На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия (список книг .TXT) 📗
За размышлениями Пелагея не заметила, как Эремиор пристроился позади нее. Дитя эфира, чтоб его!
— Меня больше спасать не надо. Уйди, а? — миролюбиво, насколько это было возможно, попросила она.
— На пять шагов. Дальше нельзя, — отозвался Незримый. Убрал сияющие волосы в хвост, расправил полы сияющих одежд и увеличил дистанцию до вышеозначенных пределов.
Пелагея испустила вздох умирающего. Она-то привыкла к одиночеству. Для нее телохранитель тот еще балласт. И ведь не отвяжешься.
Правила у него. Против правил не попрёшь.
Или, может, попытаться?
— Да говорю же, там кто-то есть! — раздался в коридоре громкий шепот. — Сходи, проверь.
— Можете меня уволить, госпожа, — прошипели в ответ, — но проверять я не стану. У меня трое детей по лавкам сидят. Им нужна живая мать!
— Ах ты, трусиха! — в сердцах топнула ножкой Амелия. — Всё самой!
И настороженно приоткрыла дверь.
В комнате для гостей трясся и подпрыгивал тот самый шкаф.
— Ну же, не шали. Хороший мальчик… А не то я тебя лаком покрою.
«Хороший мальчик» увещеванию внял: он подпрыгнул в последний раз и зловеще замер. Изнутри что-то со скрежетом повернулось в замке.
Выбравшись из колючего лабиринта, Киприан отодрал прилипший к плащу репейник и оглянулся: последний рубеж пройден. Но куда завела его дорожка любви? Неужели в тупик?
Он уже и забыл, что собирался вырвать Пелагею из лап смерти. Теперь задача представлялась непосильной. Первым делом следовало найти выход из заколдованного круга.
Со стороны тупика во мраке что-то блеснуло. А потом опять и опять. Лучик надежды? Держи карман шире! Или, как бы сказала Юлиана, долой сентиментальную ересь.
Поблескивала никакая не надежда, а заурядная замочная скважина. Аккурат для старого бронзового ключа, какими, должно быть, пользовались в незапамятную старину. Где бы его раздобыть?
Когда мысль Киприана, тяжелая и неповоротливая, перетекла от ключей к отмычкам, что-то вдруг стало оттягивать шею. Рука сама метнулась к воротнику. Там, под одеждой, обнаружился шнурок с ключом. Откуда? И почему Киприан его раньше не замечал?
Он лишь однажды мельком видел ключ на шее у Пелагеи. Точно такой же, с зазубренной бородкой и выкованной из железа ажурной головкой. Но не могла же Пелагея тайком передать его Киприану? Или могла?
Во время рукопашной у межевого камня — вполне. Ух и хитрюга!
Вставив ключ в скважину, Киприан повернул его до упора. Что-то щелкнуло, и дверца отворилась без посторонней помощи. Снаружи на него во все глаза таращилась Амелия.
От страха она утратила дар речи и даже выронила топор, едва не отбив себе палец на ноге. Затем испуг у нее на лице сменился благоговением. Амелия обмерла от восхищения. В конце концов, не каждый день к тебе из шкафа выходит прекрасный принц в струящейся мантии да кленовом венке.
Смущающий момент Киприан благополучно прозевал. Нет, чтобы извиниться за вторжение, отвесить учтивый поклон, расшаркаться — или что там еще полагается делать в высшем обществе? Он вынул из-за пазухи красный бархатный футляр и с места в карьер протянул его Амелии.
— Не подскажете, что это? В лабиринте нашел. Хотел выкинуть, а оно… Будто клеем намазано.
Та захихикала и обворожительно похлопала ресницами.
— Оригинально. Если вы таким способом хотели сделать мне предложение, мне очень приятно. Только вот незадача: я замужем.
Киприан вздохнул, передернул плечами и зашагал по ковровой дорожке прочь.
— Отдайте его той, кого любите! — крикнула вдогонку Амелия. — Она точно оценит! Ах да, парадная дверь вперед и направо! Там внутренний запор!
"И где только таких дремучих индивидов берут? По почте, что ли, выписывают?" — подумала она, глядя ему вслед.
А обернувшись, застала свою служанку за неблаговидным занятием.
