Незваный гость - Коростышевская Татьяна Георгиевна (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Гриня, — позвала я, подавив зевок, — а давай спать? Утро вечера мудренее.
— Почивай, — разрешил он, — я на страже покараулю. Вдруг ваш ночной разбойник вернется?
— Подстреленным? Нет, его точно можно не ждать.
— Ты поняла, за кем он приходил?
— За провидицей Зарой. Я нынче Бобруйскому наплела, что статью о смертельных колдунствах против пристава покойного писать буду, вот он и велел подручным все ниточки, что могут к нему привести, обрубить.
— Мещанку Губешкину?
— Нет, прямо так не говорил, разумеется. Сдается мне, что его подручные на руку нечисты оказались. Он денежки отвалил, чтоб Фараонии передали, а подчиненные сэкономить решили. Заплатили двести рублей провидице Заре за соломенные чучелки, а прочую сдачу припрятали до исхода дела. Точно спать не хочешь? Просто в хозяйской спальне свободная кровать имеется.
— Вот на ней и расположись. Не стоит Мишку твоего хождениями среди ночи будить, умаялся парень. — Волков придержал мой локоть, помогая подняться. — А я рядом в кресле устроюсь, побеседуем заодно, пока тебя не сморит.
Ко сну я решила не переодеваться, туфельки только скинула и забралась поверх покрывала на высокую постель. Грегори подвинул к кровати большое кресло и стал в нем походить на дежурящего у одра больного родственника.
— Соломенные чучела, провидица Зара, — напомнил он вполголоса.
— Ах да… Началось все еще в жовтне. Соломенных кукол стали регулярно подкладывать под постель приставу в «Храме насладже…» Буковки перепутаны! Умора! Я тебе… уже говорила. Прости. Только действия эти гомункулы не оказали, то ли от слабости колдовства, то ли оттого, что Блохин не в борделе развлекался, а к Нюте на свидания бегал. Там же от Сливовой до Гильдейской дворами всего ничего. А в грудне что-то произошло, что-то, заставившее дело ускориться. Барин на воды засобирался и, видимо, велел в свое отсутствие от Блохина избавиться.
— Заснула? — через какое-то время раздался шепот.
— Что? — встрепенулась я. — Нет-нет. Он велел и отбыл, а подручные закончили дело уже по-простому, безо всяких смертных обрядов. Славная ведь версия? Все в ней сложилось одно к одному.
— Молодец, Гелюшка.
Хорошо, в темноте Грегори моей улыбки видеть не мог. Позорище какое, расплылась Попович сиропной лужицей.
— Поэтому сегодня, когда Бобруйский сказал следы подчистить, один из помощников решил Губешкину на тот свет снарядить. Не потому даже, что след от нее ведет к барину, а оттого, что от гадалки тот про всего двести заплаченных рубликов узнать мог. Подчищалы…
— А другой?
— Какой другой?
— Ты говорила, подручные.
— Говорила? Говорила… Много их в Крыжовене. Гнилой городишко какой, от верхушки до основания. И не боятся же никого, ни бога, ни черта, ни императора. Потому что все далеко… — Семен перебирал своими длинными пальцами мои волосы, я прижалась губами к прохладной ладони. — Все далеко, а местное начальство близко. Закон себе отдельный придумали, исконно-посконный, дедами-пращурами завещанный. Только деды от того закона в гробах вертятся, на дела отпрысков глядючи. Приют сиротский в скотный двор превратили, детишек что поросят на продажу разводят, лиходеи. Мишка мне такие страсти рассказывал… А Блохин твой столько лет это все наблюдал и мер никаких не принял.
— Может, мой Степан Фомич большую операцию готовил? — шепнули мне в ухо.
— Тоже об этом подумала. Но тогда хоть что-то от его планов остаться должно было. Но Волков все документы в кабинете просмотрел. А он мужик вострый. Эх… Листок, что я в квартире покойного пристава обнаружила, должен немного свету пролить, а я ни строчки углядеть не смогла. Вот за это вас, чародеев, и не обожаю, все у вас не по-простому, все с колдунствами… Ты же Степану чародейских стекол посылал… Погоди, мне эту мысль обдумать надобно.
— Успеется, Гелюшка. — Жаркий близкий шепот, от которого кровь по жилам бежит искристыми ручейками. — Расскажи мне побольше о городишке этом уездном, обо всем, что прознать успела.
— Расскажу, все расскажу…
Проснулась как по команде. Открыла глаза. Светало, Грегори сопел рядом на подушке. Перфектно. У него к холерическому темпераменту в комплекте еще и сомнамбулизм идет? Фрак Волкова висел на спинке кресла, сорочка же, распахнутая на груди, позволяла любоваться гладкой смуглой кожей до самого пупка. То есть позволяла бы, если бы у меня было на то желание. Не было. Осторожно, чтоб не разбудить, спустилась я с кровати и побрела во двор. По утрам человечество посещают другие желания, определенные и неотложные. Единственное, на что отвлеклась, в спальню заглянула, чтоб оберег приказной из шкатулки достать.
— Доброго утречка! — По пояс голый Федор растирался снегом из свежего сугроба.
Мишка дрожал рядом с мужиком, но тоже отважно елозил ладошками по своей цыплячьей груди.
— Геля! У нас гимнастика!
Поздоровавшись, я продолжала путь, шаркая валенками, найденными в сенях. Из-за двери с сердечком мне были слышны басовитые хеканья, мальчишеский визг и прочие звуки, сопровождающие обычно утренний моцион берендийского сильного пола в зимнее время года.
— Геля! — позвал Мишка весело. — А у Федора фамилия тоже Степанов! Представляешь?
Вот почему приличная девушка должна себе что-то представлять именно в местах уединения? Я промолчала.
— Геля!
Ни минуты покоя.
— Геля!
— Ну чего разорался? — вполголоса сказал Федор. — В дом пошли, завтрак соорудим, воды согреем. Барышня Попович умыться и переодеться пожелает.
— Геля! — заорал пацан. — Мы в гостиной накроем, чтоб кухню тебе для омовения освободить. Я платьице и белье разложу на табуреточке, и чулки, и пантало…
— Умолкни! — не выдержала я. — Что ж ты меня, балбес, при коллегах-подчиненных позоришь?
— Мундир, что ли, она хочет? — спросил Степанов-младший у старшего.
Донесшийся в ответ звук я определила как подзатыльник. Двор наконец опустел.
Вернувшись через четверть часа в дом, я нашла кухню для своих нужд подготовленной. Партикулярное платье висело на стенном крючке рядом с банной пушистой простыней, белье стопочкой лежало на табурете. Стол придвинут к стене, на полу бадья и два полных ведра, на плите котелок с закипающей водой. Мыло, волосяная щетка, пучок шпилек, все разложено на другом табурете. Военный такой порядок, отчего-то смутно знакомый.
Кольцо с пальца сниматься не желало. Я дергала его и так и эдак, намылила даже тканую перчатку, но не сдвинула ни на вершок. Вот ведь чертобесия!
Сняла левую нитянку, бросила на пол, потянула правую, она тоже снялась. Кольцо осталось на пальце. Я проморгалась. Золотой крест на синем фоне. Сапфир, такие же у шефа моего в ушах какие-то чародейские функции исполняют. И глаза у Семена Аристарховича точно такого же оттенка, жалко, что во сне я их не видела. Нет, стоп, об этом не думать! Почему я кольцо снять не могу?
Через мгновение я рассмеялась, хлопнув себя по лбу. Это ведь обручка, старинная фамильная драгоценность. Грегори его на меня давеча именно как на невесту надел. То есть номинально мы с ним обручились, значит, и снять его только с отменой обряда получится. Сейчас переоденусь и попрошу коллежского асессора меня обратно раскольцевать.
Плескалась я минут двадцать, еще двадцать приводила в порядок волосы и одевалась. Грязную одежду свернула тючком, после отсортирую, что в стирку, что в чистку, и вышла в гостиную. Оба Степановых при моем появлении вытянулись во фрунт.
— Вольно, — улыбнулась я. — Григорий Ильич почивает?
— Никак нет, — ответил Федор. — Господин пристав на службу отправились, велели мне при вашем высокоблагородии оставаться и транспортом обеспечивать.
— Перфектно.
Я прошла в хозяйскую спальню. На подушке, придавленный футлярчиком с «жужей», лежал бумажный лист.
«Ваше высокоблагородие, Евангелина Романовна, — написано там было витиеватым аристократическим почерком, — дела служебные вынуждают меня покинуть вас немедленно. Приказной Степанов остается в вашем полном распоряжении. Саквояж с деньгами, девяносто девять тысяч восемьсот рублей ассигнациями, номера которых будут немедленно внесены в список младшим письмоводителем Старуновым, я изымаю. Жду вас с победою. К. а. Волков Г. И.»
