Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид - Молчанова Ирина Алексеевна
Девушка погладила своего любимчика по брюшку.
— Я должна быть во всеоружии, — поделилась она с пауком. — Эта рыжая дешевка еще не поняла, кому перешла дорогу…
Деревья стояли в пушистом снегу, причудливые белоснежные лапы верхушек тянулись к черному небу с блестящей россыпью звездной пыли. В тишине пустынного парка то тут, то там раздавался протяжный скрип тонких осинок.
Катя украдкой посмотрела на шагающего рядом молодого человека и едва заметно улыбнулась.
Сегодня они никуда не спешили, просто гуляли, как самые обычные влюбленные. Ей потребовалось несколько дней, чтобы осмыслить все, что она узнала. Самая огромная сложность была даже не в осмыслении, а в принятии — ее бойфренд никогда не станет есть с ней мороженое и прогуливаться в солнечные летние деньки вокруг пруда, любуясь утятами. От человеческой пищи его выворачивало, солнце причиняло адскую боль, а утят он убивал.
Из четырех с половиной миллионов жителей Санкт-Петербурга вампир не смог найти более подходящего объекта для своей любви, чем она — непримечательная девушка, каких в каждом городе полным-полно.
Катя вздохнула. С ней явно было что-то не так. Кто в здравом уме, после всего, что приключилось, захотел бы продолжить знакомство с любителями выпить крови? Вильям благородно дал ей право выбора: «быть или не быть…», но сперва эгоистично влюбил в себя. Ее ответ был предрешен заранее. Но ведь и она сама — не кто-то там! — приходила в ужас от мысли, что ее жизнь, будет как у миллиарда людей на планете, по кем-то придуманной дурацкой схеме, и никак иначе. Сама же мечтала оказаться на Луне, в другой галактике, у черта на рогах, лишь бы остановить время и отдохнуть. Хотела невозможного, немыслимого, глубоко в душе, без всяких причин, считая себя лучше других. Впервые она получила то, о чем просила: шанс жить с претензией на оригинальность. А сама испугалась. Столько сомнений возникло, когда хоть и до страшных, но чудес рукой осталось подать. И другая галактика вроде сделалась не нужна, тут было хорошо: и усталость, не смертельная, чтоб отдыхать целую вечность, и житейские радости показались не такими уж дурацкими. Все стало предельно ясно: любая ерунда всласть, если есть с кем ее разделить.
— Ты не передумала? — в который раз за вечер спросил Вильям.
«Да не нужны мне эти утята!» — подумала она и только хотела заверить молодого человека, что ее решение не подлежит изменению, как он удивленно спросил:
— Утята?
Катя сообразила, что высказала мысли вслух, и, покраснев, пробормотала:
— Я просто думала о тех вещах, которые мы никогда не сможем делать вместе…
— А что мы не сможем делать с утятами?
— Ну… — замялась девушка.
— Скажи, — крепче сжимая ее ладонь, попросил он.
— Любоваться! Гулять летом вокруг пруда и любоваться утятами, — выпалила она.
Вильям недоверчиво покосился на нее.
— Ну почему же?… Я люблю утят.
— Любишь? — уточнила Катя. — Как просто утят или как?…
Молодой человек вздохнул.
— Утята — это очень мило, можно и полюбоваться…
Девушка улыбнулась.
«Глупая! Он ведь не заставляет меня сейчас же стать вампиром. Когда-нибудь потом, когда я сама захочу. Да и вообще, он словом не обмолвился, что мне нужно меняться… Да и как, если создавать вампиров запрещено? — Катя озадаченно нахмурилась. — А хочет ли он этого? Что, если нет? Как же мы будем?» — Ей сразу же представилась картина, где она, дряхлая старуха, просит молодого красавца мужа сходить в аптеку за лекарствами. Сделалось дурно.
— Вильям… — Девушка остановилась. — Ты хочешь, чтобы я стала такой же, как ты?
Он ответил не сразу, некоторое время всматривался в ее лицо, как будто надеялся увидеть ответ.
— Не знаю, — наконец сознался молодой человек. — Я рассказал тебе, какое мучение… жить так. Думал, ты не захочешь меня больше видеть. Но ты позвонила… И мне очень сильно захотелось тебя увидеть. Лайонел сказал, я эгоист.
