Король ничего не решает (СИ) - Марс Остин (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
Вера закрыла глаза, глубоко вдохнула и с каменным спокойствием поинтересовалась:
— В каком виде вам угодно получить от меня благодарность?
Он молчал, она не видела его лица, потому что прикладывала бешеные усилия, чтобы не видеть. Но слышала отчётливо.
— Ни в каком, забудьте.
Прозвучало равнодушно и прохладно, но Вера уже слышала этот тон, на балу, когда Рональд прошёлся по репутации матушки министра Шена, он отвечал таким же тоном, но его это сильно задело тогда, как задело и Верино "спасибо" сейчас, она и без амулета могла это сказать.
«А чего он ждал? Что я ему на шею брошусь, или в ноги упаду? Поклона ждал? Приглашения на пир в его честь? Оды в стихах?»
Она не собиралась делать ничего из этого, и вообще не ощущала желания с ним общаться, осадок от их разговора в лазарете дополнился свежими впечатлениями от министерской справедливости и воспитания детей, всё это вызывало желание просто держаться от него подальше, как можно дальше.
— Какие планы? — ровно спросил министр.
— Я заказала ужин, дождусь и пойду к Доку. Потом продолжу заниматься письмами.
— Ваши письма сгорели во время взрыва.
Прозвучало без малейшего сожаления, Вера даже посмотрела на него, чтобы убедиться — да, он не жалел, он прикладывал усилия, чтобы не выказать радость от такого удачного совпадения. Вера чуть улыбнулась и опустила глаза, сунула руку в карман, щупая твёрдый шнур конверта, тихо сказала, не сдержав волнующего предвкушения в голосе:
— Не все. Некоторые были у меня в руках, я буду изучать их.
— Как хотите.
"Дзынь."
Он развернулся уходить, но остановился и сказал через плечо:
— Когда соберётесь спать, скажите об этом Доку, но никому не говорите, где именно собираетесь провести ночь. Только мне, без свидетелей, и только тогда, когда я разрешу говорить.
— Хорошо.
Он молча пошёл к выходу, Вера не смотрела ему в спину, у неё всё болело от одного взгляда на это воплощённое напряжение.
7.39.22 Письмо генералу Чену
Ужин Дока принесли через минуту, она даже не успела открыть письмо. Решила не идти в лазарет, а остаться здесь — всё равно там не было необходимых письменных принадлежностей и нормального стола, а здесь можно было одолжить всё у Кайрис, она была уверена, что Кайрис не обидится.
Попросив специального мальчика в костюме официанта доставить ужин Доку, Вера аккуратно сломала сургуч с оттиском лаконичных иероглифов, и сняла витой шёлковый шнур, с удовольствием обернула его вокруг пальца, потом вокруг ладони — он вызвал невесомые мурашки. Она связала его в красивый узел и спрятала поглубже в карман, медленно открыла конверт, с трудом удерживаясь от желания потереться об него щекой — конверт тоже был тактильным кайфом, он выглядел как ткань, но форму держал жёстко, как картон, Вера не могла его понять, и от этого ещё больше хотела пощупать, обнюхать и попробовать на зуб.
Письмо она раскрывать не спешила — после такого аперитива, десерт хотелось немного отсрочить. Оно было написано на тончайшей невесомой бумаге, чернила просвечивали насквозь. В сложенном виде было непонятно, что там, но однозначно это был рисунок, длинные плавные линии.
Для начала она освободила половину стола, аккуратно сложив книги и записи Кайрис на второй половине. Потом выбрала несколько карандашей и наточила их до идеальности. С бумагой заморачиваться не стала, всё равно потом переписывать, и взяла одну из тетрадок Кайрис, открыв её с обратной стороны. И наконец, открыла письмо.
Оно развернулось гармошкой в длинный свиток, примерно пять к одному по соотношению сторон, вверху слева были иероглифы, справа качался сочный рогоз, листья пересекались замысловатыми знаками, похожими на части иероглифов, Вера была почти уверена, что если немного поломает голову, то соберёт из этих листьев и теней зашифрованное послание. Но не прямо сейчас.
Внизу была речная вода, медленное течение несло лепестки и целые цветы, качались на воде крупные листья кувшинок, цвели речные лилии, и из-за одной из них выглядывала жаба, пряча половину лица за лепестком и держась за другой лепесток лапой без одного пальца. Вера долго на неё смотрела.
Попытавшись прочитать иероглифы вверху, она с опозданием поняла, что смотрит не на лицо письма, а на оборот, перевернула и прочитала ещё раз — теперь иероглифы узнавались, хотя в их целостный смысл она пока не проникла. Закралось подозрение, что это стих, и что разобраться сама она при всём желании не сможет, но от мысли показать это кому угодно, хотелось жадно прижать письмо к себе и рычать на любого, кто на него посмотрит — это было слишком личным. Но рисунок она поняла без проблем, генерал умён, он знал, что все миры рисуют на одном языке.
«Я нарисую ему ответ. А с иероглифами разберёмся позже.»
Она взяла карандаш и положила перед собой тетрадь, выдохнула. Сердце колотилось так, как будто она собиралась писать главный в своей жизни экзамен, по предмету, по которому не существует учебников, программы и учителя.
«Это жизнь. Школа жизни — и есть сама жизнь, и генерал презентовал свою. А я должна познакомить его со своей.
Это нужно сделать как-то так, чтобы ему было всё понятно, но не всё сразу, чтобы поддержать интерес. Заинтриговать, очаровать, вызвать желание продолжить, а потом ещё продолжить, и ещё, чтобы с каждым письмом он всё мучительнее ждал следующего. Боль — тоже искусство. Искусство — почти всегда боль. Господи, что я делаю…»
Она положила карандаш и выпрямилась, стала смотреть в дальнюю стену зала и дышать медленнее и глубже — её колотило, лицо горело, руки дрожали и мяли юбку, как будто не могли найти себе покоя.
«Любовная лихорадка, все симптомы. Ты с ума сошла, Вера?»
Он ей понравился, и это было сложно отрицать. Они виделись полминуты, и она смотрела на него с балкона, ещё минуты две.
«Пуля, ударившая из неизвестности. Только проявила она себя не сразу, какое коварство.»
Собравшись с силами, она опять взяла карандаш, сомнений не было, она точно знала, что рисовать, и уже почти видела цельную картину, осталось только наладить контакт между мозгом и потными дрожащими ладонями.
«Ладно. Так. Это всё равно черновик. Соберись, Вера. Это первая попытка из десяти, она гарантированно будет провальной, так что переживать не о чем.»
Пришлось ещё минут десять налаживать дыхание и искать дзэн в глубинах своей души, когда на поверхности штормило и кипело, но в итоге она убедила себя, что просто марает бумагу графитом, и взялась за рисунок.
Сначала она нарисовала круг на месте солнца и точку на месте главного объекта, потом разделила листок линией по золотому сечению, потом нашла место для второстепенного объекта, отметила его двумя точками, дальше пошло легче — волнистое речное дно, гладкие камешки, длинные стебли кувшинок, уходящих куда-то на невидимую поверхность. Лепестки и цветы, плывущие по водной глади, листья водяных лилий, тень лягушки на одном из них. Пузырьки воздуха, невесомые подводные растения, мелкие рыбки, рачьи усы из-под камня, остроносая выдра в зарослях камыша. И наконец, золотая рыбка, немного мультяшная, с выразительными диснэевскими глазами, многослойным хвостом, уложенным в замысловатые шёлковые складки.
«Я знаю, что я красива. Но также знаю, что это не главное.»
Рыбка смотрела вверх, и хотела туда, к солнцу, цветам и лягушке, очень хотела.
Вера выдохнула и закрыла тетрадь. Стала листать какой-то учебник, без мыслей скользить взглядом по блок-схемам и формулам, дождалась момента, когда забудет рисунок, и опять его открыла.
«Господи боже, какая развратная рыба!»
Нервно перевернув страницу, она стала рисовать новую рыбу, которая не будет так эротично изгибаться и так призывно пялиться на тень лягушки, пошло приоткрыв рот.
«Не смей кокетничать с едва знакомым мужчиной, Вера, знай себе цену.»
Она перерисовала рыбу ровно десять раз, когда пришла к выводу, что первая была ещё ничего, а вторая — вообще шедевр. Блок-схемы и формулы из учебника стали почти родными, она их запомнила, и взяла другой учебник.
