Ветер Безлюдья (СИ) - Татьмянина Ксения (лучшие книги .txt) 📗
— Эльса! Ты что, действительно не понимаешь?!
Отец, в отличие от матери не бледнел, а краснел от сильных чувств, этим я была в него, — у него надулась венка на виске, а по вздрагиванию подбородка поняла, что он реально сильно разгневан. Он был в возрасте и я вдруг испугалась, что такое напряжение может сыграть с ним злую шутку. Мое недовольство схлынуло, я подошла и протянула руки, чтобы успокоить:
— Ничего страшного не случилось, папа. Все хорошо. Когда-нибудь они вернуться, эти деньги…
— Мы с матерью, — рука, со скомканным листом затряслась у меня прямо перед лицом, — уже старики… ты знаешь, что реформа для нас началась поздно и мы скопили не так много, как могли бы за всю жизнь! Ты понимаешь, что и она, и я до сих пор работаем с этими гребанными статьями и романами для того, чтобы не сесть на твою шею! Ты уже по закону должна нас содержать… но мы договорились, пока есть силы работать, не становиться твоей обузой. Дать тебе время заработать и отложить на собственное будущее! Мало того, что ты бросила достойное образование, мало того, что ты выбрала какую-то никчемную нишу… так ты перестала держаться за место, ты расточительно «вставала на ноги», работая на себя… со смешным заработком! Эльса!
— Это все ты виноват, — вскинулась со стула мама, — ты, придурок! И твоя чокнутая сестра! Твоя дочь спуталась с наркоманом! Она и сама, наверное, уже принимает… ты мне насоветовал, ты уговорил! Ты принял решение за нас обоих! Ваша дурная кровь, ваши проклятые гены…
— Мама!
Ей стало дурно, она снова опустилась на стул, а я почти подхватила ее за руки. Лола кинулась тоже и отпихнула меня с такой силой, будто я собиралась сделать что-то плохое.
— Минералки налей! — крикнула она мужу.
Отец сделал шаг ко мне и я невольно попятилась. Я не боялась, что ударит, он был не такой. Но сделала это на автомате, ощущая на себе общее желание семьи отогнать меня в сторону.
— Мы смирились с опекой над Эльсой. Смирились с твоей работой. Я уговорил мать не наседать на тебя с вопросом семьи — когда ты будешь думать о будущем, о детях и замужестве? Но ты… То, что ты сделала! Ты все наши усилия, всю нашу заботу сейчас растоптала и уничтожила. Ты! Кто бы только знал, как мы переживали, что ты до сих пор одна! Переживали, что ты к старости докатишься до одиночества и нищеты со своими неразумными решениями! А теперь еще и наркотики?
— Папа…
Внезапно у меня навернулись слезы. Обиды, протеста и вернувшейся вины одновременно.
— Ты могла бы мне помочь, — внезапно вставила тетя, — если деньги у тебя в руках не держатся! Я не знаю, как в этом году оплатить обучение внучке. И ты еще осенью слышала, как я советовалась со всеми — брать мне кредит или нет. Что же ты не предложила мне свои пенсионные?! Мы тебе не чужие!
— Где ты его нашла, как ты с ним спуталась?
В эту минуту у меня потекли по щекам горячие слезы обиды, и я молчала. Не имело значения, что я скажу — правду или ложь, буду оправдываться или возмущаться, все равно не услышат. За ними своя правда. Родители приносили жертвы и смирялись, а тетя внезапно чувствовала себя обделенной.
Подал голос и муж-адвокат:
— Дайте мне посмотреть бумагу… может, можно как-то вернуть деньги через суд? Эльсе нужно будет сдать тесты на наркотики и провести обследование у психиатра. Если обнаружится, что она давно принимает и не всегда адекватна, то есть шанс повернуть дело как мошенничество со стороны этого… — Он разровнял отданное ему письмо, — Горна. Он ее подсадил, вынудил к тратам…
— Не на наркотики же! — Вырвалось у меня. — На лечение от зависимости! И я не наркоманка!
— Это нужно будет доказать.
— Кому?!
— Ты понимаешь, — снова взяла слово тетя, — что это чревато болезнями, безумием, ты можешь стать опасной для близких и для себя самой. Мы должны проверить тебя. А после уже решать, что делать дальше.
Вся комната вдруг озарилась вспышками света — за окном запустили салют не слышный из-за толстого оконного стекла. Экран показывал столицу в беззвучном режиме, ликующих людей на главной площади, циферблат.
