Избранницы правителей Эёрана: история демонов Нарака. Трилогия (СИ) - Свадьбина Любовь
К столу над Кэссом прикручены точильные и полировальные круги. На столе в другом углу стоит микроскоп и вокруг расставлены мелкие плошки со сверкающими камнями.
В третьем углу тоже стол, возле него – труба с ответвлёнными от неё гибкими шлангами с горелками на конце, а на полках над ним расставлены разномастные тигли.
Телевизор тут, кстати, есть: маленький, в четвёртом углу. На столе под ним весы, пакетики с драгоценностями, пустые пакетики и гора бирок.
Блюдо с нерасфасованными блестящими бусинами. Из таких состоял браслет, подаренный мне Лео.
Лео…
«Что с ним? Как он там? Жив ли?» – мысли пролетают стремительно, на миг оторвав меня от реальности с бьющимися в дверь неизвестными инкубами.
В памяти высвечивается красивое лицо в обрамлении тёмных волос и рогов, и я с болезненной остротой вспоминаю демоническую эффектность его черт, удивительную для демона чуткость, его тёплые руки, заботу…
Я хочу к нему сейчас.
Касаюсь золотых бусин с буквами: «Л», «Е», «О». Не могу точно сказать, именно такие были бусины на том браслете или просто очень похожие.
Да это не важно.
Мне здесь делать нечего!
Разворачиваюсь к Кэссу, проползшему почти половину пути к двери, пока я ностальгировала над бусинами, и преграждаю ему дорогу:
– Ты знаешь, как отсюда выйти!
Он вздрагивает. Ёжится. Во входную дверь долбятся всё сильнее. За стеной что‑то грохочет и звенит – похоже, узкое окошко выбивают. Ещё немного, и нападающие будут здесь.
– Показывай дорогу, я выведу! – перекрикиваю шум.
– Как ты отсюда выйдешь, дура?! – рявкает Кэсс и поднимается на ноги. Он одного со мной роста. – Мы заперты!
– Если вырвемся из окружения – с тебя указание пути наружу!
Мгновение помедлив, Кэсс кивает и бросается распихивать готовые украшения по карманам. Задевает блюдо с бусинами, и они сверкающим каскадом осыпаются на пол. Не важно!
Грозно взглядываю на Саламандру:
– Давай, вырастай обратно и проламывай вон ту стену! – указываю на стену, которая по моим прикидкам не должна выходить в квартиру Кэсса, а вести куда‑то в другое место.
– А? – На морде Саламандры полное недоумение, хвост дрожит.
– Говорю: обратно увеличивайся и проламывай стену.
Она моргает, оглядывается на стену и снова обращает на меня взор невинных пёстрых глаз. Если бы не грохот ломаемой двери, решила бы, что она надо мной издевается.
Но нет, похоже, эта зверюга действительно не знает, как вырасти обратно и проломить стену, а я ведь рассчитывала на ней от погони уйти.
Так…
Кэсс продолжает набивать карманы украшениями.
Так…
– Са‑ла‑ман‑дра, – тяну я, а она смотрит на меня глазами котика из Шрека.
Наружная стена квартиры, в которой за пределами этой комнаты прорезано кухонное окно, прошивает глубокая трещина. Да они так дом снесут!
Гаснет свет.
В кромешной тьме грохот обостряется до невыносимости, заглушает даже мысли. Саламандра прижимается к моей ноге, обхватывает. Грохот всё громче, ближе, кажется, весь дом содрогается и трещит.
Это конец? Или мне повезёт, и инкубы с суккубами нас не обидят? Может, просто сдаться и надеяться на чудо?
Да ну!
Лучше взять всё в свои руки и управлять судьбой.
Отцепив лапы Саламандры от ноги, сажусь и в темноте обхватываю её крепко‑крепко. Она тоже обнимает меня лапками, цепляет коготками.
– Послушай! – кричу сквозь грохот со всей возможной уверенностью в своих словах, я обнимаю её, говорю, верю и чувствую в себе магию. – Ты – сильная! Ты большая и сильная, а стены вокруг – они как картонки, они не могут тебя удержать, потому что ты непобедима, ты неостановима, ты самая лучшая, самая сильная, самая прекрасная Саламандра на свете! И ты знаешь это, ты веришь в себя, ты всё можешь, сейчас ты собираешься с силами, ты крепнешь, к тебе возвращается мощь. А стены истончаются, они ждут, когда ты проломишь их и вырвешься на свободу. Ты всё можешь!
