Данница (СИ) - Лаевская Елена (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
— Эй! — сзади со скрипом отворилась дверь. — Кто ты такой и что здесь делаешь?
Мих встал, поправил лекарскую повязку, оглянулся. Перед ним на крыльце стоял пузатый коротышка на тонких паучьих ножках, с жабьим лицом и выпученными светлыми глазами.
«Проблемы со щитовидкой», — дежурно отметил про себя Мих и склонил голову в вежливом поклоне.
— Я лекарь. Зовут меня Мих. Хотел бы остановиться в городе на несколько дней. Мне комнату в трактире или в гостинице.
Жабий человек не торопясь, с достоинством, отряхнул с жилетки невидимую пыль и вполне видимый птичий пух: «Гостиницы у нас нет. Но любая семья с охотой пустит тебя на постой. За плату, конечно».
— Э, Мотри! — кликнул он кого-то в толпе.
— Что, Чумри? — к ним подошла круглолицая горожанка с выпирающей поверх шнуровки пышной грудью. Руки ее оттягивала тяжелая корзина, где из-под чистой тряпицы выглядывали клубни картофеля, аппетитная краюха хлеба и копченые колбаски.
— Возьмешь постояльца? Вроде как теперь твоя очередь.
— А чего бы и не взять. С радостью возьму. Платить есть чем? Если нечем — найдем, чем отработаешь.
Мих кивнул: «Есть чем».
— Лечить на площади будешь? — спросил Чумри. — Приду. Болею я чем-то. Может, ты поможешь.
В доме Мотри Миху выделили не угол, а отдельную горницу, светлую и чистую. Подали на завтрак кашу с курицей. Предлагали и молоко птицы Дрон, голубоватое, кислое, с комками подозрительной слизи, напоминающее на вкус сопли. Мих, как всегда, отказался. Наевшись впрок, так, что еда в горле стояла, отправился на площадь — зарабатывать деньги.
Мих расстелил циновку, расставил рядом на земле склянки, мешочки с травами. Отдельно, на самое видное место, положил клещи, которыми рвал зубы (они обычно производили на пациентов сильное впечатление), сел, скрестив ноги, и стал ждать.
Больные приходили сегодня все больше с порезами и ушибами; была даже девчонка собакой укушенная. И здорово. Пришлось зашивать. Девчонка орала и вырывалась.
— Не хочу! Больно! Само пройдет!
К счастью, ее крепко держали отец и брат, не давали шевелиться.
Когда все закончилось, девчонка прокричала зло через слезы: «Я еще до вас доберусь!»
— Воинственная какая, — без обиды подумал Мих.
К вечеру поток пациентов иссяк. Последним пришел утренний знакомый Чумри. Мих усадил его на циновку, расспросил о симптомах, пощупал раздувшийся, мягкий, как рисовый пудинг, зоб. Потливость, сердцебиение, раздражительность. Тиреотоксикоз. А проще Базедова болезнь. У Миха на этот случай имелся запас белой лапчатки, растения столь же редкого, сколь и эффективного.
— Пить лучше бы перестать, — посоветовал в конце Мих, убирая в кошель честно заработанные медяки. — Вино и пиво еще ничего, а вот самогонки — ни-ни. Лечение много лучше пойдет.
— Хочешь сказать, что я, почетный казначей города, — беспутный пьяница? — вдруг разбушевался Чумри. Рука его метнулась к груди лекаря. Да и не рука уже: волчья лапа с твердыми, как сталь, когтями. Мих с трудом эту лапу перехватил, но рубаху когти все же порвали, на груди глубокие царапины оставили.
— Сумасшедший, — прокричал Мих, крепко сжимая лапу. Впрочем, лапа на глазах снова превратилась в руку. Убрались когти, исчезла жесткая серая шерсть, вернулись на место желтые ломкие ногти.
Мих провел по закровившим царапинам на груди, поморщился, приказал как можно более грозно: «Рассказывай».
— Да что рассказывать, — засуетился Чумри. — Почудилось тебе все. Устал, вот и почудилось. А я хворый, не знаю что творю.
Мих сжал на всякий случай свои угрожающего вида клещи: «А то зуб выдеру. Или еще чего похуже!»
