Случайные люди (СИ) - Кузнецова (Маркова) Агния Александровна (книги бесплатно читать без TXT) 📗

— Если не надо, добрые люди, я уеду, — сказал торговец, поглаживая мешок на повозке, — но все-таки я вижу, есть тут те, которым требуется мой товар. Подходи, не бойся!

Я попросила у сэра Эвина мешок, зарылась. Вытащила сверток, развернула на ладони, показала серьги старосте.

— Сколько хлеба можно выменять на это? Это настоящее золото.

Кольцо селян тут же сжалось, всем было интересно. Староста пригладил бороду, назвал какую-то меру, я не узнала слова, но сэр Эвин одобрительно хмыкнул, поэтому я поверила. Обернулась к торговцу.

— Так вот, милостивый государь, сейчас вы отпустите нам именно столько, сколько сказал сударь. Ясно? Ни мерой меньше, сволочь вы и спекулянт. А ну слушать внимательно! Ни мерой меньше. А то вот он, — я ткнула пальцем в сэра Эвина, — убедит вас, что обманывать нехорошо. И наживаться на голодающих. И успокойте своих мальчиков, — предупредила я, когда вооруженные ребята ступили вперед, — вы ничего не сможете против сэра рыцаря.

Сэр Эвин сделал зверскую физиономию. Ребята переглянулись, один занес дубинку — и она тут же полетела в придорожные кусты. Сэр Эвин вернул руку на рукоять меча. Ребята помялись, как собаки, когда не знают, кинуться или бежать — и отступили. Руки с оружия не убрали, но все равно это было хорошо, потому что гражданин торговец мотал головой в поисках поддержки, не находил, и скоро сдался.

Хлеб оказался не тем хлебом, на какой я рассчитывала, а на несколько технологических операций моложе буханки. Селяне растащили зерно быстро, а куда нам с сэром Эвином девать свою долю, было непонятно. К счастью, староста пригласил с собою в селение, а когда мы выяснили, что до него топать и топать и отклонили приглашение, послал вихрастого юнца бегом, и тот вернулся довольно быстро. Принес нам в дорогу сухарей, несколько клубней и даже кармашек соли. За это мы вручили старосте не нужное нам зерно.

— А звать-то вас как, госпожа, и вас, сэр рыцарь?

Сэр Эвин предупреждающе коснулся моего локтя.

— Это неважно, добрый сударь.

— А за чье ж здравьичко нам тогда молиться?

— Помолитесь за упокой государя Готефрета, — сказал сэр Эвин и пошел по тропе. Я поклонилась, прижимая кулек со съестным к груди, и поспешила за ним.

Когда мы отошли, торговец осмелел, и в спину нам полетели проклятья. Сэр Эвин обернулся. Проклятья стихли, и торговец с вооруженными ребятами сделали вид, что увлечены закреплением мешков на повозке.

— Это можно есть сырым? — я показала сэру Эвину овощ, похожий на морковку, только зеленовато-желтый.

— Можно, — сказал сэр Эвин. Я тут же вгрызлась. Рыцарь снова обернулся через плечо. — Это были очень дорогие украшения. Красивые. Вам их не жаль?

— Очень жаль, — призналась я, жуя. — Поэтому я стараюсь не думать. Что сделано, то сделано, верно?

Сэр Эвин, чуть погодя, кивнул.

Серьги были мамины. И больше при себе у меня ничего ее не было. Так что, если я никогда отсюда не выберусь, так и не останется ничего — ее. Я почувствовала, что в груди сгущается муторно-зеленое, как тина, сожаление, и сказала себе не думать. Не думать. Уже все.

— Вы ведь не благородного рождения… леди?

Я чуть не подавилась местной морковкой. Ну теперь-то что такое? Что ни день, то сложности. Я думала, на эту неделю с меня хватит.

— Почему вы так решили?

— У того, кто рос беспечно и богато, не бывает такой ярости к тем, кто притесняет слабых.

— Господа тоже бывают щедры, — сказала я осторожно.

— Может быть. Но искренняя злость — только у тех, кто бывал беден и бессилен.

Я задумалась, что отвечать. Да, я как увидела, что этот товарищ, который, судя по ряшке, очень хорошо жрет, хочет нажиться на людях, которым скоро будет нечего терять, так глаза застила злоба. Ненавижу, когда несправедливы к тем, кто не может ответить. Но неужели это было по мне заметно?

— У нашей семьи бывали трудные времена, — сказала я, не больно-то покривив душой.

