Небо и земля. Том 1 (ЛП) - Хол Блэки (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Люнечка заглянула во все уголки храма, но не решилась сунуться к Хикаяси. Две бабушки, пришедшие помолиться, посматривали с неодобрением на любознательную девочку.
— Вы любили своего мужа?
— И тогда любила, и сейчас, — ответила Эммалиэ, глядя на огонек свечи.
— Почему же…
— Почему не последовала за ним? — вздохнула соседка. — Потому что меня попросила остаться дочь. Ей и восьми не исполнилось, когда обнаружили опухоль и объявили: "Неоперабельная". А мы боролись. Врачи отказались, а у нас осталась надежда. И вера. Сколько храмов я обошла, моля о чуде, — не перечесть, и везде слышала от служителей одно и то же: значит, такова воля великой Хикаяси, богине угодно забрать незрелое дитя… И тогда я отказалась от веры. Кому она нужна, если убивает надежду?… Мия ушла тихо, светло. И напоследок сказала: "Я вернусь, мама. Дождись меня". И я до сих пор жду. И верю, что её душа выберется из лап Хикаяси… Муж последовал за Мией через два года. А я живу. И знаю, что не ошибусь. Почувствую родную душеньку в любом обличии, — голос женщины дрогнул.
— Непременно, — обняла Айями соседку. Крепилась Эммалиэ, и всё ж на глаза набежали слезы.
— Баб, мам, почему плачите? — обняла их обеих Люнечка. — Я зе ничего не плолила и не азбила. Чесно-чесно!
— Да ты просто золотко. И что на тебя сегодня нашло? — поддела шутливо Эммалиэ. — Пойдем-ка домой, а то чужую тачку уведут.
Первыми, кого увидела Айями, очутившись на пороге святилища, стали два офицера. Они разглядывали здание храма и переговаривались словно туристы, любующиеся местной достопримечательностью. Один даганн — незнакомый, а второй… А'Веч. Он приехал! Вернулся! Сердце Айями, трепыхнувшись, замерло в испуге, потому как второй заместитель полковника прервал разговор на полуслове, уставившись на женщин недобрым взглядом.
Взявшись дрожащими руками за руль, Айями повела велосипед, а взбудораженная дочка забралась в тачку. Путешествие в сказочный замок стало для Люнечки настоящим приключением.
— Баб, а злой и ысый дядя — это коёль?
— Почти, — хмыкнула Эммалиэ, шагая рядом. Благодаря ребяческой наивности служитель Изиэль получил монарший титул, не подозревая о свалившемся счастье.
— У колоя долзна быть колоева, — пояснила дочка прописную истину.
— Этот король одинок, потому что не любит ни девочек, ни женщин, ни старушек, — ответила Эммалиэ, сочиняя на ходу очередную сказку.
В любое другое время Айями поддержала бы рассказчицу, дополняя историю красочными подробностями, но сейчас катила велосипед, не вслушиваясь в диалог дочки и Эммалиэ. И лишь достигнув спасительного поворота, вздохнула полной грудью. Где-то там, позади, остался А'Веч, прожигавший недовольным взглядом.
За время их отсутствия соседи успели подчистить жилище деда Пеалея. Даже дверь с петель сняли, не говоря о мебели.
— В матрасе искала? — спрашивала Ниналини. В пустом помещении её голос раздавался гулко и громко, долетая до первого этажа.
— На пять раз перепроверила. Нету там.
— А за унитазом глядела?
— Глядела.
— И в бачке?
— Первым делом.
— Вот старый хрыч. Куда же добро заныкал?
— Они думают, дед Пеалей — скопидом. Жил впроголодь, а нажитое берёг, — пояснила Эммалиэ, поднимаясь на ощупь по лестнице. Нагулявшаяся Люнечка осталась дома, а велосипед с тачкой — у подъезда.
— Чем недовольна? — вперила Ниналини руки в боки, увидев, что Эммалиэ нахмурилась, войдя в жилище старика. — Всё поделили по-честному. И вам осталось с лихвой. Бери — не хочу.
— И возьмем, — ответила Эммалиэ.
Соседи покидали опустевшую комнату. Айями отметила: кто-то успел отодрать парочку половых досок на растопку.
— Где наша свеча? — крикнула Эммалиэ в спину Ниналини.
— Сдался мне ваш огарок, — фыркнула та и, бросив плошку на подоконник, удалилась. Тени заплясали и успокоились, когда пламя свечи более-менее выровнялось.
