Гадюка на бархате (СИ) - Смирнова Дина "Сфинксия" (читаемые книги читать TXT) 📗
К расположившемуся на берегу лагерю брат с сестрой шли молча. Лавиния не находила в себе сил начать разговор с Ксантосом, а тот долго не решался её тревожить. Но когда они уже подходили к шатрам, он всё же спросил:
— Вы ведь не верите в то, что господина Габриэля убил Рихо Агилар?
Лавиния резко вскинула голову. В её голубых глазах вспыхнуло ледяное пламя, заставившее Ксантоса очень пожалеть о вопросе. Но если сестра и злилась, то точно не на него. Потому что уже через мгновение она покачала головой, сказав:
— Нет. Я не поверю, пока Рихо сам мне в этом не признается. А сейчас я собираюсь вытащить его из лап этого рыжего сопляка, мидландского императора. Пока куда больше оснований предполагать, что Габриэля убил именно он или кто-то из его окружения.
— Вы предъявите Карлу Вельфу ультиматум?
— Да. Но сначала — докажу ему серьёзность своих намерений. Для этого мне и понадобится Гверн.
Распрощавшись с братом у входа в своё временное жилище, Лавиния вошла внутрь. В шатре было тепло от разожжённых жаровен, а пара магических ламп светила ярко и ровно. Откинув крышку сундука, Лавиния принялась вынимать из него наряды, выбирая платье, в котором должна была предстать перед гиллийским княжичем.
Шёлк — голубой, как высокое небо Фиорры — и нежно-розовый — как жемчужины, что достают из глубин Хризолитового моря. Бархат — изумрудно-зелёный, как гиллийские луга. Алый — как цвет мидландского герба, как огонь и кровь… И фиолетовый — как мантия Габриэля в их последнюю встречу.
Лавиния стиснула ткань пальцами, молча оседая в застланное белой шкурой юттского медведя кресло. Она не плакала. Как и не делала этого ни разу с того дня, когда узнала о смерти брата, получив письмо, принесённое магическим вестником. Но горло её словно бы сдавила цепкая безжалостная рука, и дышать получалось с трудом, коротко и рвано.
Раньше Лавиния думала, что горе — это слёзы и громкие причитания или ярость и бешенство. Но теперь она чувствовала себя так, будто все эмоции исчезли, как следы на песке, смытые морской волной. Или же — словно бы миру настал конец, всё обратилось прахом, а сама Лавиния бесплотной тенью скользила над руинами. Ничто больше не казалось имеющим смысл или трогающим душу. Но у Лавинии ещё оставались долг перед семьёй и Рихо. И неосуществлённая месть за брата. Поэтому Белая Львица не могла просто опустить руки. Даже если этого и хотелось больше всего.
Погружённая в горькие мысли, Лавиния не сразу обратила внимание на негромкий шорох. И испуганно ахнула, когда из-под походной кровати, прямо под ноги выкатился пищащий, шипящий и клекочущий клубок, представлявший собой двух белых детёнышей горгульи. Те сошлись в полушутливой-полусерьёзной схватке, кусаясь, царапаясь и неуклюже растопыривая крылья.
Священные бестии Хрустальных островов сейчас вели себя как обычные зверёныши, и Лавиния без особого трепета растащила их за шкирки, награждая шлепками по складчатым кожаным бокам. Правда, при этом подумала, что когда горгульи ещё немного подрастут, она уже не сможет совладать с ними силой. Бестии и так уже были размером почти с крупных собак.
Но гиллийские жрецы, которые прониклись к гостье с континента ещё большим почтением, когда вышедшая на пляж священного острова горгулья лапой подтолкнула к той пару своих детёнышей, заверили Лавинию, что подросшие горгульи станут беспрекословно слушаться Госпожу Бестий. И ей оставалось лишь надеяться, что гиллийцы знали, о чём говорили.
Вскоре в шатре появились служанки Лавинии, которые помогли ей облачиться в то самое фиолетовое платье, отделанное чёрным кружевом и узкими лентами. Оно смотрелось почти траурным. Но одновременно и удивительно шло Белой Львице, подчёркивая яркость глаз и светлый цвет кожи. Волосы же Лавинии прислужницы уложили в высокую причёску, оставив выпущенными и обрамлявшими лицо лишь несколько локонов.
Появившегося чуть позже в её шатре Гверна Белая Львица встретила лёгкой улыбкой. И благосклонным кивком ответила на его поклон.
