К нам осень не придёт (СИ) - Шелкова Ксения (электронная книга .txt) 📗
Она уже завязывала тесёмки шляпки под подбородком, как дверь без стука отворилась и появился Левашёв.
— Могу я просить вас уделить мне несколько минут? — нервно, без обычной иронии проговорил он. — Не стоит сейчас выходить: на улице сильный дождь.
Анна молча опустилась на стул. Какая досада, что её поймали на пороге! Но поведение супруга показалось ей необычным.
— Стоит мне выходить или не стоит, это я решу сама. Что вам угодно?
Владимир чуть поморщился от её резкого тона. Он и правда выглядел непривычно растерянным.
— Вы помните, Анна Алексеевна, к какому решению я… То есть мы все вместе пришли в Петербурге. Вы тогда согласились, что иначе никак нельзя.
Анна молчала и ждала лишь пока он уйдёт.
— Так вот. Я желал бы быть уверенным, что… Ведь случится может всякое. Если у Элен… У Елены Алексеевны это пройдёт неблагополучно, но ребёнок выживет — то вы не перемените решения и возьмёте на себя заботу о нём, ибо больше некому…
— А что, Элен так плоха? — перебила Анна. — Что говорит акушерка?
Владимир поёрзал на стуле; Анна подумала, что впервые видит его таким недовольным и смущённым.
— Там, по-моему, ещё ничего не кончилось. Вроде говорят, всё происходит, как должно быть, но я не хочу…
В коридоре прозвучали торопливые шаги и голос Катерины Фёдоровны: «Владимир Андреевич!» Левашёв и Анна одновременно вскочили.
— Ну что? Что?!
— Владимир Андреевич, вы бы зашли хотя бы на минуту к Элен, — мачеха поджала губы и тяжёлым взором уставилась на Анну. — Ваше сочувствие нужно ей сейчас куда больше, чем Анет.
Владимир вздохнул и с несчастным видом поплёлся за тёщей. Анна посмотрела ему вслед: даже со спины обычно подтянутый, уверенный в себе граф казался сконфуженным, аж сутулился. Неужели же он и вправду испытывает к Елене какие-то чувства? Или просто такая роль ему слишком непривычна и не комфортна?
Анна неслышно вышла на галерею, что опоясывала второй этаж; она заметила, как внизу мачеха едва ли ни силком втолкнула Владимира в комнату Элен… Некоторое время было тихо, потом раздался крик несчастной Елены — Левашёв пулей вылетел обратно в холл. Лицо его было брезгливо перекошено; прикусив губы, не попадая руками в рукава, он напялил сюртук, схватил цилиндр и опрометью выскочил из дома.
Великий Боже! Анна вдруг подумала, а ведь Элен и вправду может умереть! Нет, не в силах она больше здесь оставаться и беспомощно прислушиваться! Она кинулась к себе, схватила накидку и шляпу, бесшумно сбежала по лестнице. Уже выходя, Анна вздрогнула и обернулась: ей показалось, что спину её точно прожгло углём — до самого сердца. В холле стояла Катерина Фёдоровна и смотрела ей вслед: светло-серые глаза её сверкали, прямо как и давеча, во время их разговора, острой, непривычной ненавистью — Анне показалось, что мачеха сейчас набросится на неё и начнёт душить… Вскрикнув от испуга, она выбежала из дома под дождь.
* * *
Вечерело, и ветер мало-помалу прекращал швырять крупные капли воды ей прямо в лицо. Анна промокла и брела по тихим узким улочкам Бадена в полном одиночестве. Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она выскочила из дома, но содрогалась при мысли, что надо вернуться. Анна вспоминала прощальный взгляд Катерины Фёдоровны, и зубы у неё начинали выбивать дробь. Отчего-то ей казалось, что если с Еленой плохо — она избегала про себя слова «умерла» — то мачеха, у которой разум помутится от горя, непременно проберётся к ней в комнату с ножом и зарежет её спящую…
Анна потрясла головой и провела влажными перчаткам по лицу. Господи, что за глупые мысли?! С чего это Катерине Фёдоровне убивать её? Она не разбойница! Но рассуждения были бессильны перед иррациональным страхом. Мачеха сама открыто признала, что ненавидит её; и она так явно перепугалась, когда Анна начала спрашивать об Алтын.
