Дочка папы Карло (СИ) - Страйк Кира (читать хорошую книгу полностью txt, fb2) 📗
Из всех них более-менее складывалось общение с разведчицей, которой и самой палец в рот не клади, миролюбивой Татьяной, которая, кажется, даже с каракуртом сумеет поладить, и очень даже прекрасно с княжной, которой до моего появления здесь было крайне одиноко в этом “детском саду”. Даже Софья предпочла несколько дистанцироваться от неожиданно изменившейся подруги.
Меня это более чем устраивало. Потому, что избавляло от необходимости лишний раз объясняться относительно внезапно проснувшегося интереса к столярному делу.
Николай Степанович Савицкий — преподаватель этого самого дела — поначалу просто отправил меня восвояси, когда я объявила ему о своей идее. На его уроке столярный инструмент барышням вообще в руки не давали. То есть предполагалось, что мы должны просто слушать и наблюдать за тем, что делает он.
Пришлось снова топать к маман и намекать на необходимость содействия руководства. Инспектриса, не смотря на весь свой скепсис, всё-таки выполнила обещание и дала распоряжение допустить настырную меня к инструменту.
Интеллигентного вида худощавый усатый дядька в пенсне, обиженный на меня за обращение к начальству, демонстративно положил передо мной прямоугольную чурку, топорик, сложил натруженные руки на тощем животе и уставился сквозь стекло окуляров. Спасибо, хоть не колун — побоялся, видать, что я сдуру уроню его себе на ногу и ещё на месяц загремлю в госпиталь.
Топорик, хоть и был небольшим, но для меня всё равно тяжеловат. Взяла его в руки и покачала в воздухе, оценивая свои и его возможности.
—Ладно, сухарь, будет тебе демонстрация народного творчества. К инспектрисе больше не побегу. В конце концов, никто здесь, надеюсь, не рассчитывает на то, что я этим топором скульптуру коня сваяю?— собравшись с духом и хорошенько примерившись, за несколько минут обстругала из кривой чурки вполне приличную заготовку, например, для ножки под табурет. —Ну вот, простенько и со вкусом.
Окуляры столяра вместе с усами медленно поползли вверх. Пришлось заново пересказывать историю, рассказанную для маман. Экзамен был сдан — консенсус практически достигнут. Господин Савицкий выразил свои восхищения по поводу моих навыков Римме Ефремовне и мне было официально дозволено в свободное от занятий время упражняться в классе для трудовых занятий.
Как всякий учитель, к предмету которого воспитанник проявил искренний интерес, Николай Степанович быстро проникся ко мне симпатией и участием к самой затее. Его личный инструмент, конечно, не являлся пределом совершенства, поэтому, работа продвигалась ещё медленней, чем дома.
—Ничего-ничего,— утешала себя, пока высунув язык корпела над многослойной заготовкой, —Раз в это время сей шедевр смогли выточить, значит и я сумею. Тем более, что мотивации у меня для этого — хоть отбавляй.
Опять же, эту работу я уже один раз выполняла.
В общем, как говорят в сказках — долго ли, коротко ли — а момент, когда фрагмент был готов, водворён на место, рама залакирована и, наконец, хорошо просохла — всё-таки наступил. Само зеркало, для удобства вынутое из рамы, временно перенесли в класс. Всё было готово к эксперименту.
— Давайте понадёжнее установим его у стены, чтобы не дай бог не разбилось, и осмотрим, как это выглядит со стороны. — предложила я.
Присутствие пепиньерки и учителя меня не смущало — мысленно я вообще уже была дома. Сердце колотилось гле-то в горле, пока уже на сотый, наверное, раз заново восстанавливала в памяти всё, что сделала тогда — в мастерской.
Подошла к зеркалу, закрыла глаза и, затаив дыхание, огладила раму в месте вставленного фрагмента…
Ничего не произошло.
—А глаза-то я зачем закрыла?!— отругала себя, вспоминая, как в зеркале проявлялся коридор института.
Уставилась в зеркальную гладь и снова протянула руку к нужному участку, отмечая, что пальцы практически не замечают места стыков.
И снова ничего не происходило. Всё тот же класс, восхищённый преподаватель рядом, улыбающаяся пепиньерка — никакого головокружения и помутнения картинки.
