Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки (СИ) - Иконникова Ольга (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Мы размещаемся на третьем этаже. Тут что-то вроде небольшой квартиры: гостиная, спальня, прихожая и крохотная комнатка для слуг. Мебель добротная, в помещении чисто, и я не понимаю, почему морщится Кузьмич.
А Арина уже достает одежду из сундука. Смену роскошных апартаментов на такие вот простые съемные она воспринимает с философским спокойствием. Она и не в таких условиях жила.
— Ваше сиятельство, — пытается образумить меня Кузьмич, — ну вы подумайте сами, прилично ли молодой барышне рядом с писарями да белошвейками жить? В таком большом доме и больные, поди, есть.
Спросить, удобно ли мы устроились, приходит управляющий домом — дородный мужчина средних лет. Он заверяет нас, что среди его жильцов холерных нет. Ежели в отношении кого появляются хоть малейшие подозрения, он тут же выставляет такового вон. Мне кажется это слишком жестоким, но его можно понять. Он улыбчив, почтителен и словоохотлив, но уже вечером того же дня я осознаю, что это — не более, чем дежурная маска, которую он надевает всякий раз, когда общается с наиболее обеспеченными из своих постояльцев. С теми же, кто снимает самые дешевые комнаты, он не особо церемонится.
Мы уже готовимся ко сну, когда на лестнице раздаются плач и ругань. Кузьмич демонстративно покряхтывает, всем своим видом показывая, что «он же предупреждал». Но на лестницу со мной всё-таки выходит.
Суть конфликта я понимаю сразу — управляющий выселяет жиличку с чердака за неуплату. А та — тонкая, бледная, с почти прозрачной кожей, — умоляет его об отсрочке.
— Ваша милость, я через два дня только деньги за заказ получу! Прошу вас, подождите — всего два дня. Вы же знаете — нам некуда идти. Сейчас, без денег, нас никто и на порог не пустит. А вы же знаете — я отдам. Разве я обманывала вас прежде? А Митенька совсем слаб!
Митенька — мальчик лет пяти в опрятной, но заштопанной во многих местах одежде,
— стоит тут же, на лестнице. Мне кажется, что он еще бледнее матери и такой же худой.
Управляющий, увидев нас, становится чуть сдержаннее на язык, но уступать не намерен. Напротив, он обвиняет женщину еще и в нарушении тишины.
— Вон, порядочных людей разбудила! Я, Катерина, с тобой и так долго валандаюсь. Другой бы уже давно на улицу выкинул. Но нынче — не обессудь — никаких отсрочек. Я новых жильцов пущу. Давеча вон приходили, про комнату спрашивали. На ночь выгонять не стану — попомни мою доброту. А утром — уж будь любезна.
И поклонившись нам, топает в свою коморку на первом этаже. А женщина, обнимая сына, так и остается сидеть на ступеньках.
Мы с Кузьмичом переглядываемся и без слов понимаем друг друга. Он вздыхает для вида и тянется за пазуху — к кошельку.
А потом мы долго уговариваем женщину принять от нас эту скромную сумму. А она плачет. И мальчик тоже плачет.
И Кузьмич сам идет к управляющему, чтобы погасить ее долг. А когда он возвращается, мы поим новых знакомых чаем с калачами.
Катерина оказывается как раз белошвейкой — тут Кузьмич как в воду глядел. У нее есть постоянные клиентки, и обычно ее скромного дохода хватает на жилье и еду, но в этот месяц сын приболел, и пришлось-таки вызвать доктора, что пробило серьезную брешь в семейном бюджете. Но она нашла дополнительный заказ, и вот за него-то как раз и должна получить деньги через два дня. И тогда «она отдаст нам всё с процентом».
Маленький Митя засыпает прямо за столом, и Кузьмич относит его на руках на чердак в их маленькую темную комнату.
Этой ночью я и засыпаю почти спокойным сном человека, сделавшего пусть маленькое, но доброе дело.
А наутро становится известно — у маленького Митеньки холера!
37. Больница
Мы просыпаемся от шума на лестнице. Громкий разговор, плач, крики.
Наскоро одевшись, выскакиваем на площадку.
Мальчика несет на руках незнакомый приземистый мужчина. Другой незнакомец идет следом, пытаясь не подпускать к сыну рыдающую Катерину.
— Позвольте мне оставить его дома, прошу вас! Не надо ему в больницу! Кто там станет за ним ухаживать? Там он только пуще заболеет.
