Сердце Стужи - Сурикова Марьяна (мир книг TXT) 📗

Щелкнув любопытного и шмыгающего носом ученика по лбу, мужчина прошел к лавке и посмотрел на девушку. Склонился чуть ниже проверить, дышит ли, и удовлетворенно хмыкнул, пригладив ладонью упавшие на глаза платиновые кудри.

— Отогрелась. Скоро очнется.

— Санами, — любопытный воспитанник уже маячил за спиной, — а если Стужа разгневается? Наказание какое придумает?

— На что разгневается? Пусть он чародейку спас, но ведь на зов откликнулся. А с братцем у Стужи перемирие временное. Важно, чтобы она здесь не появилась, пока девчонка у нас.

— Так я не о том. Богиня страсть как не любит, когда ее созданий убивают. Не оттого ли на огненных злится?

— А, ты о духе. Стужа их создала больше из вредности.

— Ой. — Мальчишка не удержался и испуганно прикрыл ладонью рот. Чтобы так о богине говорить! Такое себе только его наставник и позволял.

— Брату насолить хотела. Думаешь, она сама их бережет? Другим трогать не велит, потому что в эти клочки стужи жизнь вдохнула, но они ей толком послужить не могут. Приказов сложных не понимают, какой прок от таких? Бренну богиня слова не скажет, будь уверен. Ему все прощается.

— Вот бы и мне так!

— Так — это как? — Мужчина с улыбкой посмотрел на воодушевленного мальчишку. Хотя тому минуло лишь десять зим, но снежный дар уже вовсю проявлял себя, а кончики светло-русых волос тронуло серебром.

— Так ей служить, чтобы она меня из всех выделяла.

— Эх, глупый! — потрепал его по голове наставник. — Мы все ей служим, каждого из нас она милостью одаряет, но чтобы так, как Бренн, ей близким стать, тут, парень, одного дара мало. Сперва попробуй свое сердце на кусок льда обменять. Иной раз поколдуешь, и сразу все тело смерзается, мышцы колом встают, в груди холод давит, только сердца жар его и растопит. А как с постоянной болью мириться, если там осколок ледяной? Жить, когда в груди всегда колет мороз, из-за которого само дыхание сосульками обращается. Нет! Даже дар, по силе безграничный, того не стоит.

— А чародеи огня как же колдуют?

— У них иначе, у них жар все нутро опаляет. Магия, она легко никому не дается, а чем больше сила, тем сложнее. За все свою цену платишь, потому проще человеком оставаться и учиться даром правильно владеть.

— Вот стану я, как вы, санами… Ой! Вздохнула, кажется.

Тук-тук-тук…

Ходики так тикают? Звук больно странный, будто сломалось в них что.

Я разомкнула веки глянуть на стену, где висел деревянный домик с двумя медными стрелками, но нашла лишь толстые заиндевевшие бревна. Хотела протереть глаза, а руки оказались тяжелыми и такими неподъемными, что я не на шутку испугалась. Не иначе как связана!

Дернулась и чуть с лавки не кувыркнулась. Поймали у самого пола чьи-то руки и обратно уложили.

— Тише! Куда, прыткая, собралась?

На меня смотрели светло-серые глаза необычного мужчины. Странен он был тем, что на щеке серебрился морозный узор, а волосы, кудрявыми волнами падавшие на лоб, сияли точно браслет платиновый. Необычный, чуточку чужой облик, в котором хоть и проскальзывало человеческое, но словно подернулось оно снежной мерцающей пеленой. Однако явно он не был ледяным духом.

— Спросить хочешь, где оказалась?

Я кивнула.

— А если отвечу, что мне за это будет?

— Коней притормози! — Низкий рокочущий голос заставил первого мужчину поморщиться. Я хотела повернуть голову, рассмотреть, но не вышло. — Никак с чародейки награду спросить вздумал. Не ты спасал, не тебе и спрашивать.

— А вдруг сама бы пожелала наградить? Чего мешаешься, Севрен?

— Скажи, ты колдовать умеешь? — Передо мной вдруг возникла взлохмаченная мальчишечья голова. Большие детские глаза смотрели с любопытством. Пока те двое препирались, ребенок подобрался к самой лавке. — Можешь огнем в стену запустить?

Я снова зажмурилась. Видимо, не пришла еще в себя, видения мучают. Вдруг все разговоры разом стихли, и словно бы скрипнула дверь.