— Я понимаю, леди. У меня тоже… бывали.

У нас голод, конечно, другой, и трудные времена — другие. Тут вон деревнями люд вырезают, а женщин уволакивают — и явно не для того, чтобы одеть в парчу, дать денег и отпустить на волю. Тут голодают — прямо до смерти. Селяне были тощие, хотя живут, казалось бы, на земле, а земля всегда что-нибудь родит. Сыра не дали и молока… бабушка рассказывала, что скотину берегут, но когда прижмет — все равно съедают. Потому что хочется жить.

Тут это "хочется жить" каждый день. Я недавно в этом мире и видела только малую часть, но уже… хочется жить, и все для этого сделаешь. Трудные времена. Я потрогала кинжал в ножнах, покусала губу.

Трудности другие, а страхи одни и те же, и изменяют людей, держу пари, точно так же. Не к лучшему изменяют — ни там, ни здесь. Тут это происходит быстрее. Я уже натворила то, о чем буду жалеть, как сойдет злость, и неважно, что непонятно, как можно было по-другому.

— Мы с вами не такие разные, наверное, — пробормотала я.

— Возможно, леди, — сказал сэр Эвин. Спросил вдруг: — Вы замужем?

Я споткнулась о камешек.

— Н-нет. — Я кашлянула. — Не довелось.

— Обручены?

— Нет. И не собиралась. А вы?

Сэр Эвин сделал сложное лицо.

— Я дал обет не вступать в брак до того, как сокрушу врагов моего государя.

— А что насчет дамы сердца? — заинтересовалась я. — У наших рыцарей были… есть дамы сердца. А у вас?

— Дама сердца?

— Женщина, которой посвящаешь подвиги и баллады, но при этом не делаешь попыток овладеть, а счастлив, если она подарит тебе платок или что-то в этом роде.

— А, — сказал сэр Эвин, лицо его на миг разгладилось. — Дева-милостивица. Многие почитают в этом качестве королеву Рихензу, еще больше — принцессу Вербургу.

— Вы из первых или из последних?

Сэр Эвин поднял и опустил плечо.

— Я не совершил пока ничего такого, чтобы герольды спрашивали, кому посвящаю деяние. Но если когда-нибудь совершу, то — во славу принцессы.

— Красивая принцесса-то? — улыбнулась я. — Или славна чем-то другим?

— Красивая, — сказал сэр Эвин. — Говорят. Образец доброты и прелести. Я никогда ее не видал. Ее уже выдали замуж, когда Его Величество впервые позволил мне появиться при дворе.

— "Дева-милостивица" — хорошо звучит. Должна миловать?

— Если рыцарь того достоин. Когда-то так звали дев, которые утешали раны героев после подвигов. А те, в свою очередь, эти самые подвиги им посвящали. Теперь все по-другому. Но дева-милостивица, если принимает внимание рыцаря, должна, случись что, защищать его в суде. Например. И оплакивать после смерти. — Сэр Эвин почесал нос. — Мастер рассказывал именно так.

Рыцарь о рыцарстве узнает у Мастера фейерверков. Занятно.

Когда он не рычит на меня и не топает, и не перемазан своей и чужой кровищей, с ним очень приятно поговорить, и делается спокойно. Как с человеком, от которого не прибавляется сил, но и не убавляется, а он просто есть, и можно с ним побеседовать. Хорошо. Жизнь приучила ценить таких людей.

— А я красивая? — спросила я. Атмосфера беседы о том и об этом заставила расслабиться и осмелеть.

— Миловидная, — сказал сэр Эвин.

Врет, что ли? Даже не оглядел еще раз, как обычно делают, когда получают такой вопрос.

— Скажите честно.

Я спрашивала не из кокетства, а потому, что стандарты красоты тут могут быть совсем другими, вдруг тут бреют пол-головы, чтобы лоб казался выше, чернят брови или наоборот — выщипывают до невидимости, подкладывают под платье подушки, чтобы вышел определенный силуэт, или красят зубы, или пьют уксус, чтобы быть бледными. У каждого времени и каждого народа по-своему, а мне нужно знать, не странна ли я и не противна ли для сэра Эвина, чтобы не спугнуть, если захочу сделать шаг определенного толка.

Тут-то он меня все-таки оглядел. Улыбнулся чуть заметно и заключил:

— Был бы я богат и свободен — дрался бы за вашу руку.

Это "да" или "нет"? Больше похоже на "да". Ну ладно. Я улыбнулась ему, ненавязчиво коснулась руки.