Тайны темной осени (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
Кого я обмануть хочу своей суетой?
Я всегда мыслила рационально. Я понимала, что для меня значил теперь этот мужчина. И хотелось — нет, не знать точно, а хотя бы надеяться! — что я для него тоже значу хотя бы что-то. Не такое большое, может быть, несущественное, но хоть ненамного больше горошины, что ли. Всё лучше, чем полный ноль, не так ли?
«Римма, Римма», — осудила я саму себя. — «Кажется, ты влюбилась. В того, в кого влюбляться никак нельзя. Ведь даже в эллинском эпосе ничего не говорилось о его детях. Скорее всего, потому, что их у него не было и не могло быть…»
— Я всё, — сказала я, не зная, что бы ещё сказать, умного.
Умного ничего на язык не приходило. Придёт… через полгода. Когда буду вспоминать и корить себя за всегдашнюю, цепенящую тело и мозг тупость. Прыгать надо, а я стою столбом!
— Печенья принёс, — сказал Похоронов, выкладывая на столик две ярких пачки. — И бигмак!
Бигмак в упакованных коробочках смотрелся пришельцем из чужой жизни. Той жизни, где люди жили, ходили на работу, влюблялись, рожали детей, и — знать не знали ни о каких расчленённых трупах, и не встречали на своём пути богов, и кукол не видели тоже никогда…
На меня напал внезапный лютый голод, так что бигмаки оказались кстати. Я сожрала не меньше трёх, а Похоронов, улыбаясь, выложил на стол ещё.
— Я лопну, — запротестовала я.
— Ничего, — усмехнулся он. — Один раз в жизни лопнуть можно…
— А ты сам?
— Я уже ел.
Пустой вроде бы, тягучий разговор ни о чём, но надо было видеть Похоронова. Его взгляд, его полуулыбку, как будто он раньше улыбаться совсем не умел, потом долго и старательно учился, и вот теперь представился случай выстраданную эту улыбку показать…
Я мысленно плюнула: не ребёнок же! Не четырнадцать мне, и даже не семнадцать. Можно ведь в кои веки раз не замирать столбом и не приклеивать намертво к нёбу толстый одеревеневший язык!
Я протянула руку и положила ладонь Похоронову на запястье…
— Не надо, Римма, — тихо сказал он, осторожно снимая мою руку.
Но не отбросил и не отстранился, задержал в своих пальцах, холодных и жёстких, как тяжёлое, насквозь промороженное дерево. И не сказать, чтобы неприятно стало от такого тактильного ощущения. Просто — а почему должно было быть иначе? Учитывая, кто он. И кем служит.
— Почему? — так же тихо спросила я, не отводя взгляда.
— Потому что у нас нет будущего.
— Зато есть настоящее.
— Скоро закончится и оно.
— Ты не подумай плохого, — заторопилась я, отчаянно боясь, что он сейчас отпустит мою руку, и… и всё. — Просто — боюсь. Вдруг тебя убьют. Эта тварь… этот маг… он силён и злобен, не так ли? Не зря же вы его всем отделом ловите и никак не поймаете!
— Я — бессмертный, — качая головой, ответил он.
— И на бессмертных находили управу, — возразила я. — Стоит только вспомнить весь этот ваш древний эпос.
— Древние эллины — те ещё вруны. Всё происходило не совсем так. Точнее, совсем не так.
— И чёрт с ними, — шепнула я, шалея от собственной дерзости.
Никогда-то у меня не складывалось на любовном фронте ничего. В школе я училась, было не до мальчиков. Подруги как-то сами отсеялись, им было скучно со мной и моими формулами, мне было невыносимо слушать про украшения и их парней. И в институте я опять же училась, не до поцелуев, там каждый день заканчивался заполночь, а утром в семь уже как штык встаёшь, чтобы наскоро позавтракать и — в транспорт, к родной альма-матер. На работе… не будем о грустном. Дальше поцелуев по пьяни (я не пила, пили парни) не заходило никогда. Я не хотела по пьяни. Они — на трезвую голову. И так оно и докатилось до моих двадцати семи. Сорок кошек маячили на горизонте.
Не рожу до тридцати, останусь, как Оля, пустоцветом… Мысль о старшей сестре проколола сердце привычной болью. О, если бы я могла исправить системный код Мироздания, в который вкралась досадная ошибка: бесплодие Оли! Даже в рисунках я не видела её с малышом на руках. А что не видишь, то, как правило, никогда не нарисуешь правильно.
