Универ Вредной магии (СИ) - Шин Миара (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— Он охамел?! — этот рычащий голос прозвучал надо мной.
Я не знала, кто охамел, меня вдруг начало ломать. Сильно. Так, что едва суставы не выворачивало, и, завопив от боли, я пропустила момент, когда скала остановилась, прижала меня к стене, схватив за подбородок, вздернула мое лицо, чтобы, заглядывая в помутневшие глаза, прохрипеть:
— Григорьева, соберись, слышишь?
Тьма накрыла в тот миг, когда я попыталась собраться. Беспросветная, густая, непроницаемая, теплая, обволакивающая тьма. Я пошатнулась, но почему-то устояла, словно кто-то поддержал.
"Стася… Станислава…" — голос звучал внутри меня, и во тьме, и во вселенной. Голос звал, манил, убаюкивал, приманивал…
"Хочу прижаться к твоим губам… Ты пахнешь земляникой, сладкой, созревающей ранним летом, манящей, с умопомрачительным ароматом, Стася…"
Стон — он явно принадлежал мне — и чувство томления, растущее где-то внутри, разливающееся теплом в низу живота…
— Станислава, тебя приманивают сейчас, слышишь? Соберись, Григорьева, давай, ты же благоразумная девочка! — рычит кто-то мне в лицо.
"Когда я доберусь до тебя, — шепчет голос внутри, — сорву всю одежду; каждую тряпочку, что скрывает твое невероятное тело, Стася. А затем, сжимая до боли свои дрожащие от нетерпения кулаки, я покрою поцелуями каждый кусочек твоей кожи, каждый изгиб, каждую сладкую складочку…"
— О-ох, — выдох, а затем протяжный стон.
— Григорьева! П-п-прекрати так… — и пораженческим шепотом, — пахнуть…
"Хочу обнять тебя обнаженную, — шепчет голос внутри меня, — чтобы ладони скользили по твоей шелковистой коже… И когда ты изогнешься в моих руках, не в силах сдержаться от страсти, я обхвачу губами твой напряженный сосок, сожму, нежно пройдусь языком и прикушу вновь, заставляя содрогаться от удовольствия…"
— Да, — прошептала я, выгибаясь грудью вперед и с замиранием ожидая, когда…
"Ты забудешь, что такое дышать, ты не вспомнишь своего имени, и только я буду шептать его, как молитву о спасении, как заклинание, как заговор — Стася, Станислава, Стасенька… И целовать, целовать, целовать твое нежное тело, спускаясь все ниже и ниже…"
— О-о-ох, — выдохнула я, ощущая непреодолимое желание сорвать с себя одежду.
"Ты так притягательна, Стася, так желанна, так необходима, моя ведьмочка. Я становлюсь твердым, как сталь, стоит подумать о тебе… Просто подумать, вспомнить твое вкусное нежное имя… Стася… Сладкая, невинная, нежная Станислава… Я считаю секунды до того момента, как ворвусь в тебя, смогу ощутить, как подрагивают твои мышцы, сжимая меня там, внутри, услышать твои хриплые срывающиеся стоны, испытать плен твоих обнимающих мои плечи рук и сжимающих мой торс бедер… Ты хочешь меня, Стася?"
— Да, — выдохнула я, — хочу…
"Как ты меня хочешь, расскажи…" — приказал голос внутри меня.
— Прекрати, пожалуйста, пожалуйста, Стася, я умоляю тебя… — произнес кто-то рядом со мной.
Голос внутри оказался важнее.
— Хочу, — выдохнула я.
"Как ты меня хочешь, моя ведьмочка?"
— Сильно…
"Сильно — что?"
— Я так сильно хочу тебя, — простонала я.
"Да", — прошептал голос внутри.
— Черт! — выругался кто-то совсем рядом.
А после я вдруг оказалась прижата к прохладной стене с такой силой, что не осталось дыхания, и голос того, кто был рядом, промурлыкал у самого уха:
— Все будет не так, Станислава, совсем не так. Ты — в белоснежном легком платье, притягивающем взгляды — храм на вершине скалы, море, бушующее у ее подножия. И мой взгляд — восторженный, сияющий, исполненный любви и нежности… И слова клятвы, моей тебе, клятвы в верности, любви, преданности, и обещание защищать и оберегать — от бед, от трудностей, от обид и печалей.
Я задохнулась от восторга, представив, как буду подниматься в белоснежном свадебном платье по ступеням вверх, навстречу ветру, солнцу и чему-то эпически-важному в моей жизни…
— Страсть, освященная любовью и преданностью — самая сладкая из страстей, Стася, — шептал голос у самого моего уха, — это страсть без оглядки, без страхов и сомнений, страсть, в которой женщина не боится раскрыться, страсть, в которой нет ничего постыдного… И если ты когда-нибудь ответишь мне "да", Станислава, если ты… Я буду любить ночи напролет, я буду любить так, как никто не полюбит, я буду ласкать столь нежно, как никто не сумеет, я…
"Иди ко мне, Стасенька, иди…"
Но я оставалась стоять, почему-то мне важно было дослушать до конца тот, другой голос, звучащий рядом со мной…
И я прошептала:
— Да…
— Что? — хрипло переспросил голос у моего уха.
— Я говорю тебе "да", — выдохнула, едва не теряя сознание.
И кто-то, обхватив за талию, рывком прижал к себе, а после:
— Повтори.
— Да, — прошептала, чувствуя, что все же теряю сознание.
Тишина. Наряженная, тяжелая, сумрачная, и едва слышное:
— Скажи в третий раз, и твоя судьба будет решена, Станислава.
"Что? — взревел кто-то внутри. — Стася нет, слышишь? Нет! Не смей! Стася, не…"
— Да, — выдохнула я.
"Какого…" — начал внутренний голос, и его прервали.
Внезапно в моей голове наступила такая странная, звенящая, совершенно блаженная тишина; тело обмякло, захотелось улыбаться и чего-то еще, и…
— Так, Григорьева, а теперь медленно открываем глаза, — произнес кто-то.
И я почему-то даже подчинилась, хотя ресницы были как свинцовые, и вообще — хотелось этого кого-то обнять и подремать на его плече, и…
И стоп!
А что вообще здесь происходит? И где я?!
Глаза открывала не медленно — мгновенно распахнула… и тут же зажмурилась, потому что свет резанул и…
— Я же сказал — медленно, — отчеканил декан чертового факультета, то есть, самый настоящий черт!
— А чего вы вообще командуете? — возмутилась я, ме-е-е-е-едленно открывая глаза.
И обалдела!
У него были такие зеленые глаза! Зеленые-презеленые, и они сияли, прямо как его белозубая улыбка, точнее… ухмылка. Нагловато-пошлая такая и…
— И чего происходит? — с подозрением поинтересовалась я.
— Абсолютно ничего, — сказал черт таким тоном, что сразу стало ясно — "полный писец".
Это когда весь такой писец, но очень полный.
— Что-то мне во всем этом не нравится, — задумчиво решила я, все так же подозрительно разглядывая декана.
И вот тут произошло нечто!
Владлен Азаэрович внезапно прижал меня к стене всем своим могучим торсом, наклонился и проникновенно прошептал:
— Так значит, говоришь, разрешение на заселение моим чертям не подпишешь?
И как-то он так это сказал, что мне сразу подумалось: лучше бы взять да и подписать бы, но у меня же природная вредность.
— Не подпишу! — заявила я, в свою очередь, напирая на черта бюстом.
Ну и что, что у него торс внушительнее, мы тоже не лыком шиты.
— Не подпишешь, значит, — на чертовой морде расплылась предвкушающе-победная ухмылочка. — Что ж, дорогая, — промурлыкал Владлен Азаэрович, — в таком случае, я тоже наш развод… не подпишу.
У меня отвисла челюсть!
Черт, весело подмигнув, поднял ее, отчего я клацнула зубами, отлип от меня и от стены, крутанулся и направился на выход из подсобки, в которой мы, оказывается, пребывали в обществе швабр, веников, ведер и тряпок.
И вот, когда он уже дверь открыл, эту самую подсобку потряс мой вопль:
— Что-о-о-о?!
Грациозно обернувшись, что вообще не вязалось с его комплекцией, Владлен Азаэрович снизошел до объяснений:
— Ты трижды сказала мне "да", Станислава. И перед последним "да" я предупредил тебя о последствиях. А ты его все равно произнесла… И теперь, по законам преисподней…
Он не стал договаривать, но это и не требовалось: намек был более чем прозрачен. Короче, он же черт, у них существует норма права, регулирующая устные договоренности, и про три "да" я слышала и раньше, только вот…
