Лучшие Парни (ЛП) - Вебер Мари (версия книг TXT) 📗

Лют разворачивается на каблуках.

— Спокойной ночи, Рен, — он уходит в туманную тьму.

Глава 10

Я открываю дверь и быстро вхожу внутрь, стараясь не разбудить спящих родителей или не привлечь еще больше внимание миссис Менч. Моя голова в тумане из-за того, что только что произошло. Напряжение между Лютом и мистером Кингом вполне оправдано — он один из политиков, подписавших квоты на рыбную ловлю. Но изменившееся поведение Люта и его комментарии, словно он был… кем?

Причислять меня к ним?

Я прокручиваю в памяти эту сцену. Я сделала что-то, что указало на это? Но единственное, что бросается в глаза — это намек мистера Кинга на то, что моя работа достойна сожаления, хотя, кажется, он поддерживает интерес Винсента ко мне.

Я стараюсь не позволить никому из них затронуть мою гордость, и, хватая фонарь за дверью, чиркаю спичкой, чтобы зажечь его, затем пишу отцу записку, чтобы он сходил проведать брата Люта, когда у него будет время. Затем я проскальзываю к двери комнаты родителей, чтобы взглянуть на них. Папа обнимает маму, которая выглядит двое старше своих тридцати восьми лет. Ее дыхание затруднено и неровно. Папа грубый и крупный из-за часов, проведенных в согнутом положении над медицинскими столами и пациентами в течение последних двадцати лет.

Я на цыпочках подхожу к ним и целую обоих в голову, затем поворачиваюсь, чтобы уйти, когда мое внимание привлекает пятно на маминой груди. Я наклоняюсь ближе. Это синяк. Темно-фиолетовый с чернотой.

Такое случается. Бывает у всех. Это не значит, что болезнь прогрессирует.

Тем не менее, я скольжу взглядом по ее шее и лицу — чтобы остановиться на пятнышке крови на ее подушке. Я подношу лампу как можно ближе, чтобы не потревожить ее и рассматриваю темное пятно не больше лепестка цветка мерримаха. Затем прослеживаю взглядом до еще одного такого же пятнышка возле ее губ.

Я отстраняюсь и задерживаю дыхание в попытке сдержать крик. Затем тщательно осматриваю ее кожу в поисках других пятен. Их нет.

В них нет необходимости. Потому что мой разум уже сопоставляет все сходства между ее ситуацией и мертвецами, которых я видела и о которых слышала сегодня.

У нее есть синяки, а у других не было. У нее другая болезнь. Медленная. Я осторожно выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь. И прислоняюсь к ней, пока моя вздымающая грудь не начинает ровно подниматься и опускаться. Затем иду к лестнице в подвал.

Внизу я поворачиваю фитиль фонаря и даю глазам привыкнуть к свету прежде, чем подойти к полке, где у левой стены выстроились крысиные клетки. Крысы шуршат и пищат, когда я прохожу мимо, пока я не дохожу до конца, где содержится Леди. Металлическая ручка не шевелится. Я нажимаю на нее. Никакого движения.

Я поднимаю лампу и смотрю сквозь тонкие прутья. Маленькое тело Леди лежит неподвижно, словно доска, с крошечной капелькой крови вокруг рта. В этот раз я не сдерживаю крик. Я позволяю ему вырваться из моего горла тихим разрывом праха и души, пока надеваю пару перчаток и протягиваю руку, чтобы вытащить ее. Я проверяю ее. Ее конечности, десна, безжизненно глядящие на меня глаза. Она мертва.

Не просто мертва — они истекает кровью изо рта. Значит, наше лекарство не только бесполезно, но еще и вредит. За последние десять месяцев болезнь ни разу не заканчивалась кровотечением.

Это совпадение. Или, может, есть еще один вирус, который просто случайно попал сюда.

Или… болезнь может меняться.

Закрыв глаза, я засовываю тело Леди обратно в клетку и отступаю, чтобы осмотреть комнату. Моя собственная кровь закипает от осознания.

Через мгновенье я подхожу к микроскопу, который мы с отцом использовали ранее. Он поставил рядом две новых стеклянных тарелки со свежими каплями крови и этикетками. Я выбираю ту, на котором отец сделал пометку «женская», взятую из нового образца два часа назад и кладу на поднос, затем настраиваю объектив. Хмурюсь и переключаюсь на тарелку с надписью «мамина», тоже датированную двумя часами ранее, когда в животе поднимается тошнота.