— Чёрт с ними, с эллинами, — повторила я. — Если останется сын. Или дочь…
— Ты сумасшедшая, — качая головой, сказал Похоронов, но руку мою не отпустил.
— Да, — кивнула я.
Я не узнавала саму себя! Со мной творилось что-то немыслимое, и оно не пугало, а наоборот, кидало в дрожь от беспричинной радости.
— Ты не думаешь головой вообще, — обвинил меня Похоронов.
— Да! — радостно кивнула я.
— Ты же технарь. Человек науки.
Я пожала плечами. Ответить на такое обвинение было нечем: так и есть. Технарь. Человек науки. Но даже у таких людей, оказывается, может снести планку. Вместо с гвоздями.
Глаза в глаза, рука в руке. Мы потянулись друг к другу, жадно, неистово… и где-то там, в уголке возле мусорного бачка, жалобно взывал гласом вопиющего в пустыне разум. Но я знала, что никогда не пожалею, как бы потом ни сложилась моя жизнь. А что думал он, поддаваясь порыву, было не понять.
Разве смертному можно понять бога?..
ГЛАВА 8
Когда я проснулась, вагон всё ещё стоял. Не было ни покачиваний, ни характерных, пусть и приглушённых, звуков движения — стука колёс, характерного поскрипывания и шороха, за окном не мелькали фонари и редкие полустанки. Зато светила Луна, поднимаясь над глухим забором. Огромная, рыжая из-за атмосферной рефракции, — кажется, сегодня было суперлуние, но точно не скажу. Увлекалась когда-то фотографированием неба, с тех пор осталась привычка следить за суперлуниями, затмениями, противостояниями, парадами планет и прочим таким же.
Я лежала под одеялом, не торопясь подниматься, и улыбка сама выползла мне на губы. Мне было немного больно, но большей частью всё же хорошо. Да, если я когда-нибудь выйду замуж, мне уже не сказать в первую брачную ночь: «Я хранила себя для тебя, любимый». Но это уже и неважно. Так неважно, что только посмеяться, а потом забыть.
Я вспоминала случившееся по эпизодам, в рваном каком-то, хаотическом ритме. Поцелуй, проброшенный в вечность, и привкус сухой чёрной пыли на губах, почему-то с кофейным оттенком, и его руки на плечах, на талии, на бёдрах. И жидкий огонь, охвативший обоих. И острое понимание, что и для него всё происходит так же, как и для меня — в первый в жизни раз. Я сама была дура, уж так устроила собственную жизнь, что в ней не было места не то, что мужчинам, а даже и простой лёгкой романтике с поцелуями под Луной. А он… не знаю… может, не попалась ему та, ради которой и разум потерять не жаль. Неважно. Всё было неважно. Совсем.
Я потянулась под одеялом, вылезать ой как не хотелось, но слишком долго не полежишь, когда физиология настойчиво зовёт по банальным, самым что ни на есть приземлённым делам. Пришлось покинуть уютное гнёздышко. Покопалась в сумке, вытянула свитер. С ним веселее, хотя, конечно, не дело валяться по постели в уличной вещи…
Похоронова не было. Его ноутбук стоял закрытым, если не знать, что это компьютер, легко принять за причудливый ящик. Ну, «милитари»-модель, что вы хотите. Если выкинуть его из окна во время движения поезда, вряд ли ему что-то сделается. Разве только встречный поезд перемелет колёсами.
Я бросила взгляд на гардеробную нишу — плаща бомжа там не оказалось. Снова Похоронов бродил по своим магическим делам вокруг и около поезда… Он объяснил, когда мы лежали вместе в обнимку, что кукла привязана ко мне, а к кукле привязан её хозяин, тот самый человек, впустивший в душу тварь из-за Двери ради каких-то, одному ему ведомых выгод. Существование за счёт убийств даёт энергию, подобие бессмертия даже. Больше не надо волноваться насчёт человеческих болезней, — носитель потусторонней сущности становится ловким, сильным, здоровым. Расплачиваясь при этом собственной душой: тварь питается не только жертвами извне, ей нужны соки и того, на ком она паразитирует.
Самые страшные потери — те, которых мы не замечаем. Усыхающая душа не болит. А хирургов, способных выжечь, вырезать поражённую часть, как удаляют из организма рак на ранних стадиях, в человеческом мире почти что и нет. Знания утрачены, утрачена культура оккультных и мистических знаний. Пришла Кали-Юга, железный век, время распада и раздоров, утраты знания и уничтожения веры.
