Незваный гость - Коростышевская Татьяна Георгиевна (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Тебя Бобруйскому продал.
Карминные губки растянулись но-лягушачьи, девица заплакала. Мне стало чуточку стыдно. Девка-то в беде, по уму ее гнать из Крыжовеня надобно, обратно в столичную конторку.
— Не реви, — сказала я, — толку от женских слез мало.
— Не желала я ничего такого… Эдуард сказал, купчина кусманище жирный, ты его в два счета вокруг пальца обведешь, заморочишь, даже в койку идти не понадобится, а придется, так не убудет.
— Родители-то живы?
— Па-а-пенька только…
История ее была до того обыкновенной, что скулы сводило. Глупенькая, восторженная фантазерка, голова романтическими историями забита, там-то в романчиках с фильмами настоящая жизнь, а у нее так, проживание. Думала, в актерки ей самое то. Сначала на сцену пробьется, с ее-то красотою это раз плюнуть, после в фильмах попробуется, а там и слава всенародная, и подарки от поклонников, и полное счастье. Главное ведь протекцию получить, в лицедействе это самое главное. Бархатов ей протекцию посулил, но немедленно к делу пристроил, в хорошенькие спутницы, чтоб, значит, флиртом карточных его партнеров развлекала. Работали по мелочам, а когда на крупный куш замахнулись, тут-то ноги из столицы уносить пришлось. Эдуард Милославович, как и она сама, дальше трех верст от Мокошь-града нигде не бывал, о жизни в провинции представление имел простое. Живет там мужичье сиволапое да купцы-богатеи, народ сплошь темный, простодушный, к столичным хитростям не приученный. Уж они-то с Дульсинеей развернутся. Бобруйского они срисовали еще в вокзальном ресторане, обработали по обыкновеннию. И все неплохо шло, пока в хоромы барские не явились. Здесь несчастной Дульсинее немедленно дали понять, что она никто и звать ее никак, что-то навроде болонки, пока развлекает, а после пинком под зад. Она бросилась жаловаться «супругу», тот же посоветовал терпеть.
— Тебя под замком держат?
— Все мы тут пленницы. — Девица бросила окурок на ковер. — И я, и барыня безумная, и дочери ее. Женскую половину по ночам пуще каземата стерегут. Особенно Анну Гавриловну, она буйная очень, с прислугой дерется, бежать хочет.
— Здесь уже обезумела? В Крыжовене?
— Ну да. Мне сперва обычной девицею показалась. Ну то есть я особо не присматривалась. Барышня как барышня. Нас с Эдуардом гостевать пригласили, так я рядом с нею в санях с вокзала ехала. Она молчала всю дорогу, а как на Гильдейскую улицу завернули, говорит так спокойно: «Беги, пока можешь». Я ей: «Отчего же, барышня Бобруйская? Папенька ваш ангажемент мне в театре посулил». А она…
— Первый припадок при тебе случился?
— При мне, я в гостиной ждала, пока слуги гостевые покои подготовят, Эдуарда-то сразу в пристройку отдельно определили. Сижу, скучаю, вдруг вбегает Анна Гавриловна, глаза безумные, маменька с сестрою за ней, увещевают, она кричит: «Он обещал! Обещал, что Степана не тронет! Вы все мне обещали!» Бряк на пол и в конвульсиях забилась. Тут слуги набежали, унесли горемычную. А Марья Гавриловна передо мною за скандал извинилась.
— Странная семья, — сказала я задумчиво. — И Анну ты больше не видела?
— На следующую ночь из спальни на шум вышла, так ее по коридору волокли, горничные жаловались, что сбежать пыталась.
— А прочие дамы Бобруйские?
— Терпят, что им остается? Мария Гавриловна очень за маменьку переживает, трясется над нею, что курица над яйцом, чуть что — соли под нос, чтоб нервы успокоила.
— А что за Теодор?
— При тебе тоже бредила? Тетка совсем головою слаба, Мария Гавриловна объяснила, что воображаемая персона этот Теодор. Бобруйская иногда звать его принимается, иногда плачет и крестится, иногда…
Здесь благотворное действие исповеди подошло к концу, и Дульсинея хитро прищурилась.
— Тебе-то какое дело до фамилии Бобруйских, Евангелина Романовна?
— Репортерское любопытство, — вздохнула я и поднялась из кресла. — Колонку о провинциальных нравах в газету хочу предложить. Ладно, заболтались мы с тобой.
— Может, поменяемся? Ты себе барина забирай, а я…
— А ты беги отсюда, пока можешь. Супруг твой фальшивый, скорее всего, уже на пути из города.
— Ерунда.
— У него к фрачной паре дорожные ботинки на ногах были, когда он оркестром дирижировал, примета верная. Спорим, музыканты сейчас без руководства исполняют?
— Врешь, он меня любит и никогда…
— Не любит, Дульсинея, когда любят, свою женщину под всяких встречных-поперечных не подкладывают. Эдуард твой быстро скумекал, что в неприятности встрял, и тебя оставил, как ящерка хвост. Он хитрый. Охрана нынче с ног сбивается, при таком-то обилии гостей, время для побега выбрано перфектно.
Девица хлопала глазками и прерывисто дышала.
— Скорее всего, — продолжала я, — погоню за ним все же отправят, так что твои шансы как раз неплохи.
— Нет!
— Как знаешь, — пожав плечами, я отперла дверь и вышла.
Господина Бархатова в танцевальной зале, разумеется, не оказалось. Грегори немедленно увлек меня вальсировать.
— Как продвигается репортерская работа?
— Не хуже твоей полицейской. Мне даже личную газету уже посулили.
— Ты выиграла, мне, судя по всему, предстоит качаться на осиновом суку.
— Прямо вот такими словами сообщили? И не боишься?
— В отличие от тебя я в смертельные заговоры не верю нисколько.
— Зря, они существуют.
— Не в нашем случае.
Волков танцевал прекрасно, вел уверенно, не забывал о языке тела, склонялся призывно к моему лицу, смотрел в глаза, не отрываясь.
— Блохина убили не чародейством?
— А сама как думаешь?
Шаг, поворот.
— Думаю, колдовство все же было и недешево заказчику обошлось.
— Каков мотив?
— Убийства?
Шаг, поворот.
— Заказа.
— То есть мотив убийства ты для себя уже определил?
— Вот откуда у тебя, милая, эта гнумская манера отвечать вопросом на вопрос?
— От воспитания, — ответила я честно. — Ты первый.
— Почему же?
— Потому что я барышня, и, ежели чего желаю, не получу, устрою тебе такую сцену ревности при всем честном народе с демонстрацией окончательного разрыва, что ты еще до ближайшего поста под венцом с Машенькой стоять будешь.
— Попробуй, — сказал Грегор и поцеловал меня в губы, основательно так, по-хозяйски.
На поцелуй я не ответила, но сердечко пару тактов пропустило, нечего перед собою врать.
— Не делай так больше, — попросила жалобно.
— Обещать не могу, — Волков облизнулся, — особенно ежели ответа на вопрос не получу.
— Ладно. — Мы продолжали вальсировать. — Анна Гавриловна с покойным Блохиным в связи состояла. Вот тебе и мотив.
— И какими уликами сия связь устанавливается?
— Косвенными, — призналась я.
Тут музыка закончилась, пришлось благодарить партнера реверансом.
— Продолжим? — Грегори придержал меня за локоть.
— Два танца подряд неприлично. Угости даму шампанским, давай в уголке полюбезничаем.
Уединиться немедленно не удалось, с господином приставом желал перекинуться словечком каждый встречный-поперечный. Меня приглашали, Григорий Ильич всем от моего имени по-хозяйски отказывал.
Мне подумалось, что увлекся он излишне своим предсупружеским статусом и что пора бы признаться, чтоб недопониманий не множить. Авось к чиновнику классом себя выше с поцелуями больше не полезет. Я ведь тоже не из железа, у меня в голове мутится от эдаких вольностей.
Наконец вручив мне бокал с шипучкой, Грегори прислонился к колонне в тени бархатной драпировки.
Хорошая позиция, никто со стороны не подслушает, зала как на ладони. Перфектно в их Британиях специалистов обучают.
— В квартире покойного Блохина, — сказал негромко Волков, — обнаружен дамский револьвер с гравировкой «НБ», так что твою версию про Анну Гавриловну можно сразу вычеркивать.
— Нюту, — усмехнулась я. — Это одно из уменьшительных прозвищ от имени Анна: Аня, Анюта, Нюта.
— Предположим.
— Ее именно так в семейном кругу и называют.
— Дальше?
