Невеста - Демина Карина (книги онлайн полные TXT) 📗
С нее слетел капюшон, и на светлых волосах блестели капли дождя.
— Вот здесь… — Он узнал это место, крохотный пятачок на гранитной ладони. Камень здесь ничем не отличается от иных камней. — Здесь я умер. Почти.
Эйо вздохнула и прижалась щекой к его раскрытой ладони. Пальцы она разгибала силой.
— Ты жив. И я. И остальные тоже… и жить будем. Я уеду в Эртейн, а ты останешься здесь. Будешь возвращаться, хорошо бы каждый день, но как получится. Хотя скоро зима и ночи будут долгими. Я буду ждать тебя каждый вечер. И буду злиться, когда ты не приходишь. Скучать. Письма писать… и ты тоже однажды напишешь брату.
С ним получилось попрощаться, но как-то так, что осталась заноза под сердцем.
— Сначала просто письмо. Ничего важного, расскажешь, как тут обустроился… или спросишь про то, как он справляется. А он ответит. И когда-нибудь вы снова научитесь доверять друг другу.
Возможно.
— Ты же все равно любишь его. А он — тебя. Можешь ворчать сколько хочешь, но это правда. И не вздыхай, я точно знаю.
Знает, радость зеленоглазая.
— А по весне тебе надоест мотаться, и ты построишь дом. Небольшой, для двоих… и вереск зацветет. Ты говорил, что здесь много вереска…
Он и вправду расцвел в начале лета, упав на склоны гор бело-лиловым покрывалом. Солнце раскалило камень и землю, и медвяный аромат вскружил голову.
Мне хотелось петь и кричать.
И еще сделать какую-нибудь глупость.
Например, упасть навзничь и лежать, глядя в небо. О да, я знаю, что леди не бегают по вересковым пустошам, не визжат как оглашенные и от мужей законных не отбиваются.
Правда, от него не отобьешься.
Падает рядом, отфыркивается, и взгляд такой укоризненный, что того и гляди совесть проснется.
Только Оден на мою совесть рассчитывать не привык. Перехватив меня лапой, подкатывает ближе к себе, сует нос в ухо и шумно дышит. А вроде бы взрослый, солидный… щекотно, между прочим.
И будут ведь говорить, что это я на него дурно влияю.
Заваливаясь набок, я пытаюсь оттолкнуть его лапой, но попадаю в пасть. Оден нежно прикусывает подушечки. Полнейшее безумие, но мне хорошо…
Осень осталась позади.
Эртейн — небольшой некогда городок, стремительно разраставшийся. Здесь дощатые хибары липли к старым домам, что кирпичным, что деревянным, но одинаково солидным, при неизменных колоннах, лестницах и мраморных вазах, в которых скапливалась вода. Мощенные камнем улицы зарастали грязью, а дождь лишь размывал зыбкие грани условностей.
Я не хотела оставаться.
А Оден не хотел оставлять меня, но водил по дому, прислушиваясь к старческому его кряхтению. Прежние хозяева не слишком-то хорошо о нем заботились. Паркет из бука потемнел, зарос грязью, а кое-где вздулся горбами. Двери скрипели. Стекла были мутны. На древней ванне шрамом выделялась кое-как заделанная трещина. Бронза кранов позеленела.
— Вряд ли так просто найти подходящий дом. — Я обняла помрачневшего мужа. — И этот неплох. Надо просто им заняться.
Эту ночь мы провели вдвоем.
И следующую тоже…
Но ему все равно пришлось уйти.
Гримхольд. Перевал. Мосты и опоры. Дорога, которой пока не было. Мертвая крепость. Город. Контрабандисты. Отступники. Дезертиры.
Воры.
Убийцы.
Золотоискатели. Кто-то пустил слух, что с Оденом в горы пришли золотые жилы, и по первым морозам к Перевалу потянулись безумцы, одержимые желанием разбогатеть.
Оден говорил о них с раздражением. Он возвращался, когда мог, почти всегда уставшим, часто — злым, иногда — задумчивым и способным лишь на то, чтобы добраться до кровати. Он просил посидеть рядом, и я садилась, рассказывая о мелких сплетнях мелкого же городка…
Да, меня приняли.
С недоверием. С опаской. С настороженной завистью, сквозь которую сквозило ожидание: когда же мой бедный супруг поймет, какую совершил ошибку.
А он не понимал.
Упрямый.
