Человеческое и для людей (СИ) - Тихоходова Яна (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
Трусы, лифчики и игрушки для самоудовлетворения Отмороженный перенёс на кровать, ничуть не изменившись в лице.
(То есть оставшись себе целиком и полностью верным.).
…гнулась к земле трава, придавленная росой; раскалялись пустынные пески и начинали раздирать небо затяжные грозы…
И в пенале не осталось ничего, кроме четырёх темнеющих на дне вытянутых, узких склянок.
И прекратилось движение, и наступила тишина, и похолодели руки, и надеяться больше было не на что.
…потому что грянуло лето.
Хэйс призвал к себе одну из склянок, вытащил пробку, понюхал содержимое, поморщился, понюхал ещё раз и холодно спросил:
— А это — что?
— Тоже снотворное, — ляпнула Иветта.
Ну а что, что, что, что ещё она могла ответить? И что было делать, если признаваться — пагубно, а бежать — бессмысленно; к тому же ноги ведь — не послушаются, а внизу — ещё двое, а снаружи — ещё десятки, а за краем — лишь облака, и он непроницаем, непрерывен, непробиваем, непреодолим…
Хэйс смотрел на неё прищурившись; тяжело и давяще, несколько очень долгих секунд, а затем неожиданно крикнул:
— Аарон!
На лестнице послышались шаги, и в спальню вошёл Длинноволосый — то есть, получается, Аарон.
(Явно имя — значит, если что, обращаться придётся «ваше преподобие», ведь чтобы соблюсти вежливость, назвав Приближённого «Приближённым Таким-то», нужна фамилия…
Неделимый, почему она снова думала о какой-то отвлечённой, бесполезной, идиотской ерунде? Какое значение сейчас имели светские расшаркивания?).
Хэйс, не отводя глаз от Иветты, вытянул руку со склянкой — Аарон подошёл, взял её, тоже понюхал горлышко, тоже скривился и тихо сказал:
— Не хочу делать поспешные выводы. Нужен лабораторный анализ.
То есть… то есть… они всё-таки точно не знали.
Это было хорошо? Плохо? Ничего не меняло? Тьфу ты, конечно же, ну разумеется, не меняло: не знали, так очень быстро узнают, лабораторий в Университете ведь несколько десятков и магистров алхимии тоже хватает — да что там, среди самих Приближённых их наверняка найдётся хотя бы парочка.
А больше здесь не требуется. По-хорошему, достаточно и одного.
Неосведомлённость Приближённых дарила лишь отсрочку — чрезвычайно короткую и абсолютно не спасающую.
Хэйс кивнул, прищурился, и, продолжая сдавливать Иветту своим стылым, бесстрастным, беспощадным взглядом, в очередной раз выразил изменяющее намерение — и в его руке материализовались наручи Вины.
Единственные существующие проводники, отрезающие человека от магии; лишающие любой возможности воздействовать на реальность — их тысячами создавал лично Архонт Вины, и никто, кроме него, не знал, из чего они сделаны, на какой мощи держатся и как именно работают.
Однако все были осведомлены — о назначении.
— Иветта Герарди, вы арестованы по подозрению в изготовлении, хранении и распространении ядовитых веществ…
Подождите. Что? Что?! По подозрению в…
«Это неправда!»
Да, составы были запрещены, однако, согласно медицинской классификации, не являлись ядовитыми веществами!
— …и, как следствие, по подозрению в покушении на убийство.
Что?!
Какое ещё убийство; откуда они его взяли; с чего вдруг так решили — да они что, с ума, что ли, сошли?!
«Какое, какое, какое убийство, почему?!.»
Хэйс приближался медленно, но неотвратимо, и Иветта не хотела, чтобы он подходил; чтобы стоял рядом, был — близко, прикасался и заковывал, однако она не могла, просто не могла сдвинуться с места.
— Это неправда, — пожалуй, ей следовало орать, чтобы услышали все и наверняка, но она только шептала, потому что, кажется, физически не была способна на что-то более громкое. — Неправда, я не хотела никого убивать, я не собиралась… Пожалуйста, поверьте, я не собиралась!
Да, она нарушила закон и, что гораздо хуже, в содеянном не раскаивалась, но яды?Планирование убийства?!
