Записки средневековой домохозяйки - Ковалевская Елена (е книги .txt) 📗
— Все-таки вы позволили этому хлыщу больше, чем следовало? — раздался осуждающий голос Дейдры у меня за спиной.
Я обернулась. Женщина в простом платье, с повязанным поверх него длинным белым фартуком, в легких башмачках, сложив руки на груди, неодобрительно смотрела в след двуколки.
— Неужто в любви признался?
Дейдра, как всегда была верна себе, в каждом заезжем аристократе, даже низкотитульном видела врага.
— Признался, — подтвердила я. Отрицать очевидное было бесполезно. — Но почему-то мне он не по-сердцу.
— Ну это вы пока говорите, а потом как вскружит вам голову!.. — словно умудренная опытом старушка, вздохнула женщина. — Но полно воду в ступе толочь. У Меган уже все готово, и бабушка Фани перемыла все огурцы, теперь только вас дожидались. А то пока этот смазливец от вас отвяжется… Пойдемте, все одно только вы рецепт знаете и только сами пробуете рассол.
И это было правдой. Несмотря на рецептуру, я предпочитала еще и попробовать рассол перед заливкой огурцов. Чтобы они получились вкусными нужно, чтобы он по-особому щипал язык и чуточку пригарчивал от соли, и в то же время сахар чувствовался…
Мы неспешно подошли к летней кухне, где за большим накрытым чистой скатертью столом колдовали Меган и бабушка Фани, миз Кейт же сегодня занималась ужином, но вот-вот должна была присоединиться к нам.
Я, как и женщины, повязала передник и начала священнодействовать. Меган уже ошпарила дубовые бочоночки кипятком и, положив на дно половину листа хрена и зонтик укропа, плотненько укладывала в них вымытые и вымоченные перед этим в воде огурчики. Потом разрезала полам пару средних зубчиков чеснока и бросила туда, кинула пару горошин душистого перца и три штучки черного, тоже горошком, и пару гвоздичек, а сверху накрыла все смородиновым листом, и даже сделала пару заливок.
А я начала колдовать над рассолом. Я всегда солила по бабушкиному рецепту, который можно было охарактеризовать одной магической фразой — два к трем. То есть бралось три столовых ложки без горки соли и две сахара. Хотя если соль была чрезмерно солена, то можно было и уменьшить эту порцию, а если наоборот не такая соленая, то можно было положить с небольшой горкой. Я любила, чтобы огурчики были в меру, чуть соленее малосольных, причем такие, чтобы их хотелось есть без остановки.
Его светлость герцог Коненталь, возвращался домой в отвратительном настроении. Всю дорогу в экипаже он размышлял, чем же мог заинтересовать его племянник этого прохвоста Хольгрима. Но вдруг его осенило. А может его заинтересовала Вивьен, и Хольгрим лишь желает удалить Кларенса от этой… нет не в его воспитании так говорить, но здесь следует все называть своими именами. От этой ненормальной потаскухи, которой едва ли не половина двора под юбки заглянуло, причем от лакеев до маркизов?
И еще у его светлости назревал очередной разговор со своим племянником. Пока Себастьян в отъезде по делам короны и сопровождает его преосвященство епископа Тумбони — неизвестно по каким делам они направились, его величество даже не изволили намекнуть ему — первому канцлеру и отцу — на Кларенса вообще управы не стало. Он все же опасался Себастьяна из-за должности и тех полномочий, коими тот обладал. А теперь… О последней выходке племянника он слышал краем уха, но ему даже толком не доложили. Видимо расстраивать не захотели из-за возраста… Ох-хо-хо! Как же он постарел… Ведь в его должности возраст не важен, важна ясность ума и… Репутация, которую Кларенс-то как раз и пятнает.
Все те дела, что поручил ему его величество по запуску фабрик, принадлежащих короне… Уму непостижимо! Обычно под волей короля монетный двор были, и другие ведомства, что страной помогали управлять, да налоги собирать с подданных. А тут фабрики! Действительно непонятно, но весьма ответственно. А тут Кларенс со своими выходками!