— Дурак ты, — скривился Чумри. Кто-то Миха так уже недавно называл. Только вот забылось, кто. — Мы тут оборотни. Весь город. Много лет как. Уже и не упомнить, сколько. Только глубокие старики знают, как раньше было. У нас кто в дракона обращается, кто в петуха, а кто и вообще в неизвестную животину. Большинство в волков, конечно. Жители соседних городов знают про это и не суются без крайней надобности. Ты чего побледнел-то так. Не бросаемся мы на людей. И друг друга не едим. Так, если кто в лапу другому вцепится, припомнив дневную обиду. У нас ограда вокруг города, чтобы никто не ушел ночью, не заблудился. Голова во время превращения плохо соображает. Само перерождение после захода солнца начинается, а на рассвете мы обратно в людей, значит. И бежим по делам.
— А этой ночью ворота не закрыли, — вспомнил Мих.
— У нас старик Трухач за ворота отвечает. Забывает иногда. Возраст уже не тот. Нового сторожа выбирать пора. За всем и не уследишь.
— И что мне теперь делать? — растерянно спросил Мих. Он был напуган. А кто бы не был на его месте. Город оборотней. И все зубастые. Ну, может, кроме петухов. Солнце уже заходит. Уйти сейчас из города — попасть в зубы диких животных. Настоящих, не обороченных. Но и оставаться в Лихограде категорически не хотелось. Само название города звучало теперь зловеще, предвещало большие неприятности.
— А что? Ничего делать не надо. Иди себе в дом, где остановился. Запри дверь покрепче на всякий случай и ложись спать. Если кто и соберется тебя побеспокоить — так та девчонка, которой ты руку зашивал. Мы в зверином обличии тихие. В полнолуние, бывает, воем. Но сегодня луны не будет. Скользим себе по улицам, наслаждаясь звериной свободой. Да чего я. Тебе не понять.
— А с чего это ты днем превращение начал? — не поверил Мих.
— Ну так разозлился я очень. Бывает иногда, когда расстроишься сильно, или наоборот, обрадуешься. Тут лапа сама по себе появится. Или хвост.
Мих вздохнул тяжело. Не очень-то он поверил Чумри, что его не тронут. Вот вляпался. Причем на пустом месте. Дурак — он дурак и есть. Но делать было нечего: собрал инструменты, склянки, свернул циновку и отправился к дому, куда его пустили на ночлег, подозрительно поглядывая на проходящих мимо горожан.
Вон старик мимо плетется, и морда (извините, лицо) у него как у лошади Пржевальского. Которая лягается, между прочим.
Проплыла мимо беременная молодуха с огромным животом и ногами-тумбами.
Двойня, наверное, — подумал Мих, глядя на раздутый пивным бочонком живот. В тени дома молодуха нагнулась, склоняя к земле длинную шею, — ее тошнило.
— Лекарь! Смотрите, лекарь! — остановилась рядом тетка с отвисшей нижней губой и в синем, чем-то знакомом чепце. — У тебя от запора что-нибудь есть?
Клизма, — хотел сказать Мих, но промолчал.
Тетка пообещала вернуться на завтра и получить какое-нибудь снадобье.
— Как же, найдешь ты меня здесь завтра, — буркнул себе под нос лекарь.
Вечером Мих с тревогой поглядывал на хозяев. Вон Мотри, здоровущая баба, и зубы у нее какие белые — наверняка в матерого волка перекидывается. А у мужика ее морда козья, забодает ночью, как пить дать. Мих с трудом попытался впихнуть в себя ложку супа. В мутном бульоне плавали куски картошки, моркови и мясные хрящики. Лекарь представил себе, чьи это могли быть останки, и ложка упала обратно в миску. Вся семья посмотрела на Миха с упреком и, как ему показалось, с вожделением.
— Вы кушайте, кушайте! — с надеждой попросил Мих хозяев. — Суп очень вкусный.
Много вкуснее, чем я, — добавил он про себя.
Позже, у себя в комнате, Мих первым делом пододвинул к двери тяжелый комод, на комод поставил стул и придавил все это поставленной на попа скамейкой, предварительно скинув с нее заботливо постеленное одеяло. Одеяло он накинул на плечи — для тепла. Вторым делом Мих плотно затворил ставни, накинул железные крючки на чуть проржавевшие петли, встал в дальнем углу и стал ждать.
Сначала все было тихо, а потом ночной воздух наполнился звуками. За окном подвывало, хрюкало, рычало, вздыхало тяжело и таинственно. Потом раздался протяжный, наполненный смертельным ужасом крик. Было такое впечатление, что невидимого в темноте беднягу режут заживо.
Кушают! Как пить дать, кого-то кушают, — Мих облился холодным потом и расстегнул кобуру. Так было спокойнее.
