Случайные люди (СИ) - Кузнецова (Маркова) Агния Александровна (книги бесплатно читать без TXT) 📗
Потом я вспомнила рассказ Марха Мэлора про хозяйскую дочь и устыдилась. Наверное, это ее. И плащ этот — ее. Я нашла пряжку, застегнула, как надо.
— Вы ловко умеете колоть.
Я стряхнула сонные раздумья, обернулась. Сэр Эвин стоял готовый: меч у бедра, нож на поясе, мешок за плечом. Протянул мне кинжал в ножнах. Я машинально взяла.
— Вы не похожи на других женщин.
Эт-то что еще такое?..
— От всей души советую такие "комплименты" держать при себе, — сказала я. — Что не так с другими женщинами?
— Все так, — сказал сэр Эвин. Мы, наконец, тронулись, и если заблудимся — я буду обвинять его. Всегда обвиняй того, у кого карта. Рыцарь продолжил: — Но вы на других не похожи.
— В каком смысле?
Сэр Эвин молчал, я долго ждала, но так и не дождалась ответа. Либо не может подобрать слов (это часто бывает у людей, у которых послушное тело и руки откуда надо растут — неловки в словах), либо ему нравится со мною забавляться.
— Так почему они назвали вас орком? — спросила я мстительно.
— Вы смеетесь, леди?
— Вовсе нет.
Он задумался, снова сошлись брови, обозначилась серьезная складка. Сказал, наконец:
— Я из пограничных земель. После набегов там много рождается таких, как я. — Он скосил на меня глаза, добавил: — Метисов.
А, вот к чему это было про матушку — благочестивую женщину.
Я молчала, потому что — что тут скажешь, чтобы не задеть ненароком? Сэр Эвин тоже притих, и так мы и шли — из света в тень, солнце иногда пробивалось через листву, задевало лица, как шелковый платок.
Метис, значит. То-то я думаю, странные какие-то черты. И в самом деле, напоминают тех, с кем мы сражались на просеке, тоже квадратная челюсть, тоже небольшой нос и темные брови.
— Я не хотела вас обидеть, — сказала я. — Там, откуда я родом, нет орков, так что…
— Как это — нет?
— Ну так, — пробормотала я. Язык мой! Не надо болтать, Мастеру вон уже наболтала. — Просто нет. Только люди.
— Ха, — сказал сэр Эвин. — А кого люди тогда побивают камнями, когда происходит какое-то несчастье и непонятно, кого винить? Кого вычищают из городов, стоит случиться смуте?
— О, это очень легко. Нужно выделить из людей какую-нибудь группу, назначить ее виноватой — и того-этого.
Сэр Эвин буднично кивнул.
— Понятно. Ну а у нас вот так. В приграничье лучше, там есть и мирные поселенцы, их терпят. Семьи с людьми заводят даже… А ближе к столице — редко встретишь, разве что на продажу. В рыцарском достоинстве — за всю историю десятка не наберется.
— Почему?
— Орочья кровь препятствует добродетелям, — сказал сэр Эвин. — Так говорят. Поэтому метисов в рыцарстве, монашестве и священстве почти нет. Зато в наемниках много.
— Ваш король поступил смело и хорошо, раз сделал вас рыцарем, — сказала я мягко.
Сэр Эвин не подал виду, но что-то в нем дернулось, осанка стала другая. Словно в мешке на плече прибавился центнер весу.
— Да, — сказал он тихо, я едва расслышала за шорохом наших ног в подлеске. — Его Величество был милостив. Говорили, что больше милостив, чем справедлив. А я ему так отплатил.
Я раздумывала, стоит ли спрашивать, или ну его, бередить еще, но сэр Эвин выговорил сам, чуть погодя:
— Его Величество поручал мне дела. Разные. Самое важное — оборонять принцев во время кампаний. Последнее, что приказал — это охранять королеву Рихензу, убедиться, что она выбралась из столицы целой. Он так и сказал — последнее поручение. Вышел за стены и дал Эбрару бой.
— И вы выполняете его волю, — сказала я быстро.
Сэр Эвин тихо зарычал, с силой отпихнул от лица ветку.
— Нет чести в том, чтоб бежать. И доблести в том, чтобы покинуть благодетеля, нет. Может, и мешает кровь, может, и не выйдет ничего хорошего из помеси, но верность… верность есть у всех народов. И везде она почитается.
— Верность — это и исполнить приказание. Если король мог на вас положиться — это разве не верность?