Трусиха, у которой трое по лавкам, неудержимо и заразительно зевала. Никто не мог в точности установить, сколько ночей она не спала, убирая бардак после бесчисленных вечеринок госпожи. Но вот что она проворонила явление прекрасного принца, это как пить дать.
— Эй! — окликнула ее Амелия. — Я, конечно, обладаю кое-какими познаниями в медицине. Но челюсть вправлять пока не умею. Ты уж поаккуратнее, ладно?
Юлиана долго лежала без сна на моховой подстилке. Сосны шепотом спорили в вышине, скрипя от натуги, но ничего, решительно ничего из их спора было не разобрать.
Слёзы давно высохли — больше ни капли не выжать. На душе было тяжко и муторно, словно придавили ее гранитной плитой.
Сколько часов прошло? Сколько дней миновало? Юлиана потеряла им счет.
Она лежала, безучастно глядя на извилистое течение далёкой галактики над головой. Слушала, как цокочет на ветке белка, как трещит в глубине леса валежник. Где-то ухал беспокойный филин. И казалось ей, будто в сумраке, напитанном сыростью, сквозь кожу медленно прорастает трава.
Кекс с Пирогом сбежали в неизвестном направлении. Когда хозяйка впадала в уныние, они предпочитали держаться от нее как можно дальше. Юлиана была и сама не прочь в такие минуты приобрести раздвоение личности и куда-нибудь от себя улизнуть. Но она подозревала, что даже в случае раздвоения личность-беглянка еле переставляла бы ноги.
Берестяной короб луны напрасно расточал свет — его красотой некому было любоваться. Ветер льнул к коже, ластился, точно невидимый ручной зверь. Но Юлиане было не до нежностей. Она предпочла бы всё забыть, затеряться среди природы и начать жить заново — без груза памяти, без сожалений, без страданий. Только вот образ Киприана — такой притягательный, тёплый и родной — никак не шел из головы.
— Ты ведь не умер… Не умер… — бормотала она, прикрыв веки.
Так, незаметно, наступило утро. На поляне в росе покачивались стебли сорных трав, а где-то в ветвях распевалась перед концертом арния.
Юлиана разлепила глаза и поняла, что совершила роковую ошибку, задремав в лесу. За ночь она продрогла до костей. Ткань на спине впитала сырость мха, по телу гулял озноб.
— Вот я дура, — сказала себе Юлиана. — Кто меня теперь вылечит?
В глазах защипало от слёз. И она непременно бы расплакалась снова, если бы перед нею не спустился с неба рыжий кленовый лист.
— Что еще за дела? — встрепенулась она. И явственно расслышала, как на древесном языке кто-то произнес:
«Иди по листьям».
Она порывисто обернулась и вскочила на ноги. Жутко ломило спину. Мышцы и кости болели так, словно Юлиана ночь напролёт таскала пудовые гири и занималась тяжелой атлетикой.
Она наплевала на боль. Впереди багрянцем и янтарём пестрела тропинка, усеянная палой кленовой листвой.
Пусть говорят, будто счастье как блики на воде. Будто не поймать его, не запереть в сундуке. Юлиана подбирала каждый лист, как сокровище, — со сладостным замиранием сердца, с какой-то смутной волнительной радостью. И это было сродни счастью. Счастью, которое можно осязать.
Только что она блуждала одна в целом мире, покинутая, забытая, с громадной пустотой там, где раньше жила любовь. А пройдя по тропе до конца, вдруг потерялась в круговерти чувств.
Перед нею на поляне высился Вековечный Клён. Он стоял весь в золотом шелесте, распространяя вокруг слабое свечение. Его крона касалась небес, корни проникли глубоко под землю. По стволу змеились сияющие ленты аквамарина.
У Юлианы занялось дыхание. А в следующий миг лес залило неправдоподобно алой волной рассвета.
Рассыпав собранные листья, Юлиана со всех ног бросилась к дереву. Неумытая, растрепанная, с усиливающимся ознобом, она спотыкалась о кочки, падала в грязь и снова вскакивала, не в состоянии поверить в то, что с нею происходит.
А добежав до ствола, обняла его, насколько хватало рук, и сияние с коры перетекло на ее кожу. Привело в порядок волосы, стёрло следы грязи, залечило синяки с царапинами и прогнало лихорадку.
— Клён ты мой родимый, — всхлипнув, пробормотала Юлиана. — Вернулся, живой… Как же я рада!