Катя ощутила, как в груди начало медленно разрастаться тепло. И так происходило всякий раз, когда перед мысленным взором возникало красивое лицо с ледяными голубыми глазами.
— Это он сегодня тебе сказал? — Щеки порозовели от стыда. Она задала вопрос лишь с одной целью — узнать, чем занимается его брат.
— Да, — усмехнулся Вильям, — он бросил мне эти слова, проносясь мимо по коридору с охапкой своих разноцветных рубашек. Рождественский бал, все готовятся.
Сердце забилось сильнее.
Молодой человек взглянул на нее удивленно, но ничего не сказал. Он слышал каждый удар лучше, чем она сама.
— Разве в Англии не двадцать пятого декабря отмечают Рождество? — Тут же придумалась тема разговора.
— О, это как раз одно из мытарств! Праздность! — Вильям пренебрежительно фыркнул. — Свое католическое Рождество мы уже отметили. Петербургский бал в ночь с шестого на седьмое января устраивают каждый год, это событие! Вампирам нет дела до религии. Смертные говаривают: жизнь слишком коротка, чтобы в чем-то себе отказывать. У нас же она слишком длинна. А крайности из ряда: никогда — всегда, черное — белое, длинна — коротка — имеют общий знаменатель, Вы пробуете жизнь во всех ее проявлениях, потому что боитесь чего-то не успеть. Мы же от безысходности, скуки, ведь у бесконечности нет ограничений!
Катя поддела сапогом снег и, лукаво поглядев на молодого человека, полюбопытствовала:
— А ты делал когда-нибудь что-то очень-очень дурное?
Вильям изумленно вскинул брови:
— Что-то, еще хуже истребления животных?
— Да… — кивнула она. — Нечто страшное.
— Я разворовывал монастыри, — мрачно напомнил он. — Это страшно. Не так, как оказаться перед лицом реальной опасности, например перед диким зверем или человеком с оружием… По-другому. Есть грешки, которые легко себе простить и забыть о них, а есть преступление против самого себя. Раз переступишь через собственные глубочайшие убеждения, а потом можно всю жизнь вздрагивать от каждого шороха в ожидании кары. Знаешь, обычно страшна не казнь, а ночь перед ней.
Катя пожалела, что спросила. От его слов стало грустно. Она многое знала об угрызениях совести и вере, сломанной собственноручно, а затем выстроенной заново, точно дом, кирпичик за кирпичиком по написанной кем-то инструкции.
Сухой холодный воздух врывался в ноздри и струйками проникал внутрь, оставляя за собой ледяной шлейф. Кустики дрожали под снегом, когда девушка касалась их рукой в перчатке. Белые хлопья тихо соскальзывали с голых веток, рассыпаясь по земле.
— Как поживает Анжелика? — спросила Катя, устав от молчания.
— Рвет и мечет, — хмыкнул Вильям.
— А почему?
— Первым красавицам по статусу положено обладать скверным характером.
— Лайонела это устраивает? — Катя затаила дыхание.
— Я как-то не интересовался у него. — В голосе молодого человека проскользнуло раздражение. — Женщины его интересуют лишь как приложение к постельному белью. Такой ответ подойдет? — Он посмотрел на нее в упор.
Девушка не выдержала взгляда и, отведя глаза, пробормотала:
— Я просто так спросила…
— Прости, — вздохнул Вильям и признался: — Когда ты говоришь о нем, я начинаю сомневаться…
Ей не нужно было объяснять про сомнения, она сама испытывала их, когда перед глазами вдруг возникал прекрасный образ Лайонела, а тело точно пламенем обдавало. Никак не удавалось стереть из памяти ледяные глаза, завораживающую улыбку, звучание голоса. Все это рождало в голове мысли, от которых хотелось заковать себя в железный ящик, лишь бы никто и никогда не узнал, о чем она думает.
«Это временное помутнение рассудка, мираж посреди пустыни, соблазн, ведущий в пропасть», — твердила девушка про себя. Только мысли убедить не удавалось, они играли с ней в пятнашки — уворачивались, разбегались и дразнились.
Молодые люди вышли из парка, перешли дорогу и углубились в березовую аллею.
— Увидимся завтра? Хочешь, сходим куда-нибудь? — предложил Вильям, пропуская девушку вперед по тропинке, ведущей во двор.