«Она точно что-то знает, — подумала Анна, — но зачем это скрывать, когда столько лет прошло? Ведь теперь-то уж никто её не накажет. Папенька рассказывал, что едва не велел их с нянькой высечь тогда за нерадивость, да раздумал: не того ему было…»
Стараясь восстановить в памяти немногие известные ей события, связанные с матерью, как можно точнее, Анна не заметила, как забрела в какой-то не то парк, не то лесок на окраине города. Наступили сумерки, дождь моросил усыпляюще-монотонно; Анна вдруг осознала, что давно идёт наугад и понятия не имеет, в какой стороне их дом. Вокруг тихо шелестела молодая листва, было не холодно, но очень сыро, дорожки под ногами превратились в тропинки, покрытые лужами, а её ноги в кожаных ботинках давно промокли.
Сначала Анна не испугалась: ей казалось, стоит повернуть по тропинке назад, и она скоро выйдет из леса — но это оказалось не так. Тропа прихотливо извивалась и взбиралась куда-то вверх, и вместо того, чтобы вернуться в долину, Анна очутилась на горном склоне. Она пошла быстрее, чтобы достигнуть вершины горы и осмотреться, однако времени на подъём ушло много — вокруг начало темнеть.
Ни души! Анна стояла, стиснув руки в насквозь мокрых перчатках и вглядывалась в тусклые огоньки внизу. Она слишком плохо знала окружающую местность, чтобы определить отсюда, точно ли это Баден или же какой другой городишко? Но так или иначе надо было скорее спускаться и выбираться к людям — не может же она ночевать здесь, в горах! Она пойдёт быстро, как можно быстрее, через четверть часа будет уже внизу — а там наймёт экипаж и доберётся, наконец, домой.
Спускаться по раскисшей от дождя тропинке оказалось очень трудно — труднее, чем подниматься — да ещё и небезопасно. Анне стоило уже очень больших усилий сдерживать панику; она понимала, что бежать нельзя: она может поскользнуться и переломать ноги, а рассчитывать на чью-то помощь тут не приходилось. Однако гораздо сильнее её пугала сгущающаяся темнота. Вот ещё немного — и она совсем перестанет различать, куда ступает.
Она устала, запыхалась, но запрещала себе останавливаться. За спиной осталась, вероятно, ещё половина пути, когда Анна перестала видеть огоньки внизу. Как она не напрягала зрение — тщетно! Вокруг была темнота. Пока Анна шла, она слышала лишь своё громкое, частое дыхание, но стоило замешкаться на минуту, как её окружили звуки ночного леса: шелест, потрескивание веток, шорох чьих-то шагов… Шагов?! Она до боли в глазах начала вглядываться во тьму…
Ничего! Анна из последних сил заставила себя успокоиться и идти дальше. В конце концов, она не в тропиках, не в джунглях — ну какая опасность может грозить здесь, в Нижней Австрии, в такой близости от людского жилья? Здесь, верно, и звери-то дикие не водятся!.. Она смотрела прямо перед собой и чувствовала, как волосы шевелятся на затылке: прямо из чащи на неё уставились чьи-то глаза, горящие, точно два угля… Только угли были бы красными, а тут — сверкающий голубой цвет, напомнивший чистый снег морозною зимою…
И только когда эти два голубых огонька начали медленно приближаться, Анна очнулась. С воплем ужаса она кинулась бежать, не разбирая дороги; её казалось, она слышит тяжёлые шаги за спиной. Она обернулась на бегу, никого не увидела — но при этом с размаху врезалась в какое-то неудачно подвернувшееся дерево, да так, что искры из глаз посыпались. Шляпка слетела с головы, подбирать её нечего было и думать. Прижимая руку ко лбу, Анна засеменила дальше, стараясь не оскальзываться на тропинке — та становилась всё круче… Она уже ничего не различала вокруг, только почувствовала, что больше не может удержаться на ногах, летит и падает в холодную склизкую грязь…
* * *
Анна пришла в себя от холода — её трясло мелкой дрожью. Платье, ботинки, перчатки были насквозь мокрыми, шляпы на голове не было. Вероятно, вся она была перемазана в грязи. Шишка на лбу болела, а когда Анна попыталась встать, она вскрикнула и пошатнулась — похоже было, что вывихнула ногу во время падения.
Она нащупала под собой что-то твёрдое. Скамья? Да, точно, она сидела на какой-то скамье, а вокруг угадывались очертания чего-то, напоминающего беседку в парке. Но как она сюда попала? Перегнувшись через деревянную балюстраду, Анна различила тусклый свет фонарей и контуры домов — они были даже вроде не так и далеко — вот только идти она всё равно бы не смогла. Анна повернула голову и увидела в темноте, совсем рядом с собой, те самые глаза, что смотрели на неё там наверху, из кустарника. Они так же горели, как голубой лёд или снег.
