Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
— Богиня!.. — прошептала Найрин, пытаясь восстановить дыхание и свыкнуться с переживанием, что постепенно блекло в золотистой дали. — Вот этого Ты хочешь от меня, Роксана? Ты хочешь, чтобы я сделала это?
Она не рискнула даже пошевелиться, слишком новым и неожиданным для нее было все, происходящее сейчас. Однако дар пульсировал в груди, бился и дрожал маленькой птичкой, и теперь он казался как будто плотнее, вещественнее. Найрин прислушалась к нему, сосредоточилась на нем, полностью, с головой, нырнула в этот клубочек, спрашивая лишь об одном: «Этого ли Ты хочешь от меня, Огненная?»
Вместо ответа перед глазами все померкло. Найрин больше не видела ничего, кроме глубокой, как ночь, но не темной… тьмы. Здесь просто не было ни дня, ни ночи, а темное пространство пульсировало, как живое, содрогалось. Потом она увидела, как откуда-то сверху, из немыслимой белесой шири, огромной и могучей, вмещающей в себя все, упала маленькая золотая капля. Эта капля летела вниз, вот точно так же, как некоторое время назад золотые валы падали в черную грязь, и Найрин знала: так это начнется. Капля внезапно разбилась на две крохотные капельки, которые закружились друг о друга спиралью, падая все быстрее и быстрее. И когда от их сияния уже больно было глядеть, две капли с ослепительной силой врезались в черную грязь, а потом картинка сменилась.
Все то же колесо, кровавое, тяжелое колесо. Найрин чувствовала скорбь, отчаянье, тяжелый труд, который делался для того, чтобы это колесо крутилось. Оковы рабства и незнания, оковы страданий и страха, оковы гордыни, гнева, ярости, неразделенной любви, жестокости и неведения, оковы лени и глупости тянулись от этого колеса ко всему живому и мыслящему в этом мире. Найрин смотрела на него и чувствовала, как все кости в ее теле скрипят, болят и едва не растрескиваются от гнетущего ощущения отчаяния, которым было это колесо. И потом она увидела иное.
Четыре фигуры шагали через бесконечный мрак, четыре светящиеся тени подходили из невыразимой дали: две с неба, две с земли, две с востока, две с запада. Найрин не понимала, как это происходит, она не понимала ничего. Она видела лишь четырех женщин, каждая из которых олицетворяла что-то. Женщина, что была Истиной, хранила на дне своих глаз маленькое проклюнувшееся семя зеленого ростка, что прорастало в ней из самых глубин ее души к небу. Ее длинные волосы развивал ветер, ее босые ступни ступали по земле, ее белое платье было изукрашено узорами из цветов и осенних листьев. Женщина, что была Силой, пылала, словно первозданный огонь, и стремление веры в ее руках горело ослепительным мечом, а каждый шаг ее сотрясал небеса громовыми раскатами. Женщина, что была Любовью, тихонько улыбалась, разводя щедрые руки, и в теплой чаше ее ладоней исстрадавшиеся души находили покой и приют. Она была прекрасна и молода, а глаза ее лучились такой нежностью, что растопила бы и ледяные моря бесконечных вселенных. Женщина, что была Совершенством, загадочно танцевала, рассекая воздух двумя серебристыми крыльями, и каждый шаг ее был борьбой, трудом, великим подношением, подвигом, что всегда вознаграждался.
Найрин застыла, не в силах отвести глаз от всех четырех. Они подошли к колесу с четырех сторон света и взялись за спицы. Колесо заскрипело еще сильнее, заскрежетало, затрещало и задрожало, и кровь, огненная кровь полилась из-под него на застывший в ожидании и великой мольбе мир. И Найрин вдруг поняла, что видит то самое, что пришло ей самым первым: солнечный ветер, что толкал колесо, тьму, что лежала под ним, и то, как в руках этих четырех колесо вдруг трескается, лопается, ломается и разваливается на куски, и золотые валы падают вниз, в тьму и несознание, в отрицание и неведение, и преобразуют его во что-то иное…
Ее опять вытолкнуло назад, в пещеру, но на этот раз Найрин уже быстрее смогла прийти в себя. В голове медленно укладывалось новое, данное ей знание. Она еще не полностью понимала, что все это означает, она еще не до конца уловила связь, но кое-что уже встало на свои места.
