Элемента.T (СИ) - Лабрус Елена (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Что-то Ева так разнервничалась, перечитывая их переписку с подругой, что снова захотела в туалет.
Она почему-то ждала, что Дэн скажет ей на день рождения что-то важное. Он даже выглядел каким-то воодушевлённым. Но у них состоялся какой-то серьёзный разговор с Арсением. А Еве Дэн долго-долго смотрел в глаза, но так ничего и не сказал. Сердце тоскливо защемило. И живот тоже заболел сильнее.
Святая Либертина! Это же схватки!
— Нет, нет, нет, нет! — Ева металась по комнате, не зная за что хвататься.
Дэн недоступен, остальные в Швейцарии. Феликс! Нет, надо звонить доктору.
— Извините, доктор Морган на плановой операции, — ответил приятный женский голос. — Вы записаны?
— Да, но на двадцать пятое.
— А сегодня одиннадцатое. Ну, что же, бывает. Приезжайте, ждём вас!
Кто бы мог подумать, что в этом многолюдном доме именно в тот день, когда они больше всего нужны, рядом никого не окажется. Кроме заботливой экономки.
Они ехали в больницу на своей машине с водителем, и Антонина Михайловна гладила её по руке, успокаивая. С той поры, как она узнала, что начались схватки, и принялась помогать Еве, Ева и правда верила, что всё будет хорошо.
Невозмутимая Антонина Михайловна одновременно отпаивала валерьянкой эмоционального Мао, который расчувствовался и снова что-то спалил, проветривала кухню, помогла Еве собрать вещи, давала указания водителю. Схватки пока были редкими, поэтому скорую вызывать не стали. Ева сомневалась, стоит ли дёргать Альберта Борисовича и Арсения, но Антонина Михайловна мягко настояла, что, наверно, им следует знать и Ева звонила прямо из машины.
И почему-то обрадовалась, что ни один из них не отвечал. Пусть экономка делает что хочет, но Ева больше никому звонить не будет. И странное чувство, что ещё несколько часов и всё это для неё закончиться наполняло её каким-то железобетонным спокойствием. Она не могла больше думать ни о чём. И она не думала.
Она чётко выполняла все команды врача. Ей говорили тужиться, и она тужилась, говорили дышать — дышала. Но прибывала в своей непрошибаемой невозмутимости словно во сне. Даже плач ребёнка она услышала не сразу. «Девочка!» — сказал ей доктор, и поднёс ребёнка. И только когда по её кривящемуся ротику Ева поняла, что она плачет, эту завесу, что отгораживала Еву от настоящего мира, вдруг прорвало. Она услышала всё: её громкий плач, голос медсестры, скрип снимаемых резиновых перчаток, стук отодвигаемого стула, даже гул лампы под потолком. И чувства, которых не было, затопили её сознание:
— Мой ангелочек! Моя малышка! Моя умница! Моя самая красивая в мире девочка!
И счастье не от того, что всё это закончилось, а от того, что она держит в руках этот тёплый живой комочек, это чудо, которое только что появилось на свет, настоящее счастье, цельное, абсолютное заполнило каждую клеточку её тела и перелилось через край, делая этот мир ярким, красивым, живым.
Врачи говорят, организм женщины так устроен, что во время родов выбрасывает в кровь просто лошадиную дозу эндорфинов, чтобы не было больно, и страшно, и запомнилось хорошее. Но было и больно, и страшно, и всё это запомнилось. Только потом, когда, казалось всё уже позади, потом вдруг хлынули в кровь эти эндорфины. Врут врачи! Теперь Ева точно знала – врут! Она смотрела в опухшие глазки своей малышки и до сих пор не верила, что это чудо — её дочь. Она родилась, и всё остальное уже действительно было неважно.
Антонина Михайловна была нарасхват. Она столько раз уже рассказала всем и как они ехали, и как у Евы отошли воды, и как всем звонили, но никто не отвечал. А потом в подробностях каждую потугу, каждое слово доктора, каждый Евин вздох, что Еве казалось, ещё раз всё по новой она уже не выдержит. Но после Альберта Борисовича Арсения сменила Изабелла, а потом примчался Дэн и она начала всё заново. Не упуская ни одной детали: ни то какой мужественной была Ева, ни то, как серьёзно заплакала малышка. Совсем не так как другие дети, а громко, чисто, требовательно. И когда к самому концу её последнего рассказа подоспел и Феликс, Ева думала, что она больше ничего не скажет. Но она откашлялась и, видя его живой интерес начала заново. Ева бесконечно была ей благодарна за всё. А за этот подробный пересказ особенно.
