Небо и земля. Том 1 (ЛП) - Хол Блэки (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Даганны навскидку неотличимы друг от друга, и всё ж Айями выделяла его из прочих. Мгновенно. Уму непостижимо, почему. Быть может, по развороту плеч или по стрижке. Или по взгляду. Или по походке и наклону головы. Или по прищуру.
Он смущал. Вроде бы ничего особенного, покуривает человек на крыльце ратуши и как бы между прочим говорит: "Здравствуй. Осваиваешь?" И Айями, потупившись, отвечает: "Здравствуйте. Да, осваиваю". Или сталкиваются на лестнице, и он освобождает дорогу, пропуская. Или утром она бежит на работу, а у ратуши урчат машины на низком старте, но он медлит, не торопясь открывать дверцу автомобиля. И заметив издалека Айями, машет своим: "Едем!"
Более сумбурной недели у неё еще не случалось. Чтобы вникнуть в суть перевода, приходилось прилагать усилия. Что ему надо? Чего он добивается? О том, чтобы спросить напрямик, Айями и подумать не могла. Раньше было проще: деловые отношения и не более. Когда-то Айями продала, а он купил и попользовался. Но это случилось давно, а по прошествию времени и вовсе стало неправдоподобным. Айями старательно забывала о "торговле", и ей даже удалось. А сейчас вдруг усложнилось. Мысли против воли возвращались к тому вечеру в клубе, и сердце начинало биться как загнанное, а каждодневные покаянные молитвы на коленях под образами святых стали привычным делом. Нужно избавиться от навязчивых образов. Но как?
А потом он исчез. Не курил утром на крыльце, не попался навстречу в коридоре и не пошел с сослуживцами на обед в столовую. Прошел день, второй, третий… Айями и не заметила, что высматривает знакомую фигуру и разочарованно вздыхает. На уроках общалась с Имаром вполуха. Записывала различия между страдательным и действительным залогами в даганской грамматике, а думы витали… не о том. Вернется завтра или уехал навсегда? Снова в рейде или взял отпуск, чтобы повидаться с родными? Тьфу, что за напасть. В конце концов, ей нет никакого дела до того, ранен он или убит.
Вечером Эммалиэ заметила:
— Дед Пеалей который день не приходит за кашей. Нужно проверить, может, занемог.
Одевшись теплее и взяв свечу, женщины отправились этажом выше, а Люнечку оставили дома и строго-настрого наказали не баловаться. На стук в дверь стариковского жилища начали выглядывать соседи. Столпившись на лестничной площадке, они строили различные предположения. И Ниналини прибежала, на ходу застегивая пальто, а её супруг Сиорем пришел с ломиком. На даганских харчах сосед раздобрел: лицо округлилось, походка стала вальяжной. Расклинив замок ломиком, Сиорем поднажал плечом, и облупившаяся дверь поддалась с визгливым скрипом петель.
Дед Пеалей жил бедно, практически нищенствовал. Стекла не смог уберечь, поэтому заколотил рамы досками. Щели проткнул тряпицами, но они не защищали от сквозняка, колебавшего пламя свечи. Комната походила на мрачный и убогий склеп. Айями казалось, что потолок и стены давят на неё, пригибая к полу.
Хозяин лежал с закрытыми глазами на продавленной кровати, сложив руки на груди. Будто уснул.
Обойдя комнату, Эммалиэ нашла засиженный мухами осколок зеркала и поднесла ко рту старика. Долго вглядывалась, определяя признаки дыхания.
— Тише! Ишь, разгалделись, — прикрикнул Сиорем на расшумевшихся женщин, которые обсуждали скудную обстановку жилища.
— Отошел, — заключила Эммалиэ, и её слова послужили сигналом к действию. Женщины, повысив голоса, заспорили, кому достанется обшарпанный стол с драной клеенкой, а кому — шаткие стулья. О наследниках старика не знали, поэтому хозяйское имущество по умолчанию делилось между соседями.
— Хватит! — прикрикнула Эммалиэ. — Разве не совестно? Еще не упокоили человека, а уже растаскиваете чужое добро?
Окрик возымел действие. Кто-то из женщин принес таз с водой, чтобы обтереть лежащего.
Дед Пеалей и при жизни был сух телосложением, а после смерти совсем истаял. Когда он умер? Наверное, больше двух суток назад. В комнате пахло немытым старчеством, но не мертвечиной. Холод замедлил процесс разложения. А может, причиной стало хику. Достигшие неземного блаженства засыпают сном младенца, и тлен не трогает тела неделями.
Сиорем обшаривал шкафчики.
— Пеалей… Пеалей… Должны же быть документы…
После обмывания возник спор: как доставить умершего в храм. Соседи мялись, каждый хотел урвать кусочек от нежданного "наследства". Пока протаскаешься туда и обратно, более расторопные растащат имущество. Наконец, одна из женщин выделила велосипед, и Сиорем прицепил тачку к багажнику. Тело завернули мумией в простыню — абы как, неумело. Храмовник провел бы службу по всем правилам, но за приглашение нужно платить.
Пришлось Эммалиэ и Айями провожать старика в последний путь, потому что соседи вдруг вспомнили о неотложных делах. Женщины прихватили в дорогу Люнечку, побоявшись оставлять маленького ребенка надолго без присмотра.
— Смотри, тачку не прогадай. Умыкнут из-под носа — не расплатишься, — наставлял Сиорем.
— Баб, это кто? — показала Люнечка на покойника.
— Это, милая моя, тот, чья душа освободилась от бренных мук.
— А кто такая дуса? А для чего нузна мука? И почему бъенные? — завалила вопросами дочка.
— Не мука, а мука, — пояснила Эммалиэ. — А душа — это то, что отличает одного человека от другого.
Так за вопросами и ответами женщины и докатили велосипед до дверей храма. Снаружи давно стемнело, но благодаря горящим фонарям и прожекторам троица добралась по вечерним улицам без осложнений.
— Он лёгкий. Донесем. Берись за плечи, а я — за ноги. Люня, отойди в сторонку. Раз, два, взяли!
Соседка не соврала. Дед Пеалей весил ничуть не больше Люнечки. Вдвоем они отнесли тело на территорию Хикаяси и положили в каменную плоскую чашу в форме сведенных ладоней. Айями старалась не смотреть на фигуру богини, купающуюся в бледно-голубоватом свете.
— Мам, а почему у тёти сетыле уки? — спросила дочка. Задрав голову, она зачарованно смотрела на статую.
— Потому что это необычная тётя.
— Она плинцесса? Как её зовут? Она умеет говолить? А почему нет ботиночек? — прорвало Люнечку.
Ножки — понятие относительное для полуметровых ступней каменного изваяния.
Поток вопросов прервал служитель Изиэль. Его внезапное появление напугало девочку, и она спряталась за Эммалиэ.
— Кто таков? — спросил храмовник.
— Дед Пеалей. Полного имени не знаем. Родственников нет.
На чело служителя набежала тень разочарования. С родни умершего можно затребовать вспоможение для храма, а за упокойную молитву — заработать дополнительное вознаграждение.
— Имени достаточно. Великая Хикаяси милосердна ко всем, — ответил он важно. — Ступайте и помолитесь за душу усопшего и за легкое упокоение.
Сегодня в храме дышалось легче из-за ветерка, проникавшего через систему вентиляционных труб. По ногам тянуло свежестью, голова не кружилась, и сладковатый запах благовоний не чувствовался. А может, их запасы подошли к концу.
Стоя перед образами святых, Айями смотрела на колеблющееся пламя оплывающей свечки. Дед Пеалей прожил долгую жизнь, вырастил детей, а те родили внуков, но на старости лет не нашлось никого, кто подал бы стакан воды и проводил в последний путь. Хорошо, соседи хватились и то не сразу. Сейчас Айями остро ощутила своё одиночество. Конечно же, у неё есть Люнечка и Эммалиэ — её дружная семейка. Но одиночество засело глубже, забившись гвоздем по самую шляпку.
Родственные связи амидарейцев неглубоки. У деда Айями по линии матери народилось многочисленное потомство, но Айями ничего не знала о судьбе своих тёток и дядьёв, не говоря об их детях. Потому как не принято. Заведено иначе: мой дом — моя крепость. Изолированный мир, и чужим нет места в нём. Весь смысл существования амидарейцев сводится к семье. Дети вырастают и вылетают из гнезда, и со временем семейные связи слабеют. Если бы не война, Айями и её брат встретились бы через несколько лет, став чужими людьми. А может, не встретились бы вовсе.