— Придут четверо, четыре женщины, — зашептала она себе под нос, глядя остекленевшими глазами в золотистый танец эфира, — придут с двух сторон мира, или с двух разных миров, не знаю… Придут, чтобы сломать колесо и подарить людям… — Дух вдруг перехватило, и Найрин ощутила, что в груди начинает подниматься что-то такое сильное, такое правильное, такое звонкое. Победная песня, песня надежды, жизни, света. Песня… — Бессмертие! — выдохнула она, дрожа всем телом. — Они принесут бессмертие и новое творение! Роксана! Не может быть!.. Как это может быть?..
Ответа ей не было, но тепло обняло ее плечи, словно чьи-то заботливые руки набросили на нее уютный шерстяной плед. В этом тепле Найрин мерещилась улыбка, та самая, что так долго смеялась над ее глупостью и сопротивлением, улыбка ее мани, прощающая ее ошибки, принимающая ее такой, какая она есть, согревающая и обещающая ей бесконечное невыразимое счастье.
На глаза Найрин навернулись слезы, и она повесила голову, тихонько всхлипывая и чувствуя, как чьи-то золотые ладони гладят ее по голове. Это было так хорошо, так нужно, так правильно.
— Я клянусь Тебе, Огненная! — зашептала она пляске эфира внутри глубокой каменной чаши. — Я клянусь Тебе, что я помогу им принести Твой мир и Твой замысел сюда. Я поняла то, что Вы хотите от меня, Небесные Сестры! И теперь я прошу: помогите мне спасти анай, чтобы все мы встали рядом с ними четырьмя в их борьбе, чтобы мы защитили их, оградили их, поддержали их! Дайте нам сил выстоять сейчас!
Ничего больше не происходило, однако Найрин почти что физически чувствовала теплую тяжелую ладонь на своем плече, которая подбадривала ее и говорила, что все правильно. Мыслей в голове почти не было, однако странное чувство, словно и не ее вовсе, вдруг шепнуло Найрин, как именно нужно создавать рисунок.
— Я буду черпать энергию прямо отсюда, — негромко проговорила она вслух, надеясь, что Небесные Сестры услышат ее и остановят, если она ошибается. — Я знаю, что могу использовать оба Источника, но сейчас я буду черпать прямо отсюда так, как будто я могу Соединяться лишь с одним. Я буду черпать напрямую, а не так, как обычно, устанавливая Соединение. И я верю в то, что это правильно.
Ощущение чьей-то поддержки никуда не делось, потому Найрин осторожно нагнулась вперед и погрузила свои ладони прямо в мягкий эфир Источника. Она видела их так, словно в Источнике и вправду была вода, разве что свет мягкими волнами перекатывался по его поверхности, преломляя для глаза линии рук Найрин, да по коже бежали крохотные теплые мурашки.
Выдохнув, Найрин заставила себя пальцами ощутить энергии, что составляли Источник. Когда она Соединялась напрямую с обоими Источниками, процесс этот был скорее умозрительным. Она чувствовала, на какие стихии распадается энергия Источников, чувствовала, как именно ими управлять. Теперь же Найрин делала это не умозрительно, а физически, собственными руками, словно вязала из шерсти странный узор.
Глаза привыкли почти сразу же, как пальцы погрузились в Источник. Теперь эфир больше не переливался всеми цветами радуги, теперь для глаз Найрин он походил на большой клубок разноцветных ниток, только ниток, похожих на мягкую цветовую палитру, в которой цвета плыли по поверхности воды. Найрин пальцами выхватила первые две нити — Огня и Воздуха, и принялась осторожно переплетать их вместе, как могла бы переплетать две обычные шерстяные нитки.
Направь меня, Грозная! Я вижу волю Твою и я подчиняюсь лишь ей!
Хан шел вперед сквозь размытый мир, крепко держа за руку идущего за ним Дитра, шел так тяжело, словно брел по макушку в воде, противостоя мощному течению реки. Руки и ноги едва двигались, на них будто бы повесили тяжеленные гири, грудь распирало от невыносимого давления, а дышать было почти что нечем. Реальность рябила, дрожала, искажалась, будто поверхность воды под ударами ливня. Видимость была почти нулевой, а когда Хан пытался разглядеть что-то в расплывчатых силуэтах вокруг, ему казалось, что в глаза кто-то льет раскаленное масло, и он едва не кричал от боли, хотя боль эта была не физической. Однако он знал, что должен идти, столько, сколько сможет, столько, сколько будет нужно.