Всё ведь было — совсем не так!
— Я не собиралась…
«Никогда бы — не собралась».
Наручи Вины, щёлкнув, уменьшились, сжимая руки от запястий до локтей — а затем Хэйс на удивление осторожно обхватил её за плечо, и мир онемел, почернел и схлопнулся ровно как при проходе через портал.
Перед перемещением Иветте показалось, — почему-то подумалось — что смотреть на неё стали… словно бы немного теплее.
Показалось, конечно. Потому как с чего бы вдруг?
***
На Каденвере не было тюрем.
Переместился Хэйс в Дом Стражи, где о чём-то быстро переговорил с дежурными и снова исчез — и теперь Иветта, скорчившись и спрятав лицо в ладонях, сидела на кровати в одной из комнат временного содержания, что новым опытом, к сожалению, не являлось.
В конце первого курса они всей компанией отмечали, собственно, конец первого курса и день рождения Клавдия — то есть повод имелся двойной, а значит не погулять с Создательским размахом было бы оскорблением законов бытия и основ мироздания. Полыхало всё веселье в кабаке «Ни тьмы, ни света», который назывался так неизвестно почему — его хозяин, эрен Картьи, в ответ на вопросы любопытствующих посетителей только качал головой и загадочно улыбался — и был открыт круглосуточно.
К трём часам ночи за столом остались лишь самые стойкие: Лета, Дориан, Энни и Иветта — и отвратительно трезвый извращенец-именинник Клавдий.
А к четырём утра — одни Дориан и Иветта, сменившие зеланский сидр на галийский виски.
И в пять они, шатаясь, ковыляли в обнимку по улице и горланили песни Греты Лереи.
Которые, если уж говорить начистоту, всегда были очень так себе, однако, увы, невероятно прилипчивыми: они въедались в память намертво и всплывали на её поверхность в самые неожиданные и неподходящие моменты — ну или когда ты банально напивался вдрызг.
И я буду свободна, свободна, свободна
На суше и на́ море, во всех городах;
И пусть грядёт что угодно, угодно, угодно,
Не отступлю, не сдамся — никогда!
Да-да-да!
Как Иветта очутилась в Доме Стражи, она, признаться, не помнила, но очнулась — именно там (здесь), в одной из комнат временного содержания, с Вековечным Монолитом ваты в голове и Пепельной пустыней — во рту.
Отнеслись к ней тогда с сердечным пониманием: напоили водой и зельем от алкогольного отравления, накормили овощным салатом, дали привести себя в порядок и выписали штраф за нарушение общественного спокойствия.
Иветта в свою очередь выписала чек, и на том история благополучно закончилась. Превратилась в байку, над которой можно вдоволь посмеяться со знакомыми, друзьями и соучастником Дорианом.
(Самым забавным в ней был, наверное, постскриптум от Хранителя Краусса: при встрече тот, ехидно улыбнувшись, заявил, что очень разочарован и огорчён: многое, мол, он готов попробовать понять, и молодёжи, естественно, поддаваться дурному влиянию свойственно, но… Грета Лереи?).
(Как он сейчас? И все остальные: Клавдий, Дориан, Лета — стражники сказали, что их сюда никто не приводил, так где же они и что с ними будет?).
С сердечным пониманием к Иветте отнеслись и теперь: спросили, не голодна ли она («Спасибо, нет»; одно лишь упоминание еды вызвало у неё муторную тошноту), предложили плед («Благодарю, не откажусь, что-то меня… познабливает») и выдали книгу.
«Слалом с падением в бездну» Демьена де Дерелли. Конечно. Ну конечно же.
Неделимый. Как будто других писателей на Анкале не было, нет и никогда не будет.
(Зря она так, разумеется, люди ведь хотели, как лучше: Слалом — книга смешная, светлая и до одури оптимистичная; классическая работа Демьена де Дерелли, поднимающая настроение, даже если оно — ха-ха — упало в бездну… всем, кроме запертой на Каденвере и связанной личными обстоятельствами Иветты Герарди.).
Она бы сейчас, на самом деле, с величайшим вниманием почитала бы учебник по юриспруденции, ведь её дальнейшая судьба зависела от тонкостей трактования законов, в которых она, к несчастью, совершенно не разбиралась.