— Если бы не она, я бы и сама толком не знала, что на самом деле происходило, — говорила Ева в трубку Эмме, которая тоже слышала всё по громкой связи.
И когда это оживление, наконец, затихло, малышка мирно спала у Евы на груди, а охрипшая Антонина Михайловна пила горячий чай с мёдом, произошло то, чего никто не ожидал.
— Ангел! — подскочила Изабелла, оглядываясь.
— Ангела заказывали? — спросила, появляясь из ниоткуда, девочка с рыжими кудряшками. Сама ещё совсем ребёнок, с крупными конопушками на бледном лице, но как положено с большими белыми крыльями, которые норовили сползти с её узеньких плеч. И поскольку ошарашенные её появлением, ей никто так и не ответил, она продолжила, протягивая руки к малышке:
— Имя выбрали?
Еве вдруг так страшно стало передавать ей в руки ребёнка. Ей казалось, она сейчас исчезнет вместе с ним, потому что здесь не могло быть Ангела.
Но конопатая и не думала исчезать.
— Как зовут тебя, красавица? — и сонная малышка слегка приоткрыла свои глазки.
— Лили. Лилия, — сказала Ева, не понимая откуда в её голове прозвучало это имя.
— Ну, здравствуй, Лилия! — сказала Ангел, и все радостно захлопали, и Альберт Борисович даже заплакал. И Ангел передала ребёнка прямо ему в руки и со словами «Берегите её!» исчезла.
Это не могло быть правдой, просто, не могло. И растрогавшись, Ева полезла в карман за платком, а нашла письмо.
«Не отдавай ребёнка в руки Ангелу!»
О, господи! Ева бессильно откинулась на подушку. Дэн молча забрал из её рук листок, и резко очерченные скулы на его лице стали ещё жёстче. Он посмотрел на неё так, словно прощался, и ни слова не говоря, исчез.
Глава 17. Хитрая бабочка
Найти эту хвастливую пустобрешку даже на переполненных вечерних улицах города оказалось нетрудно. Жители готовились к встрече возвращавшегося с войны войска. Жгли костры, коптили колбасы, варили пиво. Девушки резали дорогие ткани на тонкие ленты, завтра их развесят по городу и улицы, украшенные яркими лоскутами, станут нарядными, разноцветными, красивыми.
Судя по кислым лицам подруг, Уна прожужжала им все уши своим будущим свиданьем.
— И он сказал, чтобы я ждала его в Храме и поцеловал на прощание. А потом уходя, всё оглядывался и оглядывался, и махал мне рукой.
«Ого, как всё запущено!» — сказала Таэл, и хотела немедленно избавить её от этой нездоровой зависимости от собственных фантазий, но передумала. Пусть ещё денёк побудет влюблённой и поспешила в поля.
Там среди утопающих в зелени холмов остановилась на ночевку их армия.
В темноте не только все кошки, но и все холмы казались чёрными. Таэл никогда не бродила по своим владеньям ночью. После полыхающего огнями, многолюдного и шумного города в лагере стояла почти гробовая тишина. Большая часть уставших вояк уже мирно посапывала в своих палатках и только единицы сидели возле костров, поддерживая огонь. Одиноко сидел у костра и Ратвис.
Тёмный след на его доспехах был заметен даже в неровном пламени затухающего костра. Таэл села напротив, всматриваясь в его лицо. Он был небрит, молчалив и печален. Ещё он, наверно, был пьян, но та жидкость, которую он отхлёбывал периодически из кожаного бурдюка и морщился, не приносила ему облегчения. О чём он думал? О чём печалился?
Таэл прижала к себе «сердечко», висящее на шее на кожаном ремешке. «Может он думает о тебе, Иом? Наверно, ты была бы рада это узнать». И словно услышав её слова, он прижал руку к тёмному пятну на груди.
Таэл сняла с груди кулон и повесила ему на шею.
— Когда ты снимешь доспехи и не сможешь больше чувствовать под ладонью её кровь, с тобой останется её сердце. Знай, она любила тебя! И умерла с твоим именем на губах. Её звали Иом.
