Слышащая (СИ) - Кавин Ирина (версия книг TXT) 📗

Узор в ледяной толще сменился другим, затем ещё и ещё одним, пока от бесконечного совершенства абсолютной симметрии у меня не начало рябить в глазах. Отвести взгляд я уже была не в силах.

Это было похоже на прогулку в чистом поле после долгих лет, проведенных взаперти. Ты растворяешься в ощущении бескрайнего простора, впитывая бесконечную глубину неба и невесомую свободу ветра, и забываешь смотреть под ноги, не замечая, как твердая почва уступает место топи. Слишком поздно ты понимаешь, что оказался в ловушке. Пытаясь выбраться, вязнешь ещё больше, не оставляя себе шанса. Ты тонешь. И знаешь это. Но тебе нет до этого никакого дела. Пейзаж, ради которого ты забрался в самую трясину, манит и завораживает, создавая иллюзию воскрешения, а на самом деле лишь служа последним утешением обречённому.

Я вдруг словно бы увидела себя со стороны: я стояла на месте, бездумно уставившись на ледяную стену, а Армин удалялся, не заметив, что я отстала. Я хотела бежать за ним, хотела крикнуть, чтобы он остановился, но была не в силах оторвать взгляд от стены. Созерцание узоров дарило наслаждение, вводя в транс и лишая воли. Сквозь замутнённое сознание не пробивались ощущения, кроме одного – холода. Он захватывал ледяными щупальцами, впивался иглами, а глаза продолжали смотреть на чарующие сплетения энергетических нитей.

– Нина! – крикнул Армин. – Нина! Где ты?

Его голос звучал гулко и шёл, казалось, издалека. С огромным трудом я заставила себя оторвать взгляд от стены. Армина не было рядом и где его искать, я не представляла: тоннель в этом месте разветвлялся – стену передо мной прорезало не меньше десятка дыр.

Я позвала его, и он ответил. Решив, что слышала, откуда шёл звук его голоса, я бросилась в один из тоннелей. На бегу я продолжала звать Армина, а в ответ слышала его голос, который из-за непрекращавшегося эхо доносился теперь со всех сторон. Тоннель петлял и разветвлялся, я бежала наугад, но нигде не находила его. Сообразив, что лучше было вернуться, и подождать, пока Армин придёт за мной, я поняла, что заблудилась: в месте, где я оказалась, сходилось несколько тоннелей. Я не могла даже с уверенностью сказать, каким путем пришла туда.

Я прислушалась. Голос Армина, казалось, то приближался, то удалялся. Он звал меня, но я больше не отзывалась. В бесконечном эхо любой голосовой ориентир был обманчив. Я поняла, что попала в ловушку.

Я шла наугад, блуждая по ледяному лабиринту, как слепая. Откуда я пришла и куда должна была дойти знали лишь безликие тоннели, но мне они не давали ни малейшей зацепки. Вскоре эхо смолкло. Армин больше не звал меня.

Ледяные стены искрились молниями, вспыхивавшими в глубине, но узоров я больше не видела. Энергия опьянила меня, заманив в свои сети, а теперь спрятала приманку, зная, что и без неё у меня не было шансов выбраться. Тело колотил чудовищный озноб. Конечности не слушались, я едва передвигала ноги. Внутри всё болело, сердце оглушительно стучало, как будто сосуды заледенели, и оно, лишившись живительного кровяного тока, билось в предсмертной агонии.

Ноги подкосились, и я повалилась на лёд. Сжавшись в комок, я лежала, сотрясаясь всем телом. Холод прожигал насквозь, проникая в мозг и путая мысли. Как это могло случиться со мной? Ведь я способна контролировать энергию Рхи... Я сжимала нити молний в руке, и они следовали за мной. Они слушались меня, подчинялись моей воле. Почему я не смогла уйти? Почему продолжала смотреть на узоры молний, хотя знала, что отстав от Армина, не смогу найти выход? И почему... Так холодно?

Я собрала все силы, чтобы подняться, но ноги не слушались, и тело вновь рухнуло на пол. Из груди вырвался беззвучный стон – связки будто заледенели. Холод сжал моё тело в невидимые тиски, давившие до хруста костей. Тогда я осознала, чего хотела на самом деле, и осознание поразило меня, врезавшись в память – я хотела впитать боль.

Я попыталась расслабить тело, отстраниться от холода, вгрызавшегося в мышцы, от голубых молний, непрерывно пронзавших меня электрическими разрядами. Каждый вдох отзывался агонией, тесня сдавившие грудь ледяные клещи, но я должна была дать холоду возможность доделать свою работу: обречь меня на муки, которых я не знала прежде. И пыталась выжить, приняв их.

