Записки средневековой домохозяйки - Ковалевская Елена (е книги .txt) 📗
В прихожей он принял мою дубленку, которую помогла снять Агна. Я накинула на плечи шаль — думаю, такую красоту стоит продемонстрировать, ведь оренбургских пуховых платков у них никогда не видели, и последовала за слугой в гостиную.
Там уже находились люди. Двое мужчин в церковном облачении сидящие в креслах. Справа у камина расположился мужчина на вид лет пятидесяти сухощавый, когда-то черноволосый и неожиданно смуглокожий, с пронзительными верными глазами и носом с горбинкой. Если судить по земным меркам, то я бы сказала, он очень походил на итальянца. Весь его внешний вид: осанка, поворот головы источали горделивость и чувство собственного достоинства. Другой слева — белокожий мужчина, с невыразительным лицом, и тоже наполовину седой, возраста эдак лет сорока, весьма похож на уроженца здешних мест. Думаю, как раз он и был отцом Митчеллом.
Юноша представил меня.
— Какая честь, миледи! Какая честь для моего скромного дома и прихода! — воскликнул второй мужчина, поднимаясь из кресла.
Я не ошиблась в своих выводах — светлокожий действительно оказался местным пресвитером.
— Прошу простить меня, что за все это время пока вы находитесь в усадьбе, так и не зашел к вам. Но я был в отъезде и… — и тут же оборвавшись на полуслове, склонил голову в сторону темноволосого церковника, который по-прежнему сидел в кресле и с любопытством смотрел на меня. — Ваше преосвященство, позвольте представить вам маркизу Мейнмор, — и уже обращаясь ко мне: — Миледи, его преосвященство епископ-коадъютор Фердинанд Тумбони.
Епископ едва заметно склонил голову, а мне же пришлось сделать неглубокий реверанс.
— Ваше преосвященство.
После того как все были представлены друг другу, пресвитер подошел ко мне и, предложив руку, подвел небольшому диванчику, стоявшему у стены, как раз напротив епископского кресла.
— Торенс, подай чаю! — распорядился он, а после начал непринужденную беседу, про погоду.
Подали чай и пресвитер, как радушный хозяин начал разливать его. Беседа все так же плавно текла ни о чем. Епископ особо в разговор не вступал, и когда отец Митчелл обращался к нему, отделывался лишь ничего не значащими фразами.
Я спохватилась, когда поняла, что понапрасну упускаю время. Попыталась плавно перевести разговор на деревенские нужды, но тут мне все смешал епископ.
— Вас муж сюда сразу после свадьбы отправил? — напрямик спросил он, не спуская с меня своего пронзительного взгляда.
Я смутилась. Уже начав привыкать к условностям мира, что здесь никто никогда не спрашивает прямо, теперь я немного растерялась и не знала, как ответить.
— Ваше преосвященство?
— В столице, когда я уезжал, только об этом и говорили. Все гадали, отчего и почему. Даже ставки делали, что именно может оказаться правдой.
— Ставки? — пролепетала я.
Не знаю отчего, но мне стало весьма неприятно на душе. Не удержавшись, я вздрогнула, словно по мне паучок пробежал.
— Ставки, — подтвердил епископ. Мне даже на миг показалось, что ему доставила удовольствие моя оторопь, но в следующую секунду, после его слов это ощущение прошло, и осталось лишь ощущение, что ему любопытно. — Вы являетесь для маркиза посланной судьбой. Вы гость в нашем мире. Особы не сдержанные на язык утверждают, что вы настолько не понравились супругу, что он в страхе отослал вас. Другие, кто видел, склоняются к мысли, что у вас есть физические недостатки. И лишь немногие винят самого маркиза, утверждая, что он без каких на то ни было причин, решил избавиться от вас, пойдя наперекор решению Всевышнего.
Последний выверт в его рассуждении так поразил меня, что видимо это отразилось на моем лице.
— Да, да, — заверил меня епископ, — я считаю, что Всевышний решает наши судьбы, а значит, в его воле было ваше появление. И так прошу, удовлетворите мое любопытство.
Повисла пауза, за которую я пыталась собраться с мыслями. Мне совершенно не нравилась бесцеремонность епископа. Зачем ему это знать? В его речах мне чувствовался подвох. И я решила воспользоваться принципом одесситов отвечать вопросом на вопрос:
— Простите ваше преосвященство, но зачем вам знать это? Я исполняю волю супруга, и считаю, что только он вправе давать ответ, — и чтобы сгладить фразу слегка улыбнулась, мол, не все от меня зависит.
Но епископа это не проняло. Он лишь покачал головой и продолжил гнуть свою линию.
— И все же я настаиваю.
Но я замолчала, не зная как же дальше выкручиваться. И тогда епископ, истолковав мое молчание по-своему, стал заверять меня.
— Если вы опасаетесь, что я узнаю, что маркиз женился на вас лишь бы получить доступ к наследству, то не беспокойтесь, об этом знает весь высший свет. Еще его батюшка — покойный маркиз Мейнмор оповестил всех о своей воле, дабы сын не смог опротестовать завещание. Меня же интересует, нет ли у вас каких-нибудь телесных изъянов или болезней. Не являетесь ли вы идолопоклонницей или посвященной какому-нибудь другому богопротивному существу. Вы уже месяц как были отправлены сюда, и около двух находитесь в нашем мире, но еще ни разу не были в церкви. Не считая венчания конечно. Но и там говорят, вам было дурно. Епископат начал интересоваться вами, дитя мое.
Последняя фраза многозначительно повисла в воздухе. А меня продрал мороз по коже. Я как-то совсем упустила из виду, что церковники могут являться очень серьезной проблемой в этом мире. Неужели?… О нет, только чего-нибудь вроде инквизиции мне не хватало! И тогда я решилась говорить, ничего не скрывая.
Первым делом, я пересказала историю своего попадания, потом самый первый разговор с Кларенсом и герцогом Коненталем, аккуратно опустив попытку супруга сделать меня полноценной женой и сказав, что, несмотря на прием, подаренный нам его светлостью, меня все же сослали. Потом я заверила, что физически ничем не отличаюсь от других людей, и если будет необходимость, то готова чтобы врач или иная дама осмотрели меня. А напоследок я расстегнула верхнюю пуговицу у жакета, потом у блузки и достала их ворота крестик на цепочке.
— Вот ваше преосвященство, — я показала ему на ладошке, впрочем, не снимая его с шеи. — Я крещеная, — и попыталась хоть как-нибудь объяснить принцип христианства.
Естественно я знала столько же, сколько и среднестатистический обыватель в моем мире. Однако требовалось заверить епископа, что я не придерживаюсь опасных чрезвычайно ортодоксальных взглядов или являюсь тем, кто, по мнению церкви, подлежит истреблению. И я что-то лепетала про веру, про скромность, про всепрощение и понимание, про терпение и милосердие.
Под конец моего монолога его преосвященство Фердинанд Тумбони поднялся из кресла и, поднеся к глазам лорнет, принялся внимательно рассматривать крестик.
— Ну что ж, — сказал он удовлетворенно, выпрямляясь и опуская лорнет, наверное целую минуту спустя, показавшейся мне едва ли не часом. — Судя по распятию, вы являетесь дочерью истиной церкви.
Отцепив от пояса сутаны четки, он, держа крест за ножку, осенил меня знамением и протянул мне. Я наклонилась и поцеловала сначала крест, а потом и епископскую руку, что сжимала его. По разгладившимся морщинкам в уголках епископских глаз я поняла, что сделала все правильно.
— Ну что ж дочь моя, я выполнил миссию, на меня возложенную, — произнес он, возвращаясь обратно в кресло.
Спрятав обратно крестик, я застегнула пуговицы на воротнике и вопросительно посмотрела на его преосвященство. И он неспешно, взвешивая каждое слово, сообщил:
— Вести о вашем появлении дошли до его величества, и он заинтересовался. Как коадъютор я был обязан узнать, что с вами не так, дабы в случае, если интерес его величества не угаснет, вы своим появлением не смогли бы повредить монаршей особе. Возможно король захочет услышать рассказ о вашем мире или узнать какие новшества вы можете предложить… Многие из приходящих к нам принесли достаточно пользы. Так будьте готовы, что его величество может захотеть увидеть вас.
Я к такому известию оказалась не готова. Наверное, с минуту я переваривала услышанное, а потом все же осторожно уточнила:
