Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Наконец, Найрин, задыхаясь, отстранилась от нее и заглянула в эти черные, пытливые, полные какой-то тяжелой затаенной боли глаза.
— Вот я и нашла тебя! — только и смогла выдохнуть она.
— Я уж заждалась, — криво ухмыльнулась Торн.
— Давай-ка я помогу тебе встать, и пойдем в лагерь, — Найрин осторожно сбросила с нее одеяло и вновь закусила губу, чтобы не расплакаться. На Торн не было ничего, кроме белья, и кости выпирали из-под кожи так, словно она не ела ничего месяцами.
Та только кивнула в ответ и принялась медленно-медленно вставать, морщась. Двигалась она так осторожно, будто боль до сих пор терзала ее тело, и Найрин нахмурилась, глядя на это.
— Что с тобой? Я должна была вылечить все твои раны…
— Не знаю, — с трудом проскрежетала Торн сквозь стиснутые зубы. — Только все тело жжет, как будто обморожение.
Найрин нахмурилась, прищуриваясь и еще раз оглядывая ее. Видимых физических повреждений не было, но было что-то другое, едва уловимое для взгляда. Вывернув глаза, она взглянула еще раз и едва не охнула: радужное свечение ауры Торн почти что совсем померкло и едва пульсировало, опасно мерцало, словно в любой миг могло погаснуть.
— Подожди, — Найрин очень осторожно уселась возле Торн на пол и взяла ее ладони в свои. — Я сейчас попробую подлечить тебя немного иначе. Судя по всему, это энергетические раны.
Торн ничего не ответила, только тяжело кивнула, прикрывая глаза.
Найрин сосредоточилась и Соединилась с Источниками вновь. Мощь энергии заполнила ее целиком, залила каждую клеточку, грозя вот-вот разорвать ее тело на куски. Она не была уверена, как и что делать, но времени терять было нельзя. Потому очень осторожно, буквально по капельке, Найрин принялась вливать свою мощь в то, что окружало Торн разноцветным свечением.
Ощущение было странным: будто погружаешь руки во что-то плотное, но не настолько вещественное, как физическое тело. Это что-то было ускользающим и плавным, стоило надавить — сразу выскальзывало, отдергивалось, уходило прочь. Найрин приказала себе не торопиться, глубоко вздохнула и начала снова.
Сплетая воедино разноцветные потоки всех сил, она окутывала ими Торн, словно теплым пледом укрывала все ее тело. Вот только ничего не происходило, скорее наоборот. Мерцание ауры Торн становилось все слабее и слабее. Найрин билась, старалась изо всех сил, впитывая в себя из Источников всю мощь, которую только могла заплести, но Торн в ее руках таяла, будто масло, становилась все тоньше, тоньше…
Когда она без сил откинулась обратно на топчан, Найрин ощутила крупные бисерины холодного пота на лбу. Торн сейчас умрет. Мысль эта была такой сильной, такой простой и страшной, что холод моментально проморозил все нутро Найрин до самого дна.
Она на миг отняла потоки прочь, но свечение ауры поблекло почти что до едва видимого, и Найрин поспешно вернула их на место. Слабое мерцание стабилизировалось, но этого было недостаточно, этого было мало. Жизнь Торн едва теплилась крохотным золотым свертком прямо между ладоней Найрин, и она ничего не могла сделать для того, чтобы вернуть ее.
Богиня, помоги! Помоги мне! Вот только ничего не получалось. Найрин закусила губу, чувствуя, как слезы градом бегут по щекам. Так не должно было быть! Она ведь почти вылечила Торн! Она была сильнейшей ведьмой анай! Она могла взрывать землю и раскалывать небо пополам, править ветрами и раздувать пожар, но она не могла спасти одну единственную женщину на свете, которую любила всей собой. Почему? Почему так произошло? Ведь исцеление шло хорошо и плавно, все было правильно, почему же тогда Торн в ее руках таяла, будто свеча?
Судорожно выдохнув сквозь зубы, Найрин прокляла себя всеми словами и приникла к Источникам так близко, как только могла. Наставницы всегда говорили ей, что этого ни в коем случае нельзя делать: если она брала слишком много, то сила запросто могла выжечь ее дотла. Но сейчас Найрин было плевать, сейчас речь шла не о ее собственной безопасности, а о жизни Торн.
Кожа раскалилась, кажется, докрасна, и жар побежал по ее телу, объял ее всю. Что-то мощное и твердое вошло прямо в тело, в каждую ее клеточку, заполнив без остатка. Энергия больше не воспринималась, как величайшее удовольствие, ощущение жизни в ее жилах. Теперь это была пытка, раскаленный добела нож, что резал и резал ее. Сжав зубы и почти не дыша, Найрин добрала столько, сколько могла, до самого краешка, так, что казалось, под кожей теперь была только энергия и ничего больше. А потом все это вылила на Торн, словно ушат воды.
