Хранящая прах (СИ) - Богатова Властелина (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Пока распивали не по одной чаши катака, подошло время и для сборов, а там уже скоро ехать за невестой, хоть та и была в ста шагах от жениха. Мужчины разошлись, оставив Вихсара, но стоило тем уйти, как бесшумно вошла Айма. Вихсар, затягивая тесьму на штанах, равнодушно скользнул по нежданной гостье взглядом, ощущая, как раздражение все же всплеснуло внутри. Подхватил куйнак[2], просунув голову через ворот — мягкость ткани легла на тело успокаивающей прохладой.
Айма растерялась было, не зная, как вести себя и чего ожидать, да тут же нашлась — бросилась за шелковой рубахой, подавая хану и скромно опустив взгляд. Вихсар принял его, отворачиваясь. Ощущая, что девушка все еще стоит за спиной в ожидании.
— Уходи, Айма.
— Хан, позволь помочь, — пролила просьбу елейным голосом девушка, потянувшись и за кафтаном.
Вихсар мгновенно перехватил ее руку, заметив на запястье подарок, который он вручил ей прошлой ночью.
— Мне не нужна помощь, не вынуждай меня повторять дважды.
Айма долго посмотрела на него. Несомненно, красива — молодая, с упругим телом, бархатными губами, сверкающим, как родник взглядом, она вызывала только плотское желание, она не проникала в душу, не волновала и не грела, как грела, разжигая целое пламя, Сугар, едва только помыслил о ней. А Айма? Стоит наложнице покинуть его постель, тут же забывал о ней. И нужно бы вернуть их обратно брату или, отдать в жены кому-нибудь из батыров. Айма будто прочла в его взгляде что-то, отступила, поджав губы, и, развернувшись, пошла прочь.
Оставшись в полном одиночестве, Вихсар облачившись в обрядовые многослойные одежды, подпоясался длинным кушаком, на котором по обычаю подвесил рог, ритуальный кинжал с изогнутой рукоятью, доставшийся ему от хана Бивсара. Хан, изъяв его из ножен, задумчиво осмотрел растительный узор на нем, широкое острое лезвие из дымчатой стали. Конечно, Вихсар должен получить благословения от родителей, но отец был сейчас далеко, как и братья, а матушка жила в сердце и, казалось, была согласна с любым его желанием.
Вихсар вложил его в ножны, выглянул в прорезь, щуря глаза на солнце. Огненный диск уже поднялся над бескрайней степью, затихло все в ожидании, даже птицы петь перестали. Внезапно послышался звон молота о железный щит, созывающий народ к священному огню, и поднимая в Вихсаре волну глухого волнения— это была первая его свадьба, первая и единственная — другой и не желал. За стенами шатра заслышались и голоса, и утренние хвалебные воспевания потянулись с холма. Вихсар мыслями вернулся к княжне — Мирине приходится сейчас куда страшнее, но он был спокоен за нее, ведь Садагат и Турай рядом. Невольно он представил ее в изумрудной длинной кадфе[3], ее глаза, полнившиеся утренней девственной прохладой, смотрят на него открыто…
Вихсар, одев шапку, вышел из шатра к ожидавшим его снаружи нукерам.
На улице оказалось прохладно, но воздух был настолько свеж и сладок, что невозможно и напиться им. Ослепительно-голубое небо бездной простиралось над головой, дул легкий ветерок, колыша стяги, ленты, вышитые рушники на столбах ворот. Не успел хан появиться, как раздались со всех сторон радостные возгласы приветствий собравшегося со всего аула народа. Священный огонь уже полыхал за высокой изгородью, и дым клубился в небо, расползаясь и сливаясь с его чистотой. Вокруг ограды на четыре стороны возвышались осиновые в три человеческих роста столба с вырезанными лицами — щелки глаз и прорезь губ, будто сами предки, сохраняя нерушимое покой, взирали в туманные дали, охраняя нынче всех людей и священнодействия, что вскоре произойдут здесь. Между истуканами протянуты шесты, на которых колыхались ткани и атласные ленты, позвякивали грозди монет. К этим воротам хан должен привести невесту.
Вихсар обвел толпу взглядом, наскакивая на настороженные взоры Угдэя и Найира, что ждали его чуть в стороне, держа под уздцы лоснящихся вороных жеребцов, украшенных цветастыми рушниками. Хан развернулся к ним, зашагал широко, вскочил в село подведенного к нему скакуна, пришпорил спесивого под бока, вместе со своими нукерами ринулся к шатру невесты.