Как же хотел его светлость, чтобы сын пошел по его стопам! Однако не вышло. Себастьян свернул на иную, менее почетную, более опасную, но от того еще более важную для государства тропку. А Кларенс?! Герцог уже не надеялся, что однажды тот образумится, возьмется за ум. Племянник оказался лишь никчемным пустоцветом прожигающим жизнь. Так ладно бы просто прожигающим! Он вляпался в такую историю!!!
Единственная надежда, чтобы хоть как-то вытащить племянника из этой ситуации — теперь Аннель. Она конечно — надежда — маленькая, поскольку редкая женщина может удержать своего мужа от поступков. К тому же племянник весьма своеволен и горяч. Но и Аннель весьма хитра! Как она ловко сбежала в это имение. Ведь он узнал, что произошло на самом деле, только по прошествии двух месяцев, после случайной беседы с личным камердинером, который в свою очередь разведал от слуг. Но теперь он знает цену своей невестке. Теперь он попробует через нее найти управу на Кларенса, попробует уговорить ее. Наконец подстроить все так, чтобы заставить сделать то, что не удалось ему добиться зимой. Главное занять этого шалопая, и удалить из столицы на несколько месяцев. А Аннель пусть как хочет, так и выкручивается. В конце концов, титул маркизы дорогого стоит. Бедное житие в полуразваленном, не приспособленном для существования доме, да еще вместе со слугами, должно было пообломать с нее спесь.
Герцог потребовал от сына, чтобы тот не взирая ни на какие протесты, привез девушку в столицу.
Сейчас основной проблемой оставался Кларенс и его 'подруга'. Заняв племянника супругой, он надеялся выдворить его из столицы. И пока Кларенс не вернулся обратно, успеть всю вину за трастовый фонд Верингофов переложить на Вивьен. А там по обстоятельствам. Если удастся, то посадить ее в тюрьму для государственных преступников за растрату, а в самом мягком — выслать обратно на родину, в этот забытый богом, но так важный стратегически, Ветон.
Меж тем экипаж подкатил к крыльцу фамильного особняка. Вышколенный лакей в ладно сидящей ливрее распахнул дверцу и склонился в выверенном десятилетием поклоне, даже не показывая, что ему жарко на сумасшедшем июльском солнце.
Герцог, отдуваясь и обмахивая себя платком, с трудом выбрался из экипажа и, опираясь на резную трость с золотым набалдашником, стал подниматься по ступеням. У гостеприимно распахнутой двери в прохладе дома его уже ждал дворецкий.
— Ваша светлость, — начал докладывать он. — Принесли несколько писем из канцелярии, одно пришло от графа Гринстоу, поступили несколько приглашений на ужин, а так же одно для маркиза Мейнмор.
— От кого оно, Бейкбор? — тяжело роняя слова, спросил его светлость.
— Аноним, ваша светлость.
— Подай сюда.
Дворецкий безропотно протянул герцогу неподписанный довольно тонкий конверт. Тот внимательно осмотрел его — конверт был из простой, но весьма хорошего качества бумаги, без подписи и вензелей отправителя. Лишь единственная надпись украшала его — 'Маркиз Мейнмор'.
Даже не задумываясь, герцог взял с подноса, на котором Бейкбор держал другие письма, нож для бумаг и резким движением вскрыл конверт. Из него выпал один единственный листок. Дворецкий, несмотря на возраст, тут же согнулся и поймал его в полете и, не заглядывая, что же там написано, тут же протянул обратно его светлости. Герцог отставил лист на вытянутой руке и, подслеповато сощурившись, принялся читать.
По мере изучения текста лицо его багровело, а глаза под набрякшими веками, начали метать молнии.
— Мерзавец… — прошипел его светлость, — самый настоящий мерзавец! — и, скомкав листок в руке, поспешно направился к лестнице, которая вела к апартаментам Мейнморов. Но, не дойдя до нее пары шагов, остановился и обернулся к дворецкому, который как изваяние застыл на пороге.
— Кларенс дома? — хрипло с придыханием из-за спешки спросил он.
— Да, ваша светлость.
— Корреспонденцию ко мне в кабинет.
— Как прикажите ваша светлость.
После этих слов герцог поспешил подняться по лестнице, а дворецкий с по-прежнему идеально прямой спиной направился в половину герцога Коненталя.
