Изольда Великолепная. Трилогия (СИ) - Демина Карина (книги полностью бесплатно TXT) 📗
Дар не отступит.
Ему очень надо туда, к людям. Или людям к Дару.
Зачем?
Ответа пока нет, но Дар непременно поймет, что ему делать, когда увидит людей.
Дверь, надежная и красивая - мама говорила, что ее привезли из-за моря, только там растут сердоликовые деревья с древесиной нежно-розового цвета - разваливается пополам. А Дар отпускает решетку. Спрыгивает с подоконника. Он босой, и чувствует, как стекляшки впиваются в кожу, но сейчас, красной ночью, это кажется нормальным. Как и следы на полу.
Люди ждут.
Они давно пришли во дворец и поселились здесь, хотя мама и была против. Она говорила брату, что боится их, а брат смеялся. Не надо бояться людей.
Они такие же как мама. Отец. Дар.
Все равны.
Особенно, если ночь за окном красная.
- Смирный щенок, - чья-то рука хватает Дара за шиворот и подымает. Трещит холстина - брат сказал, что равные люди должны носить одинаковую одежду - но выдерживает. На Дара смотрят.
Красной ночью у людей красные глаза.
И лица одинаковые. Разные, но одинаковые тоже. И Дар никак не может разгадать эту странную загадку. Как такое возможно? Он висит смирно, даже когда его встряхивают.
От людей плохо пахнет. Хуже, чем обычно.
И когда грязные пальцы лезут в рот, Дар дергается. Получает затрещину и свободу. Надо бежать, но… брат говорил, что Дар должен быть ближе к людям.
К тому же он еще не понял, что ему делать.
Ведут, подталкивая в спину. И смеются, глядя, как Дар пытается переступить через тело. Он узнает человека - дядька Вигор, который папиной охраной командовал - и удивляется, почему тот лежит. Ночь за окном. Красная. Идти надо.
А дядька Вигор мертвый. Совсем.
И другие тоже.
К одному Дара подводят и заставляют смотреть на развороченный живот, приговаривая, что так будет со всяким, кто не желает признать, что люди равны. И Дар соглашается: это справедливо.
Еще немного и он поймет.
Алая плеть снаружи звенит, надрывно, словно нить, натянутая до предела, и нитью же рвется, выпуская в город много-много огня…
…однажды брат создал из пламени кошку, и та сидела у Дара на коленях, смирная, ласковая.
Играть позволили…
…в город выбежало множество огненных кошек.
Отец лежит в конце коридора. И мама с ним. Вернее, за ним, в нише, где раньше стояла высокая ваза. Дар узнал мамино платье из темно-синего мягкого бархата, который ему жуть как нравился - шелк скользкий, а бархат, он живой почти.
Мертвый.
Крови много. Мама говорила, что в человеке целый кувшин крови наберется, но тут - больше.
И папа меч выронил. Он никогда не ронял оружие.
Присев на корточки - люди окружили - Дар меч взял, вытер рукоять, чтобы не скользила. Поднялся.
- А ты говоришь, детей убивать нельзя, - с удовлетворением сказал человек. - Всех вырезать!
На губах его появилась пена.
- За что? - Дар со стороны слышал собственный голос.
- За свободу!
Странно. Разве мама мешала кому-то быть свободным?
С другой стороны, он понял, что нужно делать с людьми.
Дар вышел из дворца, волоча меч за собой. Острие царапало камни, и мерзкий звук отпугивал огненных кошек, которых и вправду было много. Они носились по крышам, скрывались в окна и рычали, если Дар подходил близко.
Иногда встречались люди.
Людей Дар убивал. Это оказалось проще, чем он думал: люди были странными.
Ночь их изменила.
На площади Дару преградил путь человек в черном доспехе.
- Ты кто? - спросил он.
- Дар Биссот.
- Еще кто-то из твоих выжил?
- Нет.
- Брось меч.
- Нет.
От пинка Дар не сумел увернуться. И отлетев, ударился в колонну, но меч не выпустил.
- Брось, - повторил рыцарь, наклоняясь. Глаза у него были рыжими, как у брата в последние дни.
- Нет.
Дар вцепился в рукоять изо всех сил. И держал, сколько получалось. Огненные кошки сбежались посмотреть. Они расселись по крышам, заняли окна, а некоторые, самые смелые, спустились на землю. Но ни одна не рискнула помешать черному человеку.