Сдавливая грудь, из самых глубин удушливо поднимались паника и отчаяние. Я не понимала, почему портал не сработал. Почти готовая разрыдаться, снова и снова осматривала раму, каждый миллиметр трясущиеся руки медленно ощупывали дерево — всё было в порядке. Но ничего не происходило!
— Чем вы так огорчены?! — заметив моё состояние, обеспокоенно спросил Николай Степанович, — Мне кажется, всё получилось просто изумительно!
— Вам нехорошо, мадемуазель?! — тоже засуетилась наблюдательница.
— Нет, всё в порядке. — я поняла, что мне просто необходимо сейчас отсюда уйти, иначе точно разревусь.
Выговорив что-то невнятное про неважное самочувствие, едва переставляя ноги, пошла из класса.
— Я вас провожу, Алиса. — участливо и решительно заявила девушка и подхватила меня под руку.
Свидетели мне сейчас были совершенно не нужны, но отказаться не было никакой возможности. К тому же, вдруг, ощутила, как слабеют колени и в самом деле кружится голова и перестала сопротивляться — могла ведь в самом деле самостоятельно не дойти до кровати.
—Что же не так? Что же не так?!— мы медленно брели по коридору в сторону дортуара. —Надо успокоиться, взять себя в руки, вернуться и попробовать ещё раз, пока зеркало не унесли на положенное ему место. Как бы ещё случайно не грохнули по дороге. Да нет… За такое маман голову открутит — будут аккуратны. Стоп! “Не грохнули…”— повторила я собственные слова, останавливаясь, как вкопанная, посреди лестницы.
И едва не застонала в голос, осмысляя только что промелькнувшую догадку. Дома в папиной мастерской я в момент “перехода” придерживала зеркало одной рукой за раму. То есть оно не было ничем закреплено. Очевидно, что в момент моего падения оно тоже упало и наверняка разбилось.
—Нет! Только не это! Пожалуйста!— вспоминая в мельчайших деталях обстановку мастерской, окончательно приходила к выводу, что зеркало сто процентов должно было разбиться — за моей спиной тогда как раз находился острый угол стола.
Так что я могла теперь хоть бегать вокруг этого — местного, хоть прыгать, хоть понюхать, хоть лизнуть, хоть станцевать с бубном — результат останется прежним.
— Может быть к доктору, мадемуазель? — уже пугаясь не на шутку, спросила девушка.
— Нет, благодарю вас… пожалуйста, просто в кровать. — глядя в пол, сипло попросила я — горло свело судорогой сдерживаемых слёз.
Едва добравшись до постели, зарылась под одеяло и беззвучно заплакала. Хотя желание было — просто выть. Душечки переживательно потолклись у моей кровати, но из своего убежища я так и не вылезла.
Доктора ко мне всё-таки притащили. Пришлось прикинуться спящей. Лев Петрович списал всё на переутомление, решил, что рано меня отпустил в пучину бурной ученическойдеятельности, велел не будить и завтра оставаться в кровати.
13
Утром и в самом деле проснулась больная. В дортуаре было пусто — одноклассницы, видимо, были на занятиях. Странно, даже не слышала ни колокола, звеневшего подъём, низвуков их сборов.
Хотя, чего странного — всю ночь протаращилась в белый потолок, пытаясь осмыслить, оценить ситуацию, поискать какой-то выход. А выход никак не находился. Раз за разом прокручивала всю цепочку событий и возвращалась к единственному выводу — я здесь навсегда. Слёзы отчаяния сами собой катились по вискам, заливая волосы и подушку. Даже не помню, в какой момент организм милосердно отключился, и я уснула.
Теперь голова была тяжёлой и совершенно отказывалась думать. Всё тело почему-то ломило, как будто накануне весь день таскала мешки с картошкой. Лицо, даже по ощущениям, от слёз распухло так, что не хотелось смотреться в зеркало. Шевелиться тоже не возникало ни малейшего желания.
Надо было как-то вытаскивать себя из этого состояния обмороженного отупения. С этой мыслью я снова уснула.
Глаза открыла уже к обеду. В комнате по-прежнему было пусто, а на тумбочке возле кровати стояла моя порция еды. При виде её сперва замутило. И тут же, противореча этому факту, в животе заурчало. Организм, игнорируя мои переживания, имел личное мнение на этот счёт, всё-таки, хотел жить и требовал “топлива”.