Я слушала стук собственного сердца, вырывавшегося из груди, и терпела, стиснув зубы. Странно, но никогда до того момента я не ощущала себя живой так отчетливо: боль дарила ощущение жизни. Тогда я поняла, что только боли и можно было доверять. Наслаждение лживо. Оно обмануло меня, пленив узорами энергии, и обрекло на смерть. Боль же заставляла мечтать о смерти, как об избавлении, и больше не было иллюзий.

Все ощущения вдруг замерли. Боль затаилась, проникнув вглубь меня. Я боялась выдохнуть – как будто она могла вновь вырваться наружу, чтобы начать терзать моё тело. Но этого не случилось. Моё сердце билось ровно. Глаза вновь различали голубоватый свет, окутывавший всё вокруг. И тёмный силуэт, маячивший вдалеке.

Он приблизился, и отсвет упал на лицо: Армин. Мышцы всё ещё отказывались слушаться – попытавшись подняться, я повалилась на пол. Он тут же подскочил и, схватив меня на руки, понёс прочь. От его близости меня бросило в жар. Ледяной холод, всего пару минут назад иглами проникавший под кожу, сменился теплой волной, окутавшей меня с головы до пят. Мне хотелось продлить это мгновение. Хотелось быть рядом с ним, быть как можно ближе.

Я долго потом вспоминала те минуты, когда Армин нёс меня на руках по ледяному лабиринту катакомб. Он не подозревал, почему я отстала. Как много раз впоследствии я корила себя за то, что не рассказала ему о том, что случилось со мной в тоннеле. Я не просто засмотрелась на узоры. Я смотрела на них, стремясь почувствовать то, что энергия несла в себе – боль. Узнай Армин об этом, возможно, он бы понял, что энергетический капкан уже захлопнулся для меня, и мне нельзя было приближаться к зоне сплетения энергий. Но я ничего ему не сказала.

Впервые оказавшись в капсуле и встретившись с энергией лицом к лицу, я не могла оторвать глаз от узоров, но мучилась от боли. Впоследствии, научившись впитывать энергию, я любовалась узорами и даже сама рисовала их, но боли уже не чувствовала – она, проникнув вглубь меня, пряталась где-то внутри. Я помнила то навязчивое ощущение – мне хотелось вернуться в капсулу, уже закончив тренировку. Я думала, моя сущность Слышащей наконец заговорила во мне, но это было другое. То же, что и только что в тоннеле. Уже не созерцание узоров привлекало меня – оно было лишь приманкой. Меня притягивала боль. Я нуждалась в ней, потому что, чувствуя её, ощущала силу энергии.

Тайя оказалась права: Армин не должен был учить меня тому, чего Рхи не умели сами. Впитывая энергию, я не знала меры и не заметила, как пересекла черту, за которой начиналось нечто совсем другое и более страшное – зависимость от энергии, зависимость от боли. Слышащие называли такое состояние “энергетическим капканом”, но я узнала об этом гораздо позже.

Вскоре мы вышли в огромный грот, ледяной пол которого ровными ступенями уходил вниз, словно исполинский амфитеатр.

– Мы на месте, – сказал Армин. – Здесь открывается путь в зону сплетения.

Я вглядывалась в глубину, но там, где должна была быть арена, ничего не различала: лестница амфитеатра уходила, казалось, в бесконечность.

– Мы спустимся вместе, но в зоне сплетения ты останешься одна – никто, кроме Слышащих, не может находиться там. Мы встретимся, когда всё закончится.

Я кивнула.

– Ты... – Армин снова заговорил, но осёкся. – Знаешь, я не сразу поверил в то, что ты – та, кто нам нужен. Даже когда не осталось сомнений, что ты – Слышащая, я жалел времени, потраченного на твои поиски. Думал, ты не способна помочь нам. Но теперь... Я знаю, что нашёл бы тебя, даже если бы мне пришлось скитаться по миру людей тысячу земных лет.

Тысяча лет. Именно столько, казалось, отделяло меня теперешнюю от той, что жила в мире людей. Я шагнула к нему и вдруг замерла в нерешительности. Позади лежали ледяные катакомбы, впереди ждала неизвестность, а мне хотелось коснуться его. Хотелось до мурашек. Армин прочёл мои мысли. Быстрым жестом он привлёк меня к себе и не отпускал, пока я сама не отстранилась. Там внизу меня ждёт то, что важно и для него. Медлить больше нельзя.