***
— Остались только украшения, — Турай закрепила на затылке венец, сотканный из серебряных цепочек, украшенный камнями драгоценными, на лоб он ложился коваными листочками подвески, скрывая брови. К венцу по обе стороны цеплялись длинные невообразимо красивые височные украшения, спускавшиеся до самых плеч. На запястья женщина надела браслеты разной ширины и величины. Мирина бы их рассматривала вечность — так они притягивали взгляд, но перед глазами все плыло от волнения.
Спала она нынче плохо, можно сказать — совсем не спала, а пребывала в какой-то кисельной гуще. И снилось разное: то родные края, то обжигающая пустынная степь, и сама она все куда-то бежала и пряталась от кого-то, озиралась по сторонам, будто где-то притаилось что-то страшное, неведомое. То шла по следу Арьяна, то вдруг сбивалась с пути и оказывалась в дремучем лесу, где было холодно и сумрачно. От того встала она разбитой совершенно, а когда шатер наполнился посторонними, напоминая ей для чего они сегодня здесь — тут уж совсем подурнело, и снова накатила тошнота и вялость, и хотелось одного — закрыть глаза и оказаться где-нибудь в другом месте далеко-далеко отсюда, подальше от степи, от Вихсара. Но сегодня она станет его женой. Мирина ощутила это так явственно, что даже стены поплыли от волнения дикого.
Закончив, наконец, Турай накинула на голову тот изумрудного цвета платок, который Садагад оставила Мирине. Турай называла его кадфой. Все было княжне непривычно: и мягкая, почти невесомая обувь из кожи, и многослойные цветные одежды непривычного кроя, слишком просторного, свободного, с чуждой вышивкой. И между тем ощущала Мирина себя в них по-иному, необычно, и не сказать, что не нравилось ей это.
Закончив, Турай подвела княжну к стальному листу. Чувствуя на себе восхищенные взгляды помощниц, что затихли на скамьях, Мирина глянула на свое отражение, да так и застыла. Это была не она, и в тоже время черты голубоглазой девушки выдавали в ней княжну из Ровицы. И уж это точно был не сон, а самая настоящая Явь, где она выходила замуж за валганского хана. Мирина подняла руки, на которых тяжестью висели обручи, коснулась холодных массивных височных подвесок, погладила две туго сплетенные косы, падавшие тяжело по бедрам, концы которых были тоже украшали накосники-полумесяцы, чем-то напоминаашие лунницы. Турай подступила, поправив ниспадавшую по спине кадфу.
— От тебя глаз невозможно оторвать, Сугар, — голос женщины был взволнованный. — Тебе самой нравится?
Мирина посмотрела на валганку, взгляд той был до того искренний и участливый, да и столько добра сделала для нее жена Угдэя за это короткое время, что не ответить она не смогла.
— Да, нравится, — вернула взгляд на отражение, привыкая к себе новой.
Конечно, Турай не ведала обо всех ее душевных переживаниях и стенаниях. Если бы спросили ее, желает ли она этой свадьбы, то ответила бы не задумываясь, что тянет домой со страшной силой. Неизвестность пугала — она здесь совершенно чужая, эти люди другие, сможет ли она им довериться? Сжиться? Внутри от этих мыслей душу рвало в клочья.
Земля вдруг задрожала, будто по ней табун скачет, оказалось, и в самом деле так. С улицы послышался шум, ржание коней и веселые возгласы девиц, а еще мужские грудные голоса. Девушки разом повернулись на звук. В полог влетела всполошенная Ведия.
— Приехали. Хан приехал за невестой! — на одном дыхании выпалила она взволнованно.
Стены так и качнулись, Мирину будто с ног до головы окатили холодной водой, вся кровь отлила от лица и пальцы поледенели. И как бы ни пыталась сей же миг взять себя в руки — уж чего ей теперь страшится, столько пережила — а смятение и страх обуяли душу, сжав терновым стеблем.
— Немея, воды подай, — увидев бледноту княжны, приказала Турай, поддерживая за руку. — Все хорошо, — утешительно погладила по плечу. — Надо было все же Садагат попросить трав успокоительных заварить, но теперь той сейчас и некогда снадобье готовить.