Очнулся Дар в куче сена, от боли. Никогда раньше ему не было настолько больно, и Дар стиснул зубы, чтобы не заплакать. Пальцы не шевелились. В груди что-то хрустело. Но двигаться он мог. И полз, пытаясь выбраться на волю.
- Ох ты, горе луковое, - его вытащили из соломенной кучи, и Дар все-таки заскулил.
Ночи больше не было. День.
Свет яркий до того, что смотреть невозможно.
Воздух, который изнутри разъедает, а дышать приходится, ртом, потому как нос забит.
- Не шевелись, хуже будет.
Перевернули на бок, укрыли чем-то теплым, лохматым, пахнущим мокрой шерстью и дымом.
- Не смотри…
Дар смотрел. Наперекор. И потому, что должен был видеть. Край одеяла из овчины. Солому. Тюки, наваленные безо всякого порядка. Крестовину меча. Солдат, идущих рядом с повозкой. Дорогу. Кресты… много крестов. Людей на них.
Люди еще жили. Кричали. Плакали. Стонали. Говорили что-то, и Дар радовался, что умрут они не скоро. Но когда умрут, то будут, наконец, свободны.
Они ведь именно этого хотели…
Крестов хватило на три дня пути. На четвертый Дар сдался и начал есть.
Красная ночь возвращалась во снах до самой смерти Арвина Дохерти. В последний год его жизни Сержант каждый день ждал выброса. Ошибся.
И вот теперь снова.
Грохот нарастал и, верно, был слышен и обычным людям. Сержант отстраненно думал, что не успеет сделать все.
Вернуться в Замок.
Найти Меррон.
Забрать Снежинку.
Пробиваться лучше в порт. Там - лодка и до острова… в городе нет никого, кто хотя бы частично поглотит удар. Люди обезумеют. Сколько нужно времени, чтобы они перебили друг друга? Или хотя бы ослабели достаточно, чтобы выбраться за пределы… города? А за чертой? Как далеко накроет откат?
Волна набирала силу и… гасла, не достигнув порога. Набирала и…
- Гарнизон к оружию! - Сержант толкнул оцепеневшего дозорного. - Всех подымай!
Гасла… гасла…
Рвалась.
Не вырвалась. Умерла нерожденной, и в наступившей тишине Сержант слышал, как в едином ритме стучат сердца людей, которых вдруг стало много. Они слышали зов красной волны. И были готовы откликнуться…
…как и горожане.
Высыпали на улицы. Напуганы. Растеряны. Не знают, что чудом живы остались. И лезут под копыта.
- С дороги!
Хорошо, к эпицентру не сунутся. Не по знанию, но подчиняясь инстинктам. Иногда даже хорошо, что люди - это животные.
Распахнутые ворота. Чернота храма. Яркая мурана, потянувшаяся было - чует кровь - но отпрянувшая. Не признала все-таки.
Изольда в полудреме.
Кровь на полу… немного.
И храм стоит, значит, получилось. Город пощадили. Изольда жива.
Дохерти вернется.
Осталось малость - дожить до возвращения.
Разум рассчитывал варианты. Немного. Пробиваться к границе или хотя бы на Север. Сколько пойдет за Сержантом? Сотни две, вряд ли больше. И долго эти сотни не продержатся.
Корабль?
Море зимой неспокойно. Да и Сержант ничего не смыслит в корабельных делах. Значит, придется довериться. Нельзя доверять.
Остается Замок. Осада. И надежда, что Дохерти соизволит не задерживаться в нулевой зоне.
Вернуться получилось, как и добраться до Башни.
Выставить охрану.
Опоздать к Меррон.
Сиг, которому поручено было найти и взять под охрану, лишь руками развел и пробормотал, оправдываясь:
- Какого ляду ты сразу охрану не приставил?
Сержант и сам себя спрашивал. Ответа не было, кроме собственного тупого упрямства и желания сделать все наперекор. Ему ведь рекомендовали. Предупреждали. Настаивали.
И померещилось, что принуждают.
- И это… там к тебе… - Сиг отворачивается.
А ведь Меррон ему не по вкусу пришлась. Высказался, что Сержант к одной кобыле вторую нашел.
Леди Элизабет сидела за столом, на том самом месте, которое облюбовала ее племянница. Та забиралась на стул с ногами, и узкие длинные ступни выглядывали из-под полы. В задумчивости Меррон шевелила пальцами и почесывала пером пятку. А потом совершенно искренне удивлялась, откуда на чулке чернила. Она тяжело привыкала к смене места. Беспокоилась. Вздрагивала от малейшего шороха, сама того не замечая. Стеснялась трогать его вещи.