Но они глухи к ее просьбам.
— Может быть, он просто простудился? — хватаюсь я за соломинку.
— Никак нет, барышня, — отвечает тот, что идет вторым — высокий усатый мужчина. — Все признаки cholera morbus в наличии — головокружение, рвота, понос, судороги.
— Его погубят в больнице, — шаль сползает с плеча Катерины, и я вижу ее худые, угловатые плечи. — Разве там вылечивают кого?
— Мы будем ухаживать за ним дома, — предлагаю и я. — Вы только скажите, что нужно делать.
— Никак нельзя, барышня, — качает головой усатый, — есть строжайшее распоряжение — помещать всех заболевших в холерные больницы для предотвращения дальнейшего распространения заразы.
— В какую же больницу вы его повезете? — спрашивает Захар Кузьмич.
— Во временную, на Сенной.
Никакой другой информации они нам не сообщают. Катерина пытается сесть в карету вместе с Митенькой, но ее отталкивают, и она падает на мостовую. Карета уезжает.
Кузьмич заносит Катерину к нам в квартиру на руках. Кажется, она легкая как пушинка. Отпаиваем ее горячим чаем.
К счастью, управляющий домом на несколько дней уехал из Петербурга, иначе, боюсь, он выгнал бы Катерину несмотря на внесенную вперед плату.
— Я слышала, в больницах вовсе никого не лечат, — захлебывается слезами белошвейка. — Больных просто свозят туда, чтобы они умирали в изоляции. А на кладбища их вывозят ночью, тайком. И хоронят без отпевания.
Арина боязливо крестится.
— А еще говорят, что никакой холеры нет вовсе, — в широко распахнутых глазах Катерины плещется ужас. — А мрут все из-за того, что поляки народ травят. Ходят ночью по дворам и сыплют яд в бочки с водой. А на прошлой неделе будто бы целый сундук с отравой в Неву бросили. А доктора с ними в сговоре!
Кузьмич вздыхает:
— Зря вы так, Катя! За всех врачей не скажу, а одного мы с Верой Александровной знаем как весьма порядочного человека. Павел Михайлович Болотов, может, слыхали? Кажется, он как раз в больнице на Сенной и подвизается.
Она, услышав это, немного приободряется.
— На Сенной? Я должна туда пойти! Прямо сейчас!
— И пойдем, — кивает Кузьмич. — Только вы сначала покушайте. Павел Михайлович сказывал, к голодным холера скорее липнет. И одеться надо потеплее.
Арину мы оставляем дома. Когда мы выходим на улицу, я вижу в окне ее заплаканное лицо. Честно говоря, я уже не ощущаю той бодрости духа, которая была у меня, когда мы уезжали из дома княгини Артемьевой. Мне уже хочется оставить Петербург и вернуться в Закревку. Нет, нельзя. Не сейчас.
Поймать извозчика не удается, а свою карету Кузьмич брать не решается — кто знает, можно ли ее оставить у больницы. Мы идем на Сенную пешком.
Обстановка в городе оптимизма не добавляет. Трехэтажный дом на соседней улице оцеплен полицией. Двери его заколочены. Жители, высунувшись из окон, кричат от отчаяния и страха.
Проходя мимо, я невольно подношу к носу смоченный в водке платок.
Когда в больнице на Сенной мы говорим, что пришли, чтобы помочь в уходе за больными, на нас смотрят как на умалишенных. Но остаться разрешают и даже соглашаются отыскать для нас доктора Болотова.
Павел Михайлович за эти дни, что я не видела его, еще больше осунулся. Думаю, ему не удавалось по-хорошему выспаться уже несколько недель подряд.
— Вера Александровна? — он вглядывается в мое лицо, трогает руку. — Зачем вы здесь? Немедленно отправляйтесь домой! Елизавета Андреевна сходит с ума от беспокойства. Простите, я не смогу вас проводить. Слишком много больных.
Я сообщаю ему о нашем намерении, но он почему-то не приходит в восторг от нашей храбрости.
— Глупо, Вера Александровна, — в голосе его слышится только усталость. — К чему этот героизм? Если вы думаете, что барышня благородных кровей менее подвержена воздействию холеры, то вы ошибаетесь. Я ценю ваше желание помочь, но как врач не могу его одобрить. Сейчас ежедневно в Петербурге заболевают несколько сотен человек, и большинству из них, увы, мы помочь не в силах. К сожалению, мы еще очень мало знаем об этой болезни.
