Жена Дроу (Увидеть Мензоберранзан и умереть) (СИ) - Баздырева Ирина Владимировна (книга читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
На звоннице храма зазвонил колокол, призывая монахинь к вечерней службе.
- Если захочешь, я буду молиться за него, — прошептала Ника и ей пришлось напрячь слух, чтобы различить, в полной темноте, тихий шепот Режины:
— Его имя, это моя истерзанная душа. Я не могу назвать тебе его.
На следующее день Ника поднялась чуть свет, задолго до утренних колоколов. Прозрачный, холодный рассвет обещал еще один погожий, теплый день. Вокруг стояла умиротворенная, не потревоженная ничем тишина. Мир спал. Поднявшись, Ника накинула плащ, осторожно открыла дверь и вышла из хижины, немного постояв у порога. Пахнущий первым морозом воздух, живо прогнал остатки сна. Медленно прояснялось и вот уже на дорожке появились длинные утренние тени. Нарождающееся солнце искорками загоралось на изморози, что покрывала плотные еще оставшиеся листья плюща. Поеживаясь, Ника побрела через огород мимо рыхлых, уже опустевших, грядок в сад. В пожухлой листве виднелись яблоки с потемневшими влажными бочками. Она вышла к пруду — самому дальнему, а потому уединенному месту в обители. Здесь были разбиты два цветника, выложенные вокруг камнями и обсаженных ровной каймой нежно голубых незабудок. Дальше шли золотисто бордовые бессмертники, а над ними высились хризантемы, мальвы, и уже отцветшие хрупкие лилии. На ровной глади пруда стояли, над широкими листьями, желтые кувшинки. Ника смотрела на поверхность воды, в которой отражался точно такой же мир, такой же, но другой. Те же, только перевернутые кувшинки, розоватые головки мальв, белые, растрепанных хризантем и четко, вырисовывающаяся на фоне стены, женская фигура в темном плаще. Ники не существовало, но она была везде. Она была тихим миром предрассветного утра. Это не в воды пруда, а на нее смотрела женщина, стоящая у самой воды. И в этой тишине ясно плеснула мысль: куда бы она ни пошла, она все равно вернется к себе. Эта озарение, всколыхнуло и поддернуло рябью, проснувшихся чувств, спокойную гладь ее души. Ника повернула обратно к хижине в полном согласии сама с собой.
У порога лачуги ее поджидала Терезия.
— Вижу, ты узрела мир божий— с улыбкой заметила она.
Перед утренней службой в храме началась уборка, после чего его надлежало украсить к празднику. А после службы, сестры поджидали Изабеллу на хорах, что-то обсуждавшей с настоятельницей, стоя прямо под хорами. Кажется дело касалось убранства алтаря, а мать Петра не желала упускать любую мелочь, касающегося празднества. В эти дни она успевала повсюду и, Ника видела ее, то тут, то там, всюду отдающую распоряжения и все проверяющую тщательнейшим образом. Остальные сестры, не желая даром терять время, да и не понимая, что такое — бездействие, сами начали тихо распеваться. Но Нике не хотелось петь надоевшие песнопения и она, играя голосом с акустикой храмового зала, напела: “за нами следуют тени…”, думая, что на нее никто не обращает внимания.
— А теперь, сестра, пропойте это в полный голос, — раздался позади нее требовательный голос сестры Изабеллы. И оробевшая Ника, пропела всю кантату.
— Божественная песнь, — у Изабеллы загорелись глаза. — Именно ее следует исполнять на празднестве.
Ника не возражала, эта вещь ей очень нравилась. Сразу же после репетиции, сестра Изабелла, вновь разыскала настоятельницу, уже в монастырском гостеприимном доме и попросила благословения на то, чтобы изменить порядок торжественных песнопений. Однако, мать Петра такого благословения не дала, напомнив сестре, что не им менять раз и навсегда сложившийся порядок, установленный с незапамятных времен, который обитель соблюдала до мелочей. Сестра Изабелла поклонилась и отошла. А на следующее утро мать Петра взошла на хоры и Изабелла поманила к себе Нику. Та выступила из хора, вопросительно глядя на нее. “Пой” - одними губами прошептала сестра Изабелла, взяв на органе первые ноты кантаты, которые, обладая уникальным слухом, запомнила со вчерашней репетиции наизусть. Ника запела. Настоятельница слушала с бесстрастным лицом, опустив глаза. Когда Ника умолкла, молча повернулась и ушла.
После обеда в больничном корпусе, когда Ника кормила кашей ослабевшего больного к ней подошла сестра Изабелла и, наклонившись прошептала:
— Мать Петра благословила нас…
Это означало, что кантата, все таки, будет исполняться на празднестве.
— А подобное разрешение и, даже вольность, как считает сестра Текла, дорогого стоит. Мы должны с тобой очень, очень постараться, — веско добавила Изабелла.
— Да, сестра.
Отставив пустую миску и вытерев подбородок больной, Ника помогла ей улечься, подоткнув одеяло. Все это время сестра Изабелла стояла рядом, а когда Ника понесла миску к лохани с грязной посудой, увязалась за ней.
— Это очень важно. Ты подвизаешься в обители недавно, а потому не можешь даже предположить, насколько важен сей праздник для верующих. Понимаешь?
— Понимаю
— Нет. Не понимаешь! А я готова вылизывать языком, у этих больных их гноящиеся язвы, лишь бы довести твое пение до совершенства.
— Но, я не могу все время заниматься пением, — повернулась к ней Ника, наконец поняв, чего хочет от нее сестра Изабелла. — У меня много работы в больнице.
— Но настоятельница благословила нас… Ты, так ничего не поняла. Среди гостей будет много знатных особ и даже вельмож. Неужели ты не хочешь потрудиться во славу обители?
— По моему, я только этим и занимаюсь, — но поняв, что только что сдерзила, Ника добавила. — Я не могу всю работу взвалить на сестру Терезию. Все сестры, что должны дежурить здесь, готовят обитель к торжествам. Мы с сестрой Терезией остались совсем одни. Понимаешь? Но, я обещаю, что буду приходить к тебе, на хоры, каждую свободную минутку.
— Сегодня, после вечерней службы, сможешь?
Ника медлила с ответом, накладывая новую порцию каши в чистую деревянную миску. После вечерней службы, она торопилась в скрипторий. В тишине монастырской библиотеки, просматривая догматические труды древних философов и святых учителей, читая их бегло по диагонали, уже привыкнув к изломанному готическому письму, надеялась она отыскать имя Зуффа. И сестра Режина, уже давно не показываясь в скриптории, не отвлекала ее. Ника просмотрела только четверть книг библиотеки и потому ей не хотелось бы терять ни одного вечера. Медля с ответом сестре Изабелле, она испытывала досаду на то, что была так не осторожна в своем желании разнообразить праздничное песнопения и так подставилась. Но и отказать самоотверженной Изабелле у нее не хватало решимости.
— Да… я постараюсь прийти… - пообещала Ника, не глядя на нее.
На следующее утро, не выспавшуюся Нику, после завтрака, у дверей трапезной, опять поджидала Изабелла, поскольку Нике удалось потихоньку проскользнуть мимо нее сразу после утренней службы. Вчера вечером, она, конечно, так и не попала в скрипторий, а, в конец, измученная Изабеллой, едва добралась до своей хижины, в непроглядных осенних потемках.
— Сейчас, после службы, матушка настоятельница терпеливо выслушала меня, — поравнявшись с ней проговорила Изабелла. — Она отпускает тебя на все эти дни, освобождая от работы в больничном корпусе. Теперь ты будешь приходить ко мне на распевки после утренней службы и обеденного часа, — и вздохнув, добавила, сокрушенно качая головой. — Зато вечером я должна буду нести послушание на кухне — варить черничное варенье.
Ника сдержала улыбку: либо настоятельница обязала Изабеллу к этому послушанию потому, что именно у нее, почему-то, получалось самое лучшее варенье из ягод, либо потому, что бы немного по умерить пыл сестры, готовой ради музыки горы свернуть. Так ли обстояло дело с вареньем, но, что касается музыки, Изабелла была очень требовательна, выказывая себя иногда настоящим тираном, как это было вчера вечером, когда она совершенно позабыла о времени. Нике настолько трудно доставались эти спевки так, что она мечтала вернуться в больничный корпус к тихой сестре Терезии, которую в последнее время почти не видела, и покладистым больным. Все же, она находила силы приходить в скрипторий, правда, иногда, она просыпаясь, обнаруживала, что лежит головой на раскрытом фолианте и светильник давно уже погас, а в высокие окна светит стареющий месяц. Тогда, при его свете, она ставила книгу на место и выходила на крыльцо, где снимала фонарь, висящий в нише двери и брела к хижине Терезии, вдыхая холодные и терпкие осенние запахи увядания. Сама хозяйка лачуги уже давно спала при угасающем очаге, завернувшись в меховую полость. Ника добиралась до своей лежанки, бессмысленно глядя на, оставленный для нее Терезией, поджаренный хлеб и повидло и едва закрывшись шкурой, тут же проваливалась в сон, в котором сестра Изабелла недовольно выговаривала ей о том, что ее голос не достигает нужной чистоты и наверное уже никогда его не достигнет и, что сестра привратница, с ее вечно простуженным голосом, споет лучше, чем она, Ника. До празднеств оставалось три дня. В саду монахини сгребали листья. В бочке с дождевой водой плавали яблоки.