Гверна трудно было назвать неотёсанным варваром. Пусть даже внешность гиллийца, с его тянувшимися от правого виска к щеке и уголку глаза завитками татуировки и чёрными волосами, сплетёнными в тонкие косички надо лбом и стянутыми в высокий хвост, доходивший до лопаток, выглядела весьма экзотично в глазах жителей континента. Но манеры того казались Лавинии куда более изысканными, чем у покойного герцога Альтьери.
Гверн не спешил заговаривать с Лавинией о серьёзных делах. Он неторопливо попивал вино из золотого кубка и рассыпался в комплиментах собеседнице — столь же пространных, сколь и расплывчатых.
Наконец, Лавиния поняла, что делать первый ход в сегодняшней игре придётся ей, и сказала:
— Я тоже безмерно счастлива наслаждаться вашим обществом, княжич. Но вы ведь понимаете, что я пригласила вас не только для того, чтобы угостить вином?
— Понимаю, — ответил Гверн, с лица которого мгновенно исчезло расслабленное выражение. — Хотя оно и было недурным… Но чего же вы хотите от меня, госпожа?
— Ваш флот.
— Он ведь и так идёт в Хризолитовое море, чтобы помочь вашему отцу утвердить независимость Лерии.
— Лерия подождёт. Мне нужно, чтобы флот атаковал Шильдштадт.
— Это… смелый план. Но что же Хрустальные острова получат взамен?
— Острова? Или же — вы? Скажите, чего бы вы хотели?
Гверн окинул её взглядом — изучающим, внимательным. Пусть и остававшимся в границах приличия. Но Лавиния заметила, что после этого он куда более жадно посмотрел на лежавших на застланной атласным покрывалом постели горгулий. Те свернулись клубками и сладко спали после своих недавних игр.
— Что если я скажу, что хотел бы просить вашей руки? Вы просто прогоните меня?.. Или предложите своему желтоволосому убийце опробовать на мне его ножи?
— Ни один из вариантов. Я соглашусь обвенчаться с вами… в кафедральном соборе Шильдштадта. Но для этого вам придётся принять мою веру.
— О, последнее условие не станет для меня трудным. Меня не слишком интересуют чьи бы то ни было боги. Но вера моего народа слаба. Она сгнила изнутри. Будет не слишком-то жаль с ней расстаться.
Лавиния очень хорошо поняла, что новый брак окажется заключён по расчёту не только с её стороны. Лавинии и её отцу был нужен гиллийский флот, а Гверну — союз с Госпожой Бестий. Что ж, возможно, это и окажется лучше безумной страсти Винченцо, которая принесла роду Фиеннов столько горя.
А бояться союза с чужаком и безбожником Лавиния точно не боялась. Её главный страх уже обернулся кошмарной явью. И все остальные стали казаться не более чем пылью под ногами.
***
Рихо лежал на боку, почти бездумно разглядывая едва угадывавшуюся в полутьме соседнюю стену камеры. Наверное, стоило бы поспать и постараться набраться сил перед тем, что неизбежно ждало его завтра. Вот только исхлёстанная плетью спина то и дело отдавала резкой болью. А полосы чуть подживших ожогов на животе добавляли мерзких ощущений. Следы от раскалённого металла всё ещё дёргали мучительными до тошноты волнами жара. И заставляли тело покрываться потом, несмотря на то, что солома, служившая Рихо постелью, плохо спасала от сквозняков, блуждавших в тюремном подземелье.
Может, он всё-таки помрёт здесь от холода и ран?.. Вот был бы хороший сюрприз для его палачей-неумех!.. Хотя в действительности Рихо понимал, что куда быстрее настанет момент, когда он не сможет дальше выдерживать пытки. И хорошо, если просто тихо скончается в подвале, пахнущем кровью и палёной плотью. Но вдруг сломается и сделает то, чего от него так хочет добиться щенок-император — признается в убийстве Габриэля?.. Нет, уж лучше смерть!..
На этом свете держало только одно — надежда отомстить. В конце концов, Карл Вельф так беспечен и неосмотрителен… И если Рихо представится хоть малейшая возможность свернуть мидландскому монарху шею, он подобным шансом непременно воспользуется. Но для этого нужно было сначала выжить. И потому о Габриэле Рихо запрещал себе думать. Такие мысли убивали куда надёжнее ран и тюремного холода — винил в смерти друга Рихо в первую очередь себя.
