо над ним, принялось расти. Достигнув метра в высоту, замерло, колыхнулось, затрепетало сильнее, вырисовалась отчетливая форма детского человеческого тельца. На узнавание не потребовалось времени, перед горюющим отцом предстало умершее дитя в любимом стареньком платьице зеленого цвета, тряпичных башмачках и с зачесанными назад каштановыми локонами, заплетенными в тоненькую косичку. Девочка могла показаться вполне живой, если бы не легкая прозрачность, выдававшая ее возвращение из потустороннего мира.