Наступил новый год.
В возникшей тишине я переводила взгляд с лица на лицо, пытаясь понять по выражению глаз — серьезно ли они говорят? А тетя в это время набирала по персонику вызов скорой.
Она примчалась. Муж тети Лолы грамотно объяснил причину вызова и свои подозрения о моем состоянии. Первичный анализ, который взяли прямо в комнате не показал даже алкогольного опьянения. Но все же меня увезли.
По закону, получив заявку на «вещества», бригада обязана была так поступить. Принимать их нельзя, и если бы выявили зависимого, то принудили бы лечиться за собственный счет или за счет законообязанных родственников. В больнице считали данные чипа — нет ли взломов, помогающих блокировать его сигнал о принятии запрещенных средств. Взяли кровь, мочу и волосы на полный анализ. К трем ночи отчет отправился ко мне на персоник и заявителю, вызвавшему скорую. А меня отпустили.
Никто со мной на станцию не поехал, даже родители — не положено, поэтому в полном одиночестве я вышла за ворота и встала посреди улицы, не зная, куда идти.
Дома — чужой человек, в трущобах тетя, которая тоже не самая понимающая и близкая. Семья Виктора — их я не стану беспокоить ни за что. Да и как бы я к ним попала в это время, при желании? Соседка Наташа, как бы и подруга теперь, в своих заботах. К родителям — не могу, обидно, ни к кому из родных не могу. Куда было идти?
Я никогда не боялась одиночества, оно меня не угнетало. Оно мне даже нравилось иногда. Но я, даже одна, чувствовала, что есть те, кто любит меня — папа и мама. Мы — семья? Или это только иллюзия?
А вот такого одиночества, как сейчас, я никогда не чувствовала — не было на свете ни одного человека, к которому я могла бы пойти посреди ночи, все рассказать и найти понимание. Пусть даже не понимание, а хотя бы не осуждение…
На Набережной
В новогоднюю ночь я ушла в метро. Контакта с миром мне не хотелось, — я включила медленные лиричные песни, устроилась в конце вагона и ездила по кольцевой линии. Глаза хотели спать. Я не плакала так давно, что и не помнила, а вот случилось, и было приятно их закрыть, никуда не смотря. Еще больше хотелось лечь и уснуть, но в таком случае камеры меня сразу «увидят» и пришлют контролера узнать, что случилось. Через какое-то время уложила рюкзак под щеку, прислонилась к стенке и устроилась спать сидя. Дурные мысли уходили, мелодия расслабляла и успокаивала, и я заснула.
Когда за плечо кто-то тронул, сразу открыла глаза. Мне так не хотелось, чтобы меня выгнали или, что еще хуже, приняли за перепившую и снова бы заставили проходить унизительную процедуру в клинике. Но, подняв голову, я увидела Виктора.
— Вот так встреча, — с улыбкой сказал он, как только убедился, что я вытащила наушники, — ты чего здесь?
Несколько секунд в ступоре я молчала, не веря, что вижу именно его.
— Да так… А ты не дома отмечаешь новый год?
Он был такой же, как и в последнюю встречу — вихрастый, закутанный в шарф и пальто, сверкнул в мою сторону карими глазами и сел рядом.
— Дома встретили, да. А я… случайно попал, объяснять долго. Теперь обратно с пересадкой до Дворов еду.
— Домой?
— Нет, на Набережную. Хочешь вместе? Думай скорее, через одну выходить.
— С радостью.
Виктор оказался спасителем — хоть куда-нибудь, любое пристанище и капелька участия, только бы выбраться! И встреча наша это просто чудо!
Мы с пересадкой доехали до северной части старого города. Вдвоем по трущобам идти не страшно ни капли. Мысль о повторной слежке мелькнула и пропала.
Виктор провел меня через одну из арок, крепко взяв под руку. Ударил мороз. Он оказался гораздо ощутимее, чем в трущобах, и уши, нос и щеки моментально стало пощипывать. Я выдохнула белый густой пар в искрящийся воздух и передо мной стала разворачиваться новая сказка нового Двора.
Он, строго говоря, Двором не был — лишь дома, стоящие подковой, и мы выходили как раз из здания с арочным проемом — из «подковы» сразу же спускалась вниз широкая лестница к набережной, подсвеченной желтыми фонарями. Фонари и лавочки были такими же, как в Почтовом — все в духе старого доброго времени.
