Элемента.М (СИ) - Лабрус Елена (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗
- Не, за Евку я сама зубы кому хошь выбью, - снова широко и некрасиво улыбнулась Танька, - Я, признаться, даже рада, что на нее он глаз положил. Евка у нас девка путевая, да и симпатичная. Мы то его уже в голубизне все сильно стали подозревать. А видишь, натурал он, оказывается. Прямо, супернатурал! Что у вас там уже шуры-муры все дела были?
- Таня, - возмутилась Ксюха, - Тебе не стыдно вообще вопросы такие задавать? Ее и так чуть не убили из-за него. Хорошо хоть поклонницы эти его куда-то попропадали все.
- Какие еще поклонницы? – не поняла Танька.
- Ты что не замечала? Все лето они его здесь пасли, малолетки эти несчастные. Алиска Ревякина, да подружки ее.
- Так они же в школе еще все учатся, - недоумевала Танька.
- Так я ж и говорю тебе, что малолетки. Но Дэну нашему прохода не давали. Сейчас вот узнают, что на Еву он глаз положил, боюсь, и ей какие пакости устроят.
- Я им устрою! – сказала Танька горячо, - Ты если что, мне намекни, я эту Ревякину порву на мелкие кусочки, забудет у меня дорогу к этой больнице на всю оставшуюся жизнь.
- Ладно, Гаврилова, не кипятись, - улыбнулась Ксюха, - Я намекну, намекну, если что. Пошла я работать! Пока, Танюха!
- Давай! – махнула ей вслед Танька, - Фу, ну и жарища тут и вас!
Танька, стянула с головы шапку и стала поправлять волосы, поднимая их пальцами со своими длинными яркими ногтями.
- Шикарный маникюр, - одобрила Ева.
- А, - глянув вскользь на свои пальцы, отмахнулась Танька, - Помнишь Крольчиху нашу?
- Светку Васькину? – улыбнулась Ева.
- Да, - кивнула Танька, - вот та делала ногти профессионально, а эта, - и Танька снова махнула рукой и сморщилась, - бестолочь!
- А куда Васькина делась?
- Ева, это - пипец! Пропала наша Васькина! - Танька тяжело вздохнула, - С работы ушла, а домой не вернулась. Искали, обыскались. Не нашли. Ни живую, ни мертвую. Решили, что уехала она, не попрощавшись. Без вещей, без денег, без документов. Понимаешь? И уехала! - И она еще раз тяжко вздохнула.
Еве тоже было странно такое поведение, и Васькину жаль.
- Что-то дурдом тут у вас какой-то твориться, - заметила Ева, - Пропадают, умирают все без разбора. И молодые, и старые. И подозрительно так, вроде как не по своей воле.
- Не, мамка моя по своей, - успокоила ее Танька, - А вот Васькину жалко. Она талантливая была. Так не смотри что сама страшная, а рисовала хорошо. Ей, я слышала, работу предложили и даже не в Эмске, в Столице, представляешь? Она даже вроде собираться начала, говорила мне, что татушник свой продаст. Ну, типа тату-салон у нее был, а еще она ногти вот делала.
И Танька снова сморщилась, посмотрев на свои руки.
- Жалко, - согласилась Ева, - Продала татушник-то?
- Не, не успела. Мамка его сейчас под парикмахерскую сдает. Вот ногти там делают. Хреново, конечно, но куда нам деваться, ходим. Ладно, пойду я, Ев! А то взмокла уже вся, да и дела у меня.
Ева понимающе кивнула.
- Ты если надо что, Ксюхе скажи, я принесу, - сказала она, снова натягивая шапку.
- Спасибо, Тань! Ничего не надо, ты сама приходи, если время будет, поболтаем, - улыбнулась ей Ева, - Меня еще здесь несколько дней точно продержат.
- Может и забегу, - пообещала Танька, - Поправляйся!
Она махнула ей рукой от двери и вышла. А Ева поплелась в свою палату.
Какое-то странное чувство бесконечного расстояния, которое разделяло их теперь с Танькой неприятно ныло у нее в груди. Конечно, они с детства были разные. Танька, жившая в старом бараке с пьющей матерью и кучей сопливых босоногих братьев, и сестер. И Ева городская чистенькая нарядная девочка. Но в детстве они не чувствовали этого социального неравенства, по крайней мере Ева точно не чувствовала, когда вместе с Танькой ела один на двоих кусок хлеба политый растительный маслом и посыпанный солью. Когда доставала ее по пояс в ледяной воде из-под прогнивших досок старого моста, под который Танька провались. Когда отрывала от своего нарядного платья лоскут, чтобы остановить кровь, тёкшую из распоротой осколком бутылки Танькиной ноги, а потом тащила ее на себе все пять километров со старого покоса по пыльной дороге под палящим солнцем до больницы. Как они вообще выжили во всех этих приключениях? Ева не представляла. И каждую осень они расставались в слезах, чтобы в начале следующего лета снова встретиться. А потом как-то незаметно они раз и выросли. И детство закончилось, а изначально неравные условия повели их по жизни разными дорогами. Еву в город и институт, А Таньку… Танька так и осталась поднимать весь этот оставленный матерью выводок в Сосновке, работать и рожать уже своих сопливых босоногих детей. И ведь ни разу не жаловалась она на свою жизнь, как ни разу не завидовала ни Евиным красивым заколкам, ни дорогим шмоткам, которые Ева никогда не умела ни ценить, ни беречь. В их детстве дружба держалась на любви к приключениям и измерялась совершёнными подвигами, о которых, впрочем, никто кроме них да разве что соседского петуха-забияки, поплатившегося хвостом за свой вызывающий характер, не знал. Удивительно, что до сих пор Танька готова была ее защищать и прийти на помощь, если понадобиться. Способна ли на это сама Ева, она была не уверена. То есть тогда это было для нее так естественно, так безусловно, так просто - рисковать собой ради спасения друга, путь даже от клюющегося петуха. А сейчас, когда от каждого телодвижения ждут выгоды, похвалы или дивидендов. И считают нормальным, что каждое действие должно вести к славе, власти или наживе. Ей стало стыдно за мир, в котором она сейчас жила. И стыдно за себя, устроившуюся в нем тихонько и уютненько. Правда, не долго. Мысли о том, что ее безобидная старая больная тетка была убита, вытеснили из головы все остальные. Она обняла мягкого медведя и скорее переживала об этом, чем думала. Она понимала почему ей не сказали об этом, и почему не стали расследовать официально, но бедная одинокая старушка разве она могла кому-то мешать? И слезы сами собой потекли из ее глаз.
- Ева, с тобой всё в порядке? – спросила ее Третья, которую как выяснилось, звали Оксана, входя в палату со шприцом и градусником.
Как это обычно и бывает от ее участливого сочувствия Еве стало только еще хуже, и она беззвучно зарыдала, уткнувшись в плюшевого зверя.
- Ев, да не расстраивайся, ты, - сказала она, присаживаясь на кровать, и гладя девушку по голове, - Ты, кстати, чего ревешь-то?
- Не знаю, - прогундосила Ева в ответ и громко всхлипнула.
- Эта Танька вечно лезет куда ее не просят, - посокрушалась Ксюха, понимая, что прежде всего это связано именно с ней, - Давай градусник поставь пока.
Ева молча засунула под мышку холодный термометр.
- Нет, Танька она хорошая, - сказала Ева все еще сквозь слезы, - Несчастливая только.
- Вот несчастливая – это точно, вечно ей не везет. Но знаешь, она не унывает. И что хорошая тоже правда. Дурная только, да на мужиков падкая. Так что Ванька ее по делу лупит, но не бросает ведь, хотя из обоих детей ведь ни один не от него, - заговаривала ее Третья.
- А кто у нее мальчики, девочки? – спросила Ева, поворачиваясь и вытирая слезы.
- Так и мальчик, и девочка. Мальчик старший, от первого мужа, но того уже давно и след простыл. А девочке два годика, хорошенькая, прямо загляденье, так та от Ржевского.
- От кого? – не поняла Ева.
- Что Ржевского не знаешь? – удивилась Оксана, - Танька ж по нему со школы сохнет. Виталя Поручин. Не знаешь?
- Поручин? – силилась вспомнить фамилию Ева.
- Ну, да. Его все сначала просто Поручик звали, потом Поручик Ржевский, теперь вот чаще просто Ржевский зовут. Он местный вроде. До сих пор здесь так и живет.
Ева понимала, что речь идет про парня из Танькиных воспоминаний, но вот в жизни его не припоминала.
- Нет, Оксан, я же здесь на самом деле не так много кого и знаю, а кого и забыла уже, - созналась Ева.
- Ну, Ржевского бы не забыла, если бы знала. Да и он мимо тебя вряд ли бы прошел, - улыбнулась Оксанка, - Такой кобелина первостатейный, каких поискать. Ну, и симпатичный. Твоему доктору, конечно, не чета, на этого даже смотреть страшно, прямо… вау! Тот попроще. Но тоже, гад, инфернальный.