Зима пришла с первым снегопадом, который длился трое суток.
Дорогу завалило.
И Эртейн замер, полусонный, ленивый, согретый каминами да очагами.
Зима — время долгих вечеров и сплетен, уже утративших прежнюю остроту.
Посиделок за чаем и рукоделием.
Лавин.
И взрыва, эхо которого долетело до нас.
Ожидания, затянувшегося на полторы недели. Я порывалась сбежать. И останавливала себя, уговаривая, что там, на Перевале, стану лишь помехой. Что Оден занят.
Он вернется.
Или отправит записку. Даст знать, что с ним все в порядке… и не только с ним. Горе и страх объединяют. И дни сменялись днями. Моей выдержки хватило на семьдесят два часа, а потом я приказала седлать лошадей. Вот только дорога оказалась перекрыта. Нас не пустили дальше блокпоста.
Приказ.
Когда Оден все-таки появился, я запустила в него фарфоровой супницей. И разревелась.
Всхлипывала долго. Со слезами уходила боль.
А немота оставалась.
Оден пытался успокоить, говорил что-то, целовал, гладил, а я только головой мотала и цеплялась за него, но тут же отталкивала.
— Ты… — От него пахло застарелым едким потом, пылью, кровью и металлом. — Еще раз… так… сбегу.
— Не позволю.
— Я… с тобой отправлюсь. В гостиницу…
— Гостиницы больше нет, Эйо.
Взрыв. Рухнувшая опора. И оползень, который накрыл половину небольшого городка. Жертвы и похороны. Чернота траурных нарядов и белые саваны у разверстых могил.
Руки Одена, что сжимают мои плечи так, словно он опасается, что я уйду следом.
И я наклоняю голову, прижимаюсь к ладони щекой.
Завалы расчищали долго. И городок сам собой отступил от коварного склона. Я знаю, что его перестраивали, теперь уже по плану. Крепили скалы, выводили по граниту сеть живого железа. Трое суток без сна, почти на пределе. И Оден, добравшись домой, свалился на диван в гостиной и заявил, что будет спать.
Слово сдержал.
Я только утром смогла уговорить его перебраться в спальню, и то пообещав, что буду рядом.
Была.
Дни к дням, разноцветные бусины на нити времени. И каждая что-то да несет…
И время зимы иссякло.
Весна пришла с солнцем и ветром, с подводами, потянувшимися к Перевалу, и с приемом в городской ратуше. Кто знал, что Оден умеет ревновать.
Люто.
До вздыбленной гривы, продравшей мундир, до оскала, до потемневших глаз и потери речи.
Был ли повод?
Был танец с незнакомым, но чрезмерно любезным офицером, вероятно, из новых, ищущих приключений.
И его настойчивое желание продолжить знакомство.
Чужой запах на моих перчатках.
Двусмысленная шутка майора, что за красивой женой особый присмотр нужен.
Про шутку и запах я выяснила позже, а в тот миг поняла, что Оден готов убить. И, взяв за руку, увела. Уже в карете, позволив содрать эти треклятые перчатки, сказала:
— Собака ты глупая…
Оден же выдохнул и сдавил меня до боли.
— Убью, — прошептал он, целуя за ухом. — Если бы ты знала, что они говорят…
— Знаю. Чушь. — Ту же, что в дамских салонах. — Не верь.
— Не буду. — Он успокаивался медленно, и я перебирала золотые иглы в волосах. — Дом почти достроили. Он меньше этого… и не такой удобный, но… ты же переедешь?
— Конечно.
Мой новый дом был полон света и весеннего робкого тепла. В нем пахло свежим деревом, лаком, камнем, шерстью, Оденом и мной.
А чуть позже — южным теплым ветром.
И этот запах остался даже в поместье, куда нам разрешили вернуться на три дня: у дома Красного Золота появился наследник, медноволосый мальчишка с бледно-голубыми глазами.
Виттар был горд и смущен.
И еще растерян.
Он впервые был живым и больше чем когда-либо прежде похожим на Одена.
И хорошо, что эти двое смогли наконец поговорить друг с другом, пусть для этого им понадобилось подраться и напиться, а весь следующий день Оден провел, лежа в постели и прижимая ко лбу бронзовую лошадь.
— Сложно, — сказал Оден позже, когда все-таки нашел в себе силы расстаться с лошадью. — Я все еще не могу привыкнуть к тому, что он взрослый.
