Волчья Радуга - Жаринова Елена (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
— А как же ты, в трико? — спросила Катя.
— На меня они, как на женщину, не смотрят. Им не до этого. Сама увидишь, — загадочно усмехнулась Грэм.
И когда представление началось, Катя поняла, о чем говорила акробатка. Ей самой было не по себе, когда она наблюдала за трюками Грэм…
После холодной ночи двигаться было трудно; даже у Яно затекло все тело. А тут еще не оправдались надежды на завтрак: напрасно Иван искал, у кого можно обменять ложечку на запас продовольствия. В селе друзьям не встретилось ни одного торговца. Зато площадь была полна народу.
— Смотрите-ка, бродячий цирк, — воскликнул Василий.
— Какой еще цирк? Надо ноги уносить, пока на нас внимания не обратили, — одернул его Иван. Но Василий уперся, как ребенок.
— Плюха, ну чего ты занудничаешь? Никто на нас не смотрит. Ты когда-нибудь бродячих артистов видел? И я — нет. Смотри, какой нарядный балаганчик. И народ смеется. Почувствуем себя хоть на часик простыми средневековыми ребятами.
Не оглядываясь на друзей, Василий ловко заработал локтями, чтобы протолкаться в первый ряд.
— Ну что за идиот! — выругался в сердцах Иван.
— Однако оставлять его одного не следует, — заметил Яно, решительно вклиниваясь в толпу.
Оборотень не ожидал, что столько ощущений навалятся на него разом. Вокруг смеялись, толкались, прижимались потными боками. Лузгали семечки, хрустели репчатым луком, дышали вчерашним хмелем. Яно зажмурил глаза. Он забыл, что он человек. Он чувствовал себя диким зверем, по ошибке забредшим в деревню, а вокруг были люди, много людей… Оборотень чувствовал, как встает на загривке несуществующая шерсть. Ноги подрагивали — ему хотелось убежать, поджав хвост. Они люди, а он — нет. Стоит ли он на двух ногах, бегает ли на четырех — он все равно не человек. Вот и веселый маленький пудель, собирающий с публики монетки в потертый картуз, сторонится его — неужели чувствует зверя? Яно уже хотел схватить Василия за рукав и вытащить его из толпы, но действие на арене вдруг привлекло его внимание, а потом и полностью завладело сбивчивыми мыслями Яно.
А посмотреть было на что. На арену выбежала тоненькая девушка в зеленом трико; золотисто-рыжие волосы перехвачены широкой черной повязкой. Гибко поклонившись публике, она вскарабкалась по лестнице на самый верх деревянной шаткой лесенки, припертой к шесту, встала на руки, сделала колесо. Потом чернобородый шпагоглотатель лестницу убрал. Публика ахнула от восторга — единственной опорой акробатки стала деревянная тарелка, на которой с трудом умещались ее маленькие ножки. Шпагоглотатель кинул ей несколько блестящих обручей, и девушка завертела их вокруг талии, теряясь в сливающихся очертаниях. Обручи ходили по ее телу, как живые — от коленей вверх до самых кончиков рук, по вытянутой ноге от носка до бедра. Наконец чернобородый снова приставил лестницу, и циркачка спустилась вниз. Однако представление еще не закончилось…
Шпагоглотатель покрутил какое-то колесико, и шест начал расти. Теперь он стал выше вдвое — примерно, в три человеческих роста. Снова приставили лестницу. Прежде чем подниматься, девушка сняла повязку и подала ее чернобородому. Тот плотно завязал акробатке глаза и повертел ее перед публикой, чтобы все убедились, что подглядывать девушка не сможет. Циркачка ощупью полезла наверх. Когда лестница кончилась, она обхватила шест руками и ногами и стала карабкаться дальше, словно по стволу дерева. Толпа, затаив дыхание, следила за ней.
И вот акробатка оказалась на вершине. Бесстрашно стоя на крошечной тарелке, она раскинула руки. Ветер разметал золотые кольца волос, превращая человеческое существо в горящий факел. Яно заметил, как напряглось лицо чернобородого. Но он не мог видеть выражение лица Ивана, окаменевшего за спиной оборотня. «Паломник» не сводил глаз с акробатки, еле слышно шепча: «Этого не может быть!»
Девушка вдруг присела, а потом распрямилась, словно пружина, и сильным толчком взмыла вверх. Казалось, человек не может так долго находиться в полете. А акробатка несколько раз перевернулась в воздухе. Зрители восторженно взревели и тут же раздались испуганные крики — было очевидно, что ветер сносит акробатку в сторону от шеста. Однако девушка ловко приземлилась точно на тарелку и приняла ту же позу, что и перед полетом. Мгновение, другое — и вот она выпрямилась, сорвала повязку и замахала ей. Зрители взревели; они яростно хлопали, набивая мозоли на ладонях. В картузе у пуделя весело звенели монеты.
— Пора идти, — Яно тронул за плечо бурно аплодирующего Василия.
— Сейчас, сейчас, — тот нетерпеливо дернулся. — Браво! Браво!
Яно обернулся к Ивану, но на лице будущего монаха застыло странное выражение: казалось, ему явился призрак очень дорогого ему человека. Ничего не замечая вокруг, он не отрывал глаз от девушки, на которую чернобородый заботливо накинул теплое пончо. А потом Яно и сам потерял дар речи, потому что на арену вышла Катя.
Она выглядела непривычно в длинном клетчатом платье, из-под которого виднелись пышные оборки красной кружевной нижней юбки. В распущенные волосы был воткнут красный же бумажный цветок, а на чересчур открытые плечи девушка набросила цветастую черную шаль с кистями. Так ходили зажиточные крестьянки в Аушмедлане. Но это была, несомненно, Катя. Яно видел, что и «паломники» узнали ее. Василий так и замер, сложив руки в очередном хлопке.
Катя друзей не заметила. Она объявила публике:
— Сейчас я спою вам песенку про любовь. Когда запомните слова — помогайте мне на припеве. За мои зеленые глаза называешь ты меня колдуньей!
Звонко распевая, девушка еще и танцевала. Сначала она скромно придерживала концы шали, а потом сорвала ее с плеч. Одной рукой Катя лихо крутила шаль над головой, а другой подбирала юбку почти до колен, показывая красные чулки. Многие из слушателей довольно притоптывали в такт разудалой песне:
— А я вовсе не колдунья, я любила и люблю! Это мне судьба послала грешную любовь мою!
Отбросив шаль в сторону, Катя ударила в ладоши.
— Эй, все вместе со мной! Не вижу ваших рук! Ну-ка: не судите меня, люди, не ругай меня, родня…
— Во дает! — обернулся Василий к друзьям. Вокруг нее послушно хлопали и подпевали.
Катя же чувствовала себя чудесно. Чтобы не бояться публики, как говорится «для куража», она сделала хороший глоток из фляжки Мэхо, и крепкая местная брага оказала свое живительное действие. Кате показалось первоклассной шуткой исполнить любимую папину застольную песню для средневековых крестьян. Кому расскажи — не поверят. Вот только бы удалось кому-нибудь рассказать… Наивные, не избалованные подобными шоу жители Перещепино оказались благодарными слушателями. Наверняка молодежь запомнила слова, и в музыкальной моде этого мира произойдут некоторые изменения… Эх, еще раз!
— За мои зеленые глаза…
Катя остановилась на полуфразе, остолбенев. В первом ряду, не сводя с нее серых глаз, стоял Яно.
Сердце сделало бешеный скачок, ударившись о ребра, отскочив к лопаткам. Здесь, под осенним солнцем своего мира, оборотень казался еще красивее — куда там Леонардо ди Каприо! Правда, наряд его был совсем нищенский — какой-то старый коричневый кафтан с неряшливой штопкой на рукаве. «Опять с чужого плеча», — с грустью подумала Катя. Но все это было неважно. Увидеть его после того, как они попрощались навсегда, оказалось невыносимо радостно. Вот только, что он так смотрит на нее? Как… Как волк! Ей показалось, она вот-вот увидит немигающие желтые глаза, а потом мягкая шерсть коснется ее ладони… И пусть эти мысли противоречили здравому смыслу! В эту минуту ей захотелось сделать себе подарок…
— Сейчас я спою вам еще одну песню, — взволнованно дыша, объявила она слушателям. — Правда, в женском исполнении она, должно быть, звучит забавно, ну да вы все равно не слышали оригинала.
