Бар «Безнадега» (СИ) - Вольная Мира (читать бесплатно полные книги txt) 📗

Есть все-таки в русском мате поэзия и экспрессия.

После радует тем, что марионетки среди тех, кого они вытащили из Амбреллы, не было, заставляя материться уже меня. А напоследок снова задает вопрос, с которого, по сути, и начал наш разговор. И его «когда вы будете» мне не нравится совершенно.

- Едем? – спрашивает Эли, наблюдая, как я убираю телефон в карман.

- Еду, - киваю, - ты остаешься с Дашкой и Данеш.

- Аарон…

- Это не обсуждается. Ты остаешься.

- Ждать тебя, как жена декабриста? – упрямо вздергивает Элисте острый подбородок. В этом жесте вся Громова: острая, соблазнительная, упрямая.

- Эли…

- Зачем ты едешь туда? – наступает она, упираясь тонким пальцем мне в грудь. – Чтобы что? Ты не знаешь, как его убить, не знаешь даже просто, как вытащить из Ховринки, вообще ничего не знаешь.

- Переживаешь? – я конченый дебил, знаю, но пламенная тирада Громовой вызывает удовлетворение. В смысл слов я не особенно вслушиваюсь.

- Ты дурак? – Эли раздражена, ворчит, хмурится, а мне просто кайфово.

На самом деле я еду в Амбреллу не за эгрегором, я еду туда за телом дочери Игоря, если еще хоть что-то от нее осталось, и за марионеткой. Потом буду разбираться со всем остальным.

- Там парни Волкова, Лис. Его лучшие парни, мы найдем марионетку или то, что натолкнет на след. От посторонних Амбрелла очищена и закрыта, здание запечатал ключник.

- От посторонних, - заламывает Громова бровь, и столько ехидства в ставшем вдруг ласковым голосе, что я задницей чувствую какую-то подставу, понимаю, что только что где-то знатно прокололся. Понять где, не успеваю.

- А от душ? Полагаешь, Амбрелла не попробует помешать тебе? Если она… черт… оно, это, в общем, знает, что мы знаем, что оно такое?

Лис уперлась рогом, Лис попрется туда, даже если я надену на нее кандалы и запру в подвале, даже если прикажу ведьмам…

Я вскидываю руку, пытаясь коснуться лба Эли, чтобы усыпить, но она отстраняется быстрее, чем я успеваю даже сконцентрироваться.

- Даже не надейся, Зарецкий. Выдвигаемся через полчаса, я позову кое-кого из собирателей.

- Громова! – рычу.

- Разговор закончен, - отворачивается она ко мне спиной, ныряя рукой в карман за мобильником. – Попробуешь что-нибудь выкинуть, Зарецкий, и…

- Ну?

- И я сделаю так, - пожимает плечами спокойно и мерцает, а в следующий миг голос доносится от двери «Безнадеги». – Только мерцать буду дальше, - щурится победно.

- Тебя только что сделали, Аарон, - комментирует ровно Дашка, облизывая ложку с мороженым, добавляя несколько градусов в термометр моего раздражения.

- Вы бесите меня! – обращаюсь уже к обеим и с шумом втягиваю в себя воздух, чтобы прочистить мозги. Две «лучшие-внезапно-подружки» усмехаются на выпад.

- Если хоть что-то пойдет не так, хоть малейший намек на внеплановое дерьмо, ты сваливаешь оттуда без разговоров, - предупреждаю я Лис, понимая с каким-то странным смирением, что проиграл. Вообще по всем статьям. – И забираешь свой выводок собирателей.

- Без проблем, - соглашается Эли быстро, отрывая на миг взгляд от телефона, в котором что-то набирала до этого. И я давлю очередной раздраженный вздох.

Дашка с ведьмами после недолгого спора остаются в «Безнадеге». Бар сейчас даже безопаснее моего дома, я контролирую и чувствую его гораздо лучше. А мы с Лис через полтора часа, после того, как все детали обговорены и уточнены по десятому кругу, план недостроя и его подвалов изучен вдоль и поперек, мерцаем сразу к Ховринке.

И я тут же задвигаю собирательницу себе за спину. Это безотчетное.

Амбрелла, сука, бдит.

Я не чувствую давления, или напряжения, или чужого взгляда, здание кажется просто зданием, но… зная, что оно такое, поступать по-другому глупо. Здесь сейчас странно тихо, пасмурное небо кутает заброшку в тени и болезненные пятна бликов и отсветов, где-то там, за нашими с Эли спинами, за серыми, тяжелыми тучами корчась в муках умирает закат. Ховринка огромная, неуклюжая и бестолковая. Неумелый и неловкий выкидыш целого выводка архитекторов, ребенок-уродец, нежизнеспособный еще на стадии планирования, но при этом все же сумевший, словно в насмешку, выжить. Она скалится выбитыми окнами, стенами, испещренными надписями, запахами протухшей еды, подвала и сотней немытых тел, разбросанным вокруг мусором. Будто выплюнула все свое содержимое нам в лицо, демонстрируя, гордясь каждой своей уродливой составляющей.

- Смотри, - произносит Элисте, заставляя отвести взгляд от главного входа, указывая рукой куда-то вбок, - я раньше не замечала, а теперь вдруг в глаза бросилось.

Лис показывает на ближайшее к нам дерево. Низкое, серое, с перекрученными ветками, с выступающими над землей, как кости скелета, корнями, с какими-то ржавыми пятнами по всему тонкому, ребристому стволу. Я перевожу взгляд на деревья вокруг, на кусты: все ржавое, все прогнившее, и несколько падальщиков на ветвях того, что могло быть березой, у самого входа.

- Падальщиков здесь тоже много, - цедит Лис. – Всегда было много, но я никогда не обращала и на это внимания.

- Это кладбище, Лис, - тяну я собирательницу за руку, - на кладбищах падальщики – естественная часть пейзажа.

- Не могу сказать, что меня это оправдывает или особенно утешает, падший. Но за попытку спасибо.

Я только киваю, пробираясь через битые бутылки, шприцы и обертки к главному входу. Парни Гада и трое собирателей должны ждать там.

Сквозь щели между досками, которыми заколотили окна и двери, тянет сыростью, плесенью, холодом и дикой вонью, я вижу грибок на бетонных стенах, ступеньках, козырьке и колоннах. Он как растущая раковая опухоль. Здание доживает последние дни, кажется, что готово вот-вот рассыпаться само по себе. Фундамент местами ушел в мягкую землю, трещины ползут по всему корпусу: большие, маленькие, кое-где целые сколы, как вырванная из тела каменного исполина плоть.

Вот оно.

- Оно торопится, - говорю тихо, хотя и сомневаюсь, что это поможет. – Потому что умирает, Лис. Действует так неаккуратно, потому что скоро сдохнет. Посмотри, - чуть веду подбородком, - Амбрелла разваливается на куски.

- Да, - рука в моих пальцах на миг напрягается. Лис прислушивается.

- Что?

- Ничего, - тут же отвечает. – В этом-то и дело. Мне казалось, оно должно нас ждать.

- Мы не знаем наверняка, умеет… - тут же поправляюсь, - могло ли оно нас слышать.

Громова ничего не отвечает, и я толкаю двери главного входа. Доски и цепи, которыми они были раньше закрыты, тонким слоем пепла лежат под ногами. Работа Пыли. Я знаю парня, он знает меня. Вообще, я знаю почти всех ребят Волкова – знакомства, оставшиеся от моей постыдной связи с Советом.

В холле в разной степени напряженности все. Даже те, кого я не ожидал и не особенно горю желанием видеть.

- Саныч? – за широкой спиной мужика толпа мордоворотов в камуфляже. Ладно, не толпа, шкафов десять, но… не они меня напрягают. Среди них, без маски и с раздражающим выражением на морде – светлый бобик с преданным взглядом.

- Делиться надо, Зарецкий, - притворно вздыхает глава Совета. – Делиться.

- Я полагал, ты занят согласованием вопроса о сносе Ховринки с муниципалитетом, - кривлюсь, еще раз оглядывая собравшихся. Пыль, Стомат, Леший и Док – парни Гада – возле широкой главной лестницы, сам Волков почти равнодушно подпирает стену у того, что должно было в итоге стать одним из лифтов, а сейчас просто пустая шахта, трое собирателей на подоконнике левее, под слишком оптимистичной кривой надписью «выход есть», кажутся на все положившими огромный болт, заскучавшими туристами. И толпа… этих… как кремовые, мать их, розы из прогорклого масла на стухшем торте.

- Основное я сделал, дальше справятся без меня, - немного ведет Саныч головой. Он, как всегда, похож на приодевшегося бомжа: взъерошенный, всклоченный с такой рожей, словно он видел все. Это выражение на его морде меня всегда бесило, бесит по-прежнему. Его только Гад может выносить.