Иная. Песня Хаоса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (читать полную версию книги TXT) 📗
— А через недельку отправим к муженьку. Вот уж «невеста» придет Игору Щелезубому. Думал, мы не найдем, как отомстить ему? — перебрасывались фразами разбойники.
— Да-да, зато наученная всему! Будет нас вспоминать на ложе с ним, — заливался лающим хохотом ватажник.
— Сначала поедим и добычу разделим. Девка никуда не денется, — мрачно оборвал его Вхаро, отделяя ножом куски жареного мяса. — А если понравится, так и не через неделю.
— Что, Вхаро, себе оставить хочешь?
— Может, и оставлю. Но вы-то ничего не потеряете! Все мое — ваше, — отзывался главарь, скаля клыки.
— Это верно, брат!
На какое-то время они погрузились в жадное поедание мяса. Котя тоже проголодалась за тяжелый день, но нараставшее смятение мешало это понять. Ее лишь мучила жажда, она кусала снег, насколько позволяла ненужная тряпица, режущая края рта. Приходилось до боли упираться гудящей головой в твердую землю, увитую переплетениями корней — лишь бы не разрыдаться. Любой стон или плач послужил бы для разбойников верным сигналом. Ведь им так нравилось терзать и мучить беспомощных созданий.
— Давай жребий что ли тянуть, кто первый попробует. Передеремся же. Девка-то, небось, непорченая еще, — предложил разбойник.
— Жребий? — угрожающе глянул на него страшный предводитель.
— Вхаро, понятно, первый, ты же главарь, — тут же выставил перед собой руки ватажник, с испугом улыбнувшись.
— Почитай, кто первый будет, тот и ее «муженек», — усмехнулся другой. И они снова взорвались гадостным хохотом, от которого Котя зажмурилась, желая закрыть уши. Она с огромным трудом боролась с тошнотой и прошибающим насквозь нервным кашлем.
— Кто их, девок, поймет, — завел рассказец какой-то разбойник. — Знавал я одну в молодости: все-то строила недотрогу. Красивая девка была, плечи ровные, зубы белые, груди большие, — он даже изобразил руками фигуру, начертив ее по воздуху. — Ну так я всегда был парень не промах, подкараулил ее у сарая как-то вечером, зажал там. Думал, первым буду, она вроде как и не сопротивлялась. А у нее там… Колодец, словом. Тьфу, может, даже женился бы, если бы не зажал!
— Вот бы тебе сюрприз был, — снова рассмеялