Яблоневый цвет (СИ) - "Jaira D" (читать книги без сокращений .txt) 📗
Как уста разомкнулись, взглянула на Северина Радмила, улыбнулась, дотронулась до губ своих, будто к сладости оставшейся прикоснуться хотела.
Поправив выбившуюся из косы девичьей прядку, шепнул Северин:
- Возвращайся поскорее.
Кивнула ворожея, легко по тропинке побежала, да всё оглядываясь, всё от любимого боясь отвернуться.
Шумят яблоневые сады, суетится ветрило, в плен белый захваченный. В деревне тишь стоит - не иначе как омертвело всё. Не по себе Радмиле, скорее спешит к кургану заклятому, не смотрит по сторонам. Маковое поле гудит, волнуется. Вой из-под самой земли с песнями бури сливается. Или то Беса колдовство - он ночь тихую растревожил?
- Услышьте меня, Братья - вольны ветры,
Внемли мне, Матушка...
Сбилась с заговором ворожея на полуслове, ахнула. Окружили со всех сторон столпы черные, точно тени густые. Схоронились так, что не заметила их девица, да и недосуг ей было. Один черный вплотную подошел, капюшон откинул - сверкнули когти на стальной перчатке. Лицо, и без того исполосованное, презрением искажено. Дар речи потеряла ворожея, ни сдвинуться, ни вздохнуть от страха.
Дрожит курган от смеха Бесова, море колдовское рябью идет, волнуется перед штормом.
- Слово мое - твердь земная, воля моя - поток ледяной.
Как стоял на пороге дома Северин, так и не сошел с места - всё вглядывался в узорную темень березовой листвы, ждал, когда появится на тропинке белый силуэт, прислушивался к страшным воплям ветра. И неспокойно на сердце, будто не в деревеньку яблочную Радмила ушла, а в омут болотный нырнула - а ну как не вернется? Холод пробирает, ползет по спине, предчувствия прощупывают лазейки к разуму. Тревогой душа полнится, точно капли дождевые в колодец по одной скатываются.
Средь стволов огоньки показались. Далеко еще, а говор людской уж слыхать. Белокрайцев голоса Северин сразу бы различил, тут же - словно гудит рой недовольный, да поучает, да гневается, да проклинает крестьян нерадивых.
Баюн за порог шагнул, спину дугой выгнул. Ворчит котище на люд приближающийся.
- Беги в Погань, - молвит доброхожему парень. С сомнением кот на него глядит. - Что мешкаешь? Лешего зови! Беда!
Стремглав котище белый бросился к древней пуще, лишь хвост мелькнул в диком вишняке. Уж свет факелов тронул поляну перед хижиной.
Не раздумывая, разворошил Северин тайник под кроватью, что некогда ложем больному служила. Доспех уж ржавчина жадная поела-покусала, как моль, но до ножа в локоть длиной не добралась. Вышел парень из дому навстречу напасти нежданной, негаданной, крепко рукоять сжимает - нет страха, что в бою прежде душил.
То ли демоны, то ли призраки, то ли упыри летучие - идут сенельцы с бледными ликами, точно смерти вестники. Сельчан ведут, будто пленных. Молчат безухие, а взгляды жаром гневным обдают - не спастись никому от неистовой кары. Прячут глаза белокрайцы, уж и не рады, что позвали спасителей-магоборцев.
Кинули ворожею на землицу сырую, как преступницу ненавистную. Руны на платье почернели - будто от света огня обуглились. Волосы растрепались, ленты белые сединой средь локонов затерялись. Не шелохнется Радмила, уста ладонью зажимает. Сквозь пальцы кровь тоненькой струйкой сочится. Зверьком затравленным на палачей багровых оглядывается. Совсем беззащитной ворожея казалась рядом с ними.
Ужаснулся Северин, хотел к девице броситься, да дорогу детина бритоголовый заступил. Рука в перчатке стальной, хищные когти страшно блестят в пламенных отблесках, только глаза сенельца - еще страшнее. Не иначе как ястреб добычу высматривает, а не человек на человека смотрит.
- Кто таков?
- Это деревянщик наш, белокрайский, - голос старосты надломился постарел - едва узнать можно, да и сам Вышемир весь сгорбился, одряхлел. Видать, и ему от званых гостей досталось.
Ухмыльнулся сенелец, смягчился взгляд.
- Что же, околдованный? Или распри ищешь? Не зря же здесь демоницу поджидаешь?
Растерялся парень, не смог ничего ответить. Всё взгляда от Радмилы не отводит, а самого колотит, словно озноб бьет.
А воевода сенельский тем временем свои порядки наводил: жестами приказы раздал своим подчиненным, одного в избу отправил. Охватили кольцом бритые воины сельчан, точно на казнь всех свели.
- Ну-ну, не робей. Деревянщик, значит? И давно ты эту ведьму знаешь?
- Не ведьма она! - вспылил парень, не подумав. Шагнул с угрозой на магоборца, но тот не моргнул даже. - Травница! Людям помогает, исцеляет от недугов да от тварей лесных бережет. Ворожея она. Нет от нее зла.
- Нет, говоришь?
Прищур ястреба стального не смутил молодца - не отступил он, не передумал против магоборца одному стоять. Сенелец же понял, что к чему. Чуть головой в сторону кивнул - окружили Северина. Силы недюжинной хватило, чтоб псов сенельских раскидать, отбиться, но как схватила рука в стальной перчатке за запястье, так и не смог ничего сделать Северин - медвежья хватка у воеводы была. Мигом руки за спину заломили да на колени посадили. Заворчал люд было - дескать, не троньте невинного, да на белокрайцев тоже тумаки посыпались - чтоб потише стояли, молча глядели.
Из хаты ворожеи вышел прислужник со шлемом ржавым в руках.
- Лева Богда, никак пехота наша, северная?
Встретились взглядами Радмила и Северин. Скорби да боли в глазах - на весь мир хватит, не утолить ни надеждами, ни радостями. А ястреб знай себе кружит над добычей, всё души терзает. Уж никто боле не смеет за них словечко замолвить.
Взял факел палач, подошел к хижине да кинул огонь внутрь.
- Так ты дезертир, выходит? С таких спрос один, и без разговоров, - лева Богда к самому лицу Северина склонился, так что почувствовали оба раскаленные дыхания друг друга. - Самому-то не стыдно? Родину предал. Шашни с ведьмой завел.
Ответ сквозь зубы парень процедил, сколько мог в слова презрения и ненависти вложив.
- Родина нынче балахон черный надела, лысиной уродливой красуется. За что ее любить такую, что на смерть мучительную простой люд посылает? Кому вы жертву эту принесли, колдуны, какому богу? Али снова у вас магия виновата? Это вам стыдно должно быть: ворожея одна столько жизней хранит, от неминуемой смерти раненного спасает. Вам такого во век не смочь!
Чудится ли: Поганая Пуща стонет. Идет кто-то к Белокраю, медленно, грузно. Деревья ломает, гудит, топочет так, что земля беспокоится.
Радмила слезу тихонько льет. Был шанс у Северина спастись, коли признали бы околдованным, да сам себе могилу выкопал, тайник раскрыв. Хозяин Леса никого не пощадит, осталось только на саму себя надеяться. Отняла ладонь от лица. Уста, что мгновение назад любимого целовали, кровоточат, когтями изуродованные.
В руках мытарей меч широкий сверкнул, взвился над головой Северина.
- Много же ты знаешь о нас, предатель. Кабы не служение наше, ходить бы всем смертным под гнетом колдовским, да в три погибели спины гнуть - демонам да богам жадным угождать, себя изматывать. Чай не знал ты страхов таких, пока в цеху деревянном работал? Не обсыпал солью двери да окна на ночь? И водой и едой заговоренной не травился. Вот тебе и воздаяние за хулу!..
Засияли лунным светом очи ворожеи, руки глубоко в землю ушли, потемнели, в дерн врастая. Березу пошатнулись, склонили кружевные кроны над полянкой. Веточки тонкие в цепкие путы обернулись, обвились вокруг клинка да вокруг глоток приспешников ястребиных. Ахнули люди, припали к земле. Будто гиганты зеленые, душат березки черное воинство, как кроликам трепыхающимся шеи сворачивают. Радмила гнев с поводка спустила, всю обиду накопленную в колдовстве сожгла. Еще немного, взаправду лешачихой станет, всего человеческого лишится. Уж кости черепные сквозь кожу просвечивать стали.
- Стой, Радмила! Не надо!
Голос, сердцу милый, в чувство привел. Тянется к ворожее Северин, да никак не вырваться от мучителей.
- Не надо, слышишь?
Взор - солнышко ясное, души песнь. Нет в нем места злобе жгучей и мести кровожадной. Крылья чудовищные, что расправа жестокая дает, не поднимут в те чертоги, где любовь обитает. Никакие злодеяния, даже во благо, во спасение, туда путь не укажут.