Звук исчез, исчез запах жаровни и конского навоза, приглушенный свет свечей и отблески огня на войлочных стенах. Исчезло даже лицо Торн, и осталась только черная пустота, полная невыносимой боли. И в этой пустоте отчаянно пульсировал маленький золотой шарик, и отчего-то Найрин знала: этот шарик — Торн. И она потянулась к нему, потянулась всей собой, всем своим существом.
Шарик дрогнул, мигнул, задрожал сильнее. Найрин чувствовала, как где-то далеко в маленьком шатре кортов на холодном полу, укрытом циновками, содрогается в конвульсиях ее тело, через которое хлещет мощь, несоизмеримая ни с чем в этом мире, и обрушивается, словно водопад, прямо на Торн. И одновременно с этим она отчаянно держалась за этот маленький шарик, держалась изо всех сил, почти что сметенная прочь бурлящим потоком первозданной энергии стихий.
Потом все полыхнуло ослепительно белым светом, и не осталось ничего.
Она открыла глаза словно от чьего-то удара и вздрогнула, чувствуя под щекой жесткую циновку, которой был устлан пол. Мыслей не было, не было чувств, не было сил, словно тело состояло из чего-то желеобразного и дрожащего. Глаза подчинялись с трудом, но Найрин смогла перевести их куда-то вверх и сфокусировать.
Напротив нее на топчане лежала Торн и мирно спала, смежив веки. Невооруженным глазом Найрин видела ее ауру, яркую и разноцветную, плотную, переливающуюся, словно плавленое золото. Торн была жива. Она была жива.
Найрин прикрыла глаза, чувствуя, как к горлу вновь подступают слезы, а вместе с ними и смех. Она чувствовала себя абсолютно обессиленной, до такой степени, что и пальцем двинуть не могла, не говоря уже об Источниках. Осторожно потянувшись к ним, Найрин сразу же отдернулась от резкой боли, но вздохнула спокойнее. Связь с ними у нее все еще была, каким-то чудом уцелев, несмотря на бешеную мощь, грозившую сжечь все дотла, что неслась через нее каких-то несколько секунд назад. Но она не могла больше создать ни одного рисунка, даже самого маленького, самого крошечного рисунка.
Вот так, неверная. Ты спасла свою любимую женщину от смерти и погубила свой народ. Потому что ни в какой битве ты теперь участвовать не сможешь. Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Найрин прикрыла глаза и тихо заплакала, уткнувшись лбом в грязную циновку на полу забытой Богинями палатки кортов.
==== Глава 49. Найти слова ====
— Тьярд.
Голос звучал тихо и нежно, бережно, но Тьярд все равно заворчал и заворочался, пытаясь отмахнуться от чьих-то прикосновений к своим волосам. Тяжелые объятия сна почти сразу же приняли его обратно, но голос вновь, уже настойчивее, позвал его:
— Тьярд, просыпайся. Ты просил разбудить тебя через полчаса. Время пришло.
Он с трудом разлепил пудовые, налитые тяжестью веки и медленно заморгал, пытаясь понять, где он. Ощущение было таким, словно проспал он как минимум сутки, а разбитое от усталости тело ныло, настаивая на обратном. Тьярд тяжело вздохнул, пытаясь успокоить бешено колотящееся со сна сердце, и ощутил теплую шершавую ладонь, которая гладила его по волосам, едва прикасаясь.
Слегка повернув голову, он взглянул в голубые глаза Кирха, полнящиеся нежностью. Сын Хранителя сидел рядом с ним, примостившись на краешке топчана. Теперь он работал здесь: больше нигде в лагере спокойного угла для него не нашлось, а в шатре царя Небо его не смели беспокоить. Правда, у этого, как и всегда, была обратная сторона. В лагере шептались о том, что царь Небо слишком приблизил к себе своего фаворита, что тот попытается нарушить тысячелетнюю традицию и предъявить права на власть, что его назойливое присутствие только вредит общему делу, и так далее без конца. Немыслимая чепуха, раздражающая Тьярда, словно множество навозных мух, жужжащих и жужжащих за спиной. Однако, по осени, чувствуя приближение долгого сна и смерти, даже навозные мухи зверели и начинали кусаться. Потому Тьярд удвоил стражу вокруг своего шатра, но тревога за Кирха все равно не проходила, пока его не было в лагере, чтобы следить за всем собственными глазами.