— Очнулась? — спросили, и от звучания этого голоса я всем телом вздрогнула. Взметнулся такой жар из самого сердца, что, подступивши к горлу, закружил голову. То не я, сила вдруг взбунтовалась. Я пока лишь слабость ощущала, зато дар взметнулся, как никогда прежде, всю грудь обжег, заставил со стоном выгнуться.

Мальчишка от меня мигом отшатнулся, и тот, второй мужчина резко назад отступил.

— Ишь как огонь лед чувствует, кабы избу не пожгла, — произнес рокочущий голос.

А мне все хуже и хуже делалось, и совладать невмоготу, жгло изнутри, грудь раздирало, точно когтями по нежной коже. Тут и оторопь сошла, тело мигом задвигалось, и, не помня себя, я с лавки соскочила.

— Отходи! — крикнул, кажется, тот, что с кудрявыми волосами.

Люди, кто в избе оказался — те двое да мальчишка, — мигом в углы вжались, а я к двери рванулась. На воздух, к холоду, туда, где остудить этот пожар смогу.

Но дорогу человек преграждал, стоял ровно на середине моего пути и не двигался. Я же в то состояние вошла, когда ничего толком не замечала. Метнулась к двери, желая оттолкнуть прочь с дороги, да расшиблась об него, точно волна о скалу разбивается. Руки чужие крепче веревок, у дерева державших, поперек спины обхватили. И мой рывок на пределе сил, против которого и братья не устояли бы, его даже с места не сдвинул. Отразились в морозных прозрачных глазах пламенеющие пушистые волосы и кожа, будто солнце, светящаяся. Я же, не понимая, что творю, взметнула выше ладони.

Марево огненное рванулось от пальцев и заколебало воздух между нами. Я не знала, но чувствовала, было оно жарче самого жаркого пламени. От такого даже металл оплавится, истечет восковыми каплями. Но столкнулось вдруг мое пламя с ледяным промозглым дуновением. Воздух, дрожавший жаркой волной, застыл и пошел морозными узорами, которые трескались и ломались. Так накатывают одна на другую две волны, сталкиваются с разбега: одна, что отходит от берега, и другая, которая приливает. Врезаются с гулом и обе рушатся, исходя бурной пеной. Вот и теперь обе силы будто сшиблись друг с дружкой, а кругом заволокло все белесым паром, укрыв пространство на расстоянии в несколько шагов.

За плечами мужчины взметнулся прозрачный плащ, сотканный из тысячи снежинок, и окутал мои руки и спину, обволок ледяным холодом, который я лишь по морозному облачку пара угадала, телом же не ощутила. Сила внутри плеснула один раз, другой. Она рвалась и рвалась наружу, как рвется с цепи преданный хозяйский пес, ощутив поблизости чужого. Она скрутилась внутри жаркой пламенной бурей и плеснула в последнем броске на застывший между нами прозрачной корочкой воздух, захрустела тающим инеем, растопила ледяную преграду. Но укрывший меня плащ сжался плотнее, и мощь, проявившая себя так щедро, вдруг перестала давить. Отпустило в груди, огонь поутих, и сделалось мне легко. Я воздуха жадно глотнула и дух смогла перевести. Только руки тряслись мелкой дрожью, вцепившись в плечи державшего меня человека.

— Погасил, неужто погасил? — позади пораженный возглас раздался. — Бренн, ты как это… С огненным выбросом сами чародеи не совладают.

— Вот это сила! Мне бы такую! — протянул восторженный мальчишечий голосок, а мужчина напротив меня усмехнулся. Одно только странно: усмешка глаз его не коснулась ни капельки. Как разлился в их глубине холод, так и не оттаял нисколечко.

Человек пальцы разжал, меня от хватки железной освобождая, и заметила я в тот момент красные длинные ожоги на его руках. Тянулись они от самых ладоней, а рубашка прожжена оказалась и оголяла белую кожу с красными отметинами. Затягивала пугающие раны тонкая инистая корочка, и стоило мне назад отступить, как увидала такие же свежие шрамы на широкой груди.

Я ли это сотворила?

— В другой раз задумаюсь, прежде чем чародейку спасать, — тряхнул головой человек, и цвет его волос показался мне необычнее всех виденных. Белоснежный, и в прядках искры сверкают, точно белый снег в лунном свете искрится. Но даже не поморщился мужчина при этом движении, не скривился от боли, словно вопреки муке собственного тела чуть ли не каждый день чужой огонь гасил.