Опоздавшим досталась печка — старая и прогоревшая с одного боку. И ветхие, пропахшие нафталином майки и рубашки. А еще калоши с подплавленными задниками. Наверное, в свое время хозяин забыл о том, что поставил обувь сушиться у печки.
Для перетаскивания громоздкой конструкции женщины приспособили тележку, сняв бидон из-под воды. Кое-как стянули бандуру со второго этажа, Айями думала, колесики отвалятся, и придется расплачиваться пайком за ремонт. Заволокли "наследство" покойного в квартиру к Эммалиэ.
— Ох, и употела я, — сказала соседка, отдышавшись. — Продадим печку, и ты рассчитаешься с Оламкой.
Айями обрадовалась. Было бы замечательно!
Лежа в кровати с Люнечкой, уснувшей после сытного ужина, она вдыхала аромат детства — родного и близкого. Айями решила — ни за что не останется одинокой. Разыщет брата. Дочка вырастет и выйдет замуж, появятся внуки. А значит, есть, о ком заботиться. Жизнь не закончится с совершеннолетием Люнечки.
Назавтра Имар заглянул в комнату переводчиц — для очередного разбора ошибок в текстах. Исправив неточности в переводе, Айями села к печатной машинке, как вдруг в кабинет зашел господин заместитель. От неожиданности Айями подскочила и уронила карандаш.
А'Веч прошел к столу с коробками, принесенными из архива, и вынул наугад одну из толстых книг.
— Что это? — спросил на даганском у Айями, поскольку она оказалась ближе всех. И Айями поняла — злится. На неё.
— Метрики. Книги записи актов гражданского состояния: когда человек родился, вступил в брак и умер, — пояснила, опустив глаза.
— Кто записывает?
— Сейчас никто.
А'Веч устроился на подоконнике. Сидел и неслышно перелистывал исписанные страницы, словно и нет его в комнате. Но Айями одолела нервозность. Вот он, здесь, маячит как бельмо на глазу, и от молчаливого присутствия в голове опять началась сумятица. Взглянула Айями искоса, а заместитель полковника на неё смотрит. Под ней аж сиденье загорелось, и палец нажал не на ту клавишу, запортив начатый лист. Что за невезенье!
— Вы, амидарейцы — трусы, каких поискать, — сказал вдруг А'Веч. — Предпочитаете бежать от действительности, потому что боитесь посмотреть проблеме в лицо и ответить достойно на вызов. Взять ваш ритуал… осознанное умерщвление. Яркий пример трусости и слабохарактерности. У вас умерщвление широко распространено и приветствуется, а в Даганнии самоубийство считается тяжким грехом. Преступлением. Из-за самоубийцы проклятие падает на весь клан.
— Ритуал называется тхика, — вставил Имар.
— Хику, — поправила тихо Риарили.
— Тхика-мика, — передразнил А'Веч. — Как ни назови, суть не меняется. Вы предпочитаете покорность смелости. Предпочитаете промолчать, когда душа требует выговориться. Предпочитаете подставить вторую щеку вместо того, чтобы ударить в ответ.
Он говорил, и удивление Айями росло. Неужто он призывает к неповиновению? Или провоцирует, проверяя на вспыльчивость и несдержанность.
— Вы боитесь смотреть собеседнику в глаза, боитесь отстаивать свое мнение. Вы похожи на тараканов, прячущихся по щелям.
Неправда! Айями гневно задрала подбородок и… встретилась взглядом с А'Вечем. Он говорил с ожесточением и смотрел на неё, будто ждал отклика. Ждал, что она возмутится и швырнет в него печатной машинкой или накричит и потребует убраться вон. Зачем ему? Айями хватило пощечины в автомобиле, после которой её чуть не убили за дерзость.
Опустив голову, Айями уставилась в напечатанные строчки. Заместитель полковника с раздражением захлопнул книгу и бросил небрежно поверх коробок.
— Всё сжечь. Сегодня же, — приказал Имару и, дождавшись кивка, вышел из комнаты.
22
На "наследство" деда Пеалея не нашлось желающих. Люди уезжали из городка, не зная, куда девать исправные печки, не говоря о запорченных. А жилища, опустевшие после отъезда хозяев, осматривали даганны. Военные же и вывозили ненужные печки, отправляя в металлолом. Эммалиэ объяснила причину:
