Данница (СИ) - Лаевская Елена (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Прошло часа два. Звуки стали затихать. Мих расслабился, присел на пол. Напряжение немного спало, но теперь слипались глаза.
Бух!
Кто-то большой яростно бился в дверь с той стороны. Мих вскочил, подобрался. Подумал обреченно: «Началось».
Бух!
Застонали доски.
Бух!
Заскрипели петли.
— Уааау, — кровожадно завывали за дверью.
Бух! Бух! Бух! Бу…
Дверь подалась. Слетела с петель. В дверном проеме сцепились, пытаясь первыми ворваться в комнату, несколько громадных волков и, кажется, один медведь. Щерились красные пасти, щелкали клыки, летела шерсть.
Мих поднял «Смит энд Вессон» и не целясь выстрелил. Один из волков завалился на бок, заскулил громко. Запахло кровью, как на скотобойне. Остальные отступили, испугавшись звука выстрела.
Не дожидаясь, чем кончится дело, Мих, сдирая ногти, рванул ставни, вывалился из окна на улицу, поднялся на трясущихся ногах и побежал. Не разбирая дороги, падая, поднимаясь, налетая на заборы, перепрыгивая через узкие ограды, шипя и ругаясь самыми последними словами.
Опомнился он уже довольно далеко от проклятого городишки. Как раз у развилки с деревянными указателями. Вытер рубахой лоб, проверил содержимое заплечного мешка, поднял с дороги кусок красной глины, написал коротко на плохо обструганной деревяшке: «А пошли вы все на…».
Потом, хромая, долго ходил вокруг, выбирая дерево. Забрался на одну из высоких веток и стал ждать утра.
Глава 7
Глава седьмая
— Дорогой мой, на чем держится Мир?
— Мой дорогой, на чем только Мир не держится.
Из разговора двух умных магов
Ивка
Ивка сидела на шаткой табуретке возле тщательно выскобленного, хромого на все ноги стола из толстых досок и помогала хозяйке перебирать гречишную крупу. Рассыпала перед собой горсть круглых светлых зерен с черным пятном на боку, отодвигала в сторону порченные гнилью, а хорошие сгребала ладонью в медную миску.
На крыше выбивали барабанную дробь дождевые капли. Лило, не переставая, уже целую неделю. Небольшой караван Данников (да что там небольшой, так, повозки-развалюхи), с которым ехала Ивка, окончательно увяз на раскисшей дороге на третий день пути.
Горбатые старые драконы с заплесневевшей от постоянной влаги чешуей тянули изо всех сил, но караван застрял напрочь. В конце концов драконы выбились из сил и плюхнулись в лужу, что твоя свинья, и поднять их уже нельзя было никакими силами. Просидев день под телегой укрывшись рогожей и промокнув до нитки, Ивка решила дальше пробираться сама. Доковыляла до ближайшей деревушки и попросилась на постой.
Рыбацкая, судя по развешанным на заборах чиненным-перечиненным сетям, деревушка была небогатая, и в первом же доме Ивку с Хвостом пустили переночевать за три медяка, несмотря на то, что собака непереносимо воняла мокрой псиной, а Ивка нанесла кучу грязи на разбухших от воды сапогах.
Дом был ветхим, кособоким, пропахшим рыбой, крыша в нескольких местах протекала. На полу стояли лужи.
Печка в углу, несколько лавок, большой стол, полки с посудой на стенах, добротная хозяйская кровать за застиранной до прозрачности занавеской (видно, из приданого) — вот и все нехитрое убранство.
С едой в доме было плохо. Изможденная молодая хозяйка с темными кругами под глазами и красными потрескавшимися руками, чуть старше Ивки, наверное, но уже с двумя детьми и тяжелая третьим, поставила на стол деревянную тарелку с мелкой сушеной рыбешкой. Потом сбегала к соседям и принесла кувшин молока птицы Дрон, голубоватого, мутного, не очень аппетитного на вид. Сварила пару картофелин. После такого ужина Ивка осталась голодная. Но, похоже, не она одна в этом доме. Во всяком случае, рыбьи головы и плавники, которые Ивка есть не стала, тут же незаметно с тарелки улетучились.
Хвост, ни на что не рассчитывая, исчез за дверью и вернулся через час, довольно облизываясь. Отряхнулся, обрызгав всех холодной водой, полез было к Ивке лизаться. Та оттолкнула широкую пасть, из которой несло неизвестно чем. Сам небось крыс надушил и сожрал или выдру поймал-слопал, а туда же.
Хвост не обиделся, разлегся рядом с лавкой, раскинув лапы. Хозяйские дети, потихоньку осмелев, добрались до пса. Дернули за усы, взлохматили шерсть, младший навалился сверху, ухватился тоненькими пальцами за клыки. Хвост остался к такому наглому обращению совершенно равнодушен. Валялся, прикрыв глаза и прижав к голове острые уши.
Хозяйка покончила с гречишной крупой, села у окна ставить заплатки на поношенную одежонку.
Ивка попыталась устроиться на табуретке поудобнее, но получилось плохо — мешал живот. За последнее время она сильно раздалась (пришлось распустить все швы на платье), ходила теперь вразвалочку, по-птичьи, и наклоняться стало проблемой. Ребенок внутри икал, толкался, пинал пятками и головкой, словно на волю просился. Ивка гладила ходуном ходящий живот, напевала тихонько колыбельные, шепотом просила малыша успокоиться. По вечерам ноги начали отекать, становились толстыми, как березовые полешки, некрасивыми. Лицо стало круглым как яблоко. Хорошо, хоть уродливые коричневые пятна, появляющиеся у многих тяжелых женщин на лице, обошли ее стороной.
Ивка подошла к окну, глянула на серое небо и серую реку. Дом стоял на берегу, прямо от забора шел спуск к воде. Мутная река внизу вздулась от дождя, как белье в тазу, пузырилась, крутила водовороты, вздыхала тяжело, бурлила.
Ивка вздохнула. Дождь. Каждый день дождь. Льет, не переставая, как в Милограде. Это знак — пора возвращаться. Все хорошее когда-нибудь кончается. Ушла в дождь — в дождь вернулась. Как Ма Оница говорила: хватит пузо чесать, пора дело делать.
А пузо и вправду чесалось. Ивка просыпалась ночью, скребла по нему ногтями. Похоже, ребенку это нравилось, во всяком случае, он переставал брыкаться и замирал.
Ивка бережно достала из внутреннего кармана сложенную вчетверо, завернутую в несколько слоев тряпицы бумагу, выданную ей Ма Улликой. Бумага немного пожелтела, потерлась по краям, появилось на ней несколько пятен, но поставленные угольком крестики и пустые соты-ячейки были хорошо видны. Ивка назубок помнила наставления, усердно ставила пометки каждый день. Крестиков теперь было много больше. И часть из них уже перешла за жирную границу, проведенную Ма. Что означало — время поворачивать домой. А у Ивки еще две чеканки не проданы. И швейные блохи не куплены. Самое главное теперь — заработать побольше денег. Чтобы хватило и на новый дом, и на хорошую еду, и на сына еще нерожденного, и на клавесин… Ну, насчет клавесина она, положим, загнула. Но новые платья всем домашним — это уж точно надо. А еще Верике материалу на свадебный наряд. Жалко, не получится цепочку, данную магом, продать. Если никто к ней прикоснуться, кроме Ивки, не может. Цепочку надо будет зарыть во дворе, от греха подальше. Дома она ей не понадобится, дома стены защищают, дома ничего плохого случиться не может. А в Пути — все время что-нибудь не так. Как ее напугали эти в черном, что выскочили из кустов на вилле у контеза. Но ведь наверняка приняли ее за кого-то другого. Ну кому Ивка нужна, посудите сами? А может, и нужна. Поди разбери теперь.
Хлопнула дверь. Вернулся хозяин дома. В такой сильный дождь он на рыбную ловлю, которой все поселковые и жили, не ходил и маялся от безделья. Хотя мог бы найти, чем заняться. Делов-то всегда немерено. Но уж такой, видно, непутевый, чего с него взять.
Чувствовалось, что хозяин уже успел где-то приложиться к баклажке. Глаза блестели, движения были нечеткие, да и пахло от него… Плохо пахло.
Хозяин глянул на Ивку удивленно: уже забыл, что сам же и пустил ее на ночлег. И завалился на скамью — спать.
Когда стемнело, в гости, на свет масляной лампы, собралось несколько женщин, родственниц хозяйки, в чепцах и передниках грубого полотна. Все были или с вязанием, или с шитьем, почти все пришли с детьми. Но дети вели себя тихо. Сбились в углу, шепотом пугая друг друга рассказами о водяных и леших, изредка охая в ладошки.