Что-то не так. Эти образцы выглядят совсем по-другому. Отгоняя страх, я заменяю тарелку с ее кровью на ту, в которой утром был кровь торговца маслом. Но я уже знаю, что увижу.

Я настраиваю объектив, пока клетки не фокусируются. Затем еще раз. И снова, пока ужас не сжимает мою грудь.

Судя по всему, болезнь в крови мамы и Леди не просто ускоряется.

Теперь она совпадает с той, что была у покойника. Их болезнь трансформируется.

Я смотрю на клетки, потом — на доски потолка — одна из них трескается прямо там, где комната мам и папы. И сдерживаю рвоту, подступающую к горлу, когда надежда, которой я была окрылена всего несколько часов назад, рухнула на землю. Я срываю перчатки, когда у меня начинает кружиться голова под весом того, что это значит.

Это значит, что мы потерпели неудачу.

Это значит, что лекарства, которое, как я считала, мы нашли, не существует.

Я поворачиваюсь к клетке и смотрю на окоченевшее тело Леди, когда меня жжет осознание. Это и мамина судьба. Умереть быстро. Быть запертой в собственном теле, быть задушенной собственными легкими, без возможности вырваться.

Запертой.

Прямо как Леди.

«Они делают это только потому, что чувствуют себя запертыми в ловушке и хотят, чтобы их услышали» — вспыхивают в голове слова Люта.

Рыбаки. Бунтари. Моя мама.

Мои глаза распахиваются. Я тянусь к полке над клеткой и быстрым рывком скидываю ее содержимое на пол — книги, банки, кости. Затем поворачиваюсь и осматриваюсь, ища, что еще могу уничтожить, потому что внезапно понимаю, почему люди из паба так безрассудно набросились на меня сегодня. Они боятся, что за них сделают выбор, который приведет их семьи к жизни — или смерти, над которой они будут не властны.

По этой же причине я разозлилась на тех, кто был в кабинете дяди Николаса.

«Вам, мисс Теллур, повезло. Не у всех есть такая возможность. Я думаю, из этого выйдет что-нибудь хорошее».

Какая возможность? Какой выбор? Какая жизнь?

Мы не можем даже заставить нас слушать, когда говорим о наших нуждах. «Я верю, что вам нужны разные голоса», — сказал тот странный мистер Келлен. А потом спросил. «А что именно вы хотели бы, чтобы они сделали по-другому?»

Я смотрю на плиту, на которой мы осматривали мертвых. Что я могла бы сделать по-другому?

Я перестала бы притворяться, что мы с отцом найдем лекарство, используя наше рудиментарное оборудование и мои незрелые навыки.

Я заставила бы их прислушаться к нуждам нашего города. Я бы вылечила маму.

Я бы стремилась к реальному будущему — будущему, в котором я не просто включена в чей-то план, но которое — мое. Я бы…

Мой взгляд падает на письмо Лабиринта, которое безжизненно упало на пол с полки, с которой я столкнула книги. Я беру пергамент и просматриваю его, хотя помню каждое слово с пятилетнего возраста.

Все джентльмены университетского возраста (от семнадцати до девятнадцати лет соответственно) радушно приглашаются для испытания на получение ежегодной стипендии, даруемой мистером Холмом на обучение в Стемвикском мужском университете. Подходящих кандидатов просьба явиться 22-го сентября в девять часов вечера, ко входу в Замок Холма над приморским городком Пинсбери Порт, во время Фестиваля Осеннего Равноденствия.

Для наблюдателей: закуски для вечеринки будут предоставляться в перерывах. Напитки доступны в любое время. Чаевые и отличное времяпровождение. (Те, кто не соблюдает правила, будут изгнаны вон с нашего мероприятия.)

Участникам: Тот, кто никогда не рискует, обречен никогда не рисковать. А тот, кто рисковал ранее, будет вытеснен, если попытается снова.

Для всех: Мистер Холм и Холм Мэнор не несут ответственность, или юридических обязательств за любой вред, смерть или обезглавливание, которые могут возникнуть в результате посещения экзаменационного лабиринта.

С уважением, Холм.

Что-то тревожит мой мозг. Что-то в письме не дает мне покоя, когда я возвращаюсь к началу фразы: «Все джентльмены университетского возраста».