Тайны темной осени (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
Но, несмотря на отчаянное сопротивление гада, плащ лишь плотнее охватывал его, словно живя собственной, отличной от воли хозяина, жизнью, и прижимал вниз с неодолимой силой. Я так и не поняла, что именно сделал Похоронов, но вскоре плащ совсем рапластался по полу, а Похоронов для верности ещё и наступил на него ногой.
Существо под плащом уже не визжало, а тихо, тоненько поскуливало в бессильной ярости, а может, даже от боли. Я лишь тихо надеялась, что ему, сволочи бессовестной, действительно больно. Не ждите от меня милосердия! В таких делах — зуб за зуб и око за око, и никак иначе. Визжит? Скулит? Взывает к милосердию?
Можно подумать, девочка его о милосердии не просила! Когда он кромсал и уродовал её тело, приспосабливая под свои чёрные, поганые, колдовские нужды.
На ткани начали стремительно проступать отвратительные по виду пятна. Пятна мерцали, питая собой плащ. И я поняла наконец, почему эту вещь нельзя стирать, нельзя вообще чистить. Она аккумулировала в себе силу покорённых чудовищ, и в таких схватках, как эта, была просто незаменимой. Голыми руками Похоронов не взял бы Алексея. Да даже с пистолетом — совершенно точно не взял бы!
Кукла прижалась ко мне ещё сильнее. Я чувствовала горячий жар, стекавший по моим ногам — тельце куклы сочилось гниловатым потом, смешанным с кровью, пахло вокруг… Настолько отвратительно и тошнотворно пахло, что в какой-то момент, едва справившись в очередной раз с позывами рвоты, я перестала запах воспринимать полностью.
Внезапно мир раздвинулся в бесконечность. Исчезло купе, исчезли задворки железнодорожной станции Воронежа, куда наш поезд загнали до выяснения всех обстоятельств гибели пассажирки из четвёртого купе.
Вокруг задышала чёрным ветром бескрайняя каменистая степь. Похоронов невозмутимо увязал свой плащ, не обращая внимания на барахтанье существа, упорно пытавшегося из не сулящего ему ничего хорошего плена выбраться. Ожил, поднялся на лапы Бегемот… вот только…
Тусклый мерцающий лунный свет проходил сквозь него, и кот не отбрасывал тени, а ещё стало ясно, что он не очень-то кот. На призрачное кошачье тело накладывалось призрачное же тело человеческое, и я наконец-то узнала мужчину!
Арсений!
Сын тёти Аллы.
Сеня.
Кажется, я выговорила имя вслух. Арсений мрачно кивнул мне, и стал смотреть под ноги. Я молча смотрела на него, не в силах отвести взгляда. Так вот почему он бродил в кошачьем облике по городу. Вот почему пришёл к Ольге, и, наверное, здорово мешал Алексею сосать из жены жизнь, но просто так, не возбуждая в свой адрес лишних подозрений, избавиться от кота тот не мог. Пришлось сначала отправить в Хосту Ольгу. А кота попытался убить сам.
Не женщины со скандинавскими палками. Сам, сам Алексей! Поэтому у него недостало сил поддержать иллюзию на пепелище наших домов во Всеволожске.
Господи, каким ясным, каким понятным становилось теперь всё! И, как всегда, когда всплывает очевидная истина, меня накрыло жаркой волной стыда и презрения к себе самой же: ну, где глаза твои были, дура? Почему не увидела, не пресекла, не спасли?!
— В общем-то, всё, — тихо сказал Похоронов, и голос его прозвучал неожиданно мощно и гулко, заполнив собою всё тёмное пространство.
— А… она…
Кукла медленно поднялась с колен и внезапно оказалась девочкой. Раны, лохмотья, нитки, сшившие ей веки и губы, опадали с неё подобно апрельскому дождю. Уродливая оболочка растворилась, открывая сердцевину — того самого ребёнка, который всё ещё жил в ней, несмотря ни на что и вопреки всему.
Её воля сохранила мне жизнь.
Её отчаянное мужество, толкнувшее сопротивляться злому колдуну, хозяину!
Теперь она обрела себя, став почти такой, какой я рисовала её в том сне, который не был сном. Тоненькая, худенькая, с ангельским личиком и зрячими глазами. Волосы обнимали её живой пеленой, спадая почти до колен. И лунный свет равнодушно струился мимо, освещая за нею каждый камешек и каждый колосок чёрной степной травы.
— Римма… — голос Похоронова, казалось, колебал самоё пространство. — У тебя найдётся монетка?
— З-зачем, — я как раз выясняла, что с моими собственными руками, вдруг они такие же призрачные и прозрачные, как у Арсения-Бегемота или у бедной куклы.
— За него, — Похоронов взвесил в руке дёргающийся плащ, — мне заплатили.
— Кто?
— Те, кому надо, — отрезал он тоном «много будешь знать, скоро состаришься».
Я поняла, что дальше спрашивать смысла нет. Мне не ответят.
— А… Арсений… он же кот… а у кошки… девять жизней… — запинаясь, выговорила я. — Пусть хотя бы он вернётся. Он умер в клинике и вернулся! Что сейчас ему мешает? Пусть будет котом, мы его не бросим… если уж в человека ему нельзя больше…
Детский лепет. Чем дольше я говорила, тем лучше слышала, что мямлю и несу, в общем-то, какую-то совсем уже метельную чушь.
— Я не Асклепий, — тихо сказал Похоронов. — Я не умею дарить жизнь…
— Пожалуйста…
— Римма, уймись, — устало сказал он вдруг. — Твой родич потратил последние две жизни, чтобы дать тебе продержаться до моего прихода. Я опоздал. Я виноват. Так получилось. Прости… Но за него мне заплатили тоже. Проблема не в нём. А в ней.
Девочка стояла, понурившись. Не плакала, ни о чём не просила, и, кажется, даже не очень понимала, что происходит. Но избавление от страшного посмертия в роли игрушки злобного мага явно её радовало, не могло не радовать. Она согласна была и на чёрную степь, и на вечные скитания вдоль чёрной реки, лишь бы не обратно… лишь бы не снова… лишь бы не та страшная боль и не тот страшный ужас, какими наполнены были последние годы её коротенькой жизни.
— Без монеты с нею — ничего не выйдет, — сочувственно выговорил Похоронов. — Монета нужна для того, чтобы лодка приняла в себя пассажира… Как бы объяснить-то тебе, эх. В монете главное — скорбь и сила родственников, желающих уходящему от них близкому удачной переправы. Или щедрость тех, кто не в родстве, но желает того же. Именно это служит топливом для Пути… Магия крови, магия родства душ. Именно поэтому так важна оплата. Годится любая монета. Хотя бы и в пятьдесят копеек, и даже в одну. Главное не бездушный металл, а частичка души человеческой, которую отдаёшь добровольно, в дар перевозчику…
— У меня нет монеты, — но я уже начала хлопать себя по карманам.
Проще всего сказать «нет», и на том успокоиться. Что мне судьба этой девочки! Я никогда не знала её.
Разве только… её доверие. Её воля и мужество, сохранившие мне жизнь…
Не может быть, чтобы монетки у меня не было! Хоть какой-нибудь. Да, я давно уже не держала в руках наличных, расплачиваясь карточкой, но в дорогу деньги с собой взяла. Бумажки, бумажки… часть из них я выронила, и чёрный ветер радостно подхватил двухтысячные, унося их вдаль. Я не побежала следом.
Пальцы внезапно наткнулись на картницу с флэшками. Я вытянула её под призрачный свет Луны, и жаба во мне взвыла дурниной: царская десятка позапрошлого века, она наверняка стоила под миллион на торгах, если не меньше. И вот так вот отдать её… ради чего?!
Я аккуратно задавила проклятую скупердяйку каблуком. Мысленным, разумеется. Не было у меня здесь каблука, только дорожные тапочки. Вытащила монету и протянула её Похоронову.
— Не ходи за мной, — сказал он.
— Я подожду тебя на берегу, — решительно заявила я.
— Незачем меня ждать.
— Я хочу, чтобы ты вернулся, — призналась я.
Протянула руку, коснулась его предплечья. Кожу словно прокололо иголочками жидкого ледяного огня. Я отдёрнула пальцы. Понимаю… он при исполнении. Но не уйду никуда! Не брошу!
В молчании мы пошли по степи, и странной же была наша компания: впереди Похоронов со скулящим от дикого ужаса, завязанным в тугой узел, плащом бомжа, призрачные коточеловек Бегемот-Арсений и бывшая кукла, и я в конце, задыхающаяся от быстрой ходьбы. Это им тут было легко и приятно. Похоронову чёрная степь — дом родной, а у мёртвых ноги и лапы призрачные. Их не ранили чёрные камни, не стегали жёсткие стебли, не текла из порезов живая кровь.