Магия пронизывает меня до головокружения, и кажется, что я растворяюсь в ней, растворяюсь и в Саламандре, и в стенах, о которых говорила…
Саламандра вырывается из моих объятий, поднимается. Она… большая, больше, чем была только что, я ощупываю её лапы: под чешуёй бугрятся каменные мышцы.
Она правда стала больше. Я ощущаю исходящую от неё силу, я сама верю в неё.
Ударом хвоста Саламандра сносит столы и полки. Взвизгивает Кэсс.
В темноте тело Саламандры наливается огненно‑золотистым светом. Она неярко, но так красиво сияет: между чешуйками кожа ярче, а их маковки темнее. Глаза пылают таким же ярким огнём, в зрачках кружатся его водовороты, огненные узоры расползаются по морде и хребту, дополняя образ.
Самая прекрасная Саламандра на свете…
Поднявшись на задние лапы, она разворачивается в тесной мастерской. Твёрдо упирается в пол всеми четырьмя лапами, наклоняет узорчатую голову. Рывок – и Саламандра проламывает стену. Нас с Кэссом окатывает пылью и штукатуркой. Он кашляет, а я, прикрывая глаза, иду за Саламандрой.
За стенами что‑то ломают, но на миг останавливаются, и в резкой тишине звенит изумлённо‑восторженно‑испуганный крик Кэсса:
– Кто ты?!
Оглядываюсь вся такая в облаках подсвеченной Саламандрой пыли, и Кэсс смотрит на меня с ужасом и благоговением… Пафосный какой‑то момент получается, требует эпичного крутого заявления.
– Просто девушка с Земли! – изрекаю я, прежде чем непафосно ломануться следом за Саламандрой, потому что нам пора бежать.
***
Удар руки с белыми когтями – и стена с грохотом разлетается, обдавая Гатанаса Аведдина осколками. Они отскакивают от его брони, марают пропылившиеся белые одежды.
Никогда ещё Гатанас не позволял себе так свободно, с таким почти упоением разрушать. Непривычно долго он находится в половинчатой трансформации, чтобы вместе с Леонхашартом разносить перегородки и лаборатории ради собственного спасения.
Именно ради спасения.
Логическая часть его разума, конечно, верит, что Юмаат, поизучав их пару недель, отпустит их целыми и невредимыми, и в этом плену рискует пострадать только архидемоническая гордость. А вот эмоциональная составляющая как‑то не очень желает проверять на собственной шкуре благоразумие знаменитой на весь Нарак учёной.
Скрипит металл, лопается пластик, штукатурка, куски камней и гипсолита летят во все стороны. Попадающиеся на пути приборы разламываются с диким хрустом, и этот непрекращающийся шум, эта дикость, чёрно‑лиловый вихрь рядом с ним рождают в груди Гатанаса первобытный рык.
Ему всё труднее не заразиться безумием разрушения и не трансформироваться полностью: полная трансформация архидемона даже в этом подземном комплексе может привлечь Безымянный ужас.
Рядом мелькают крылья, чёрная смазанная фигура – одним мощным ударом рогов Леонхашарт сносит сразу три перегородки. Лиловые глаза ярко выделяются на суровом лице, а фигура теперь намного мощнее. Он тоже на грани полной трансформации, и Гатанас следит за ним, чтобы при необходимости остановить быстрым вырубающим ударом.
Чёрный и белый таран двигаются дальше. Порой лампы гаснут, и в сумраке видно, что глаза Леонхашарта слегка светятся. Сосредоточившись, он снова бросается на стену и сносит её, разметав каскад обломков и подняв очередные облака пыли. Она оседает на его мощном теле, чтобы в следующий рывок слететь.
Следит Гатанас не только за тем, чтобы Леонхашарт не трансформировался.
Гатанас анализирует это удивительное существо – архидемона со своей парой, архидемона с пробуждённым родовым артефактом. Тысячелетия в Нараке не было никого подобного, и вот теперь совсем рядом – только когтистую руку протяни.
Изумительно.
Наблюдать, как он, даже толком не осознавая этого разумом, стремиться защитить свою пару.
И как ему начинает подчиняться родная стихия.
Не сырая, неотёсанная магия, поток неодушевлённой силы, которую скармливали Безымянному ужасу, и которая, несмотря на всю опасность привлечь его внимание, не была и вполовину так хороша, сытна и великолепна, как магия одухотворённая, личностная.