Сэр Эвин мотнул головой, как боевой конь.
Доблесть, подумала я. Верность. Хорошие слова, а на деле… что же это начнется, если вместо того, чтобы слушаться командиров и принимать тактически верные решения, рыцари и солдаты начнут делать то, что диктует им чувство преданности и прочие красивости из местных кодексов поведения? Встать рядом с королем и умереть рядом с королем. Почетно? Возможно. Только бесполезно, и добра никому не сделает.
Честь. Верность. Если они способствуют смерти, и не способствуют жизни — то зачем они нужны? Вообще, если какая-то идея не помогает выживанию и жизни — то зачем она?
Было бы гораздо хуже, если бы сэра Эвина сейчас не было тут, а был он где-то там, за стенами их столицы, среди мертвых тел.
Он шел совсем сутулый и пасмурный. Может быть, не в верности дело. Или не в той, рыцарской, а обычной человечьей. Тяжело знать, что того, кто тебя пригрел, больше нет на свете, а кроме него ты не больно-то кому нужен. Все это переживают. Потому что люди смертны, и рано или поздно у нас умирают бабушки, родители, любимые учителя.
Я зашагала совсем рядом с рыцарем, коснулась руки. Тут же в голову прыгнули слова Марха Мэлора: женское сердце, мол, мягче женской же груди. Ну и наплевать. Последнее дело — стыдиться, что кому-то сочувствуешь.
Первым голоса услышал сэр Эвин, положил ладонь на ножны, подвинул меня за спину. Я не возражала, пусть лучше он машет колюще-режущим и изображает защитника, чем это буду делать я. Его этому учили не один, наверное, год, жалко, если образование пропадет.
Мы ступили на тропу, голоса слышались впереди, теперь было ясно, что кто-то покрикивает. Деревья и кусты расступились, и стало видно, что впереди перекресток троп, у перекрестка — знак, а под знаком собрались вокруг повозки люди и спорят. Они приметили нас с сэром Эвином, но разговора своего не прекратили, а только жарче замахали руками. Крепкий, одетый в бордовое мужчина повелительно гаркал, не менее крепкие (и более спортивные) вооруженные парни по бокам от него молчали, но придавали внушительности. Одетый попроще народ, плотная и гамная толпа, что-то от гражданина этого требовали. Мы с рыцарем приблизились, встали на задах толпы и принялись слушать.
Мужик с посеребренной бородой, как я поняла из перешептываний толпы, староста деревни, требовал, чтобы гражданин, а он был купец, свернул к ним и продал товар по честной цене. Гражданин отказывался и просил больше. Вооруженные ребята шугали подбиравшихся к повозке жителей. Жители были, надо сказать, тощие.
— А чем торгует-то? — спросила я у женщины, за юбку которой цеплялись два пацаненка.
— Известно чем, хлебом. А у нас беженцев полны дворы, и самим уже есть нечего, все армия забрала.
— Я принимаю к оплате и вещи! — рявкнул гражданин в бордовом. Женщина прижала к себе детей, прикрыла им уши и выкрикнула все, что она о таких сделках и о самом купце думает. Сказала мне: — И знает ведь, пройдоха, что никуда не денемся, понесем вещи меняться, иначе до урожая ноги протянем. И беженцы выменяют все, что с собой прихватили. Хитрый сильно! — крикнула она снова. — Знает, где искать наживу!
Наживаться лучше всего на тех, кто купит в любом случае, подумала я, чувствуя, как кровь становится горячее и сердце гонит ее со злым усилием. Женщина спросила, а кто я сама-то буду и откуда иду, и не получше ли там с зерном, но я оставила ее, пошла вперед сквозь собрание, уворачиваясь от локтей. Сэр Эвин присоединился, расчистил собою дорогу, как бульдозер.
Я подождала, пока староста закончит очередную речь, оттерла его в сторонку, обратилась к гражданину торговцу:
— Милостивый государь! Добрый день. А верно ли говорят, что цена, которую вы запросили, слишком высока для этих людей?
Торговец оглядел меня и неуверенно, словно не решил еще, как реагировать, ответил:
— Товар всегда найдет того, для кого цена будет в самый раз.
— А правду ли говорят, милостивый государь, что еще недавно цена была втрое ниже?
— Верно, — буркнул староста. — Как из-за проклятущих отродий тут перестали ездить с торговлей, так каждый думает, что если смелый — может заломить любую цену. Так вот не получится, не получится у тебя, скаредник! Жиреть на нашей беде хочешь?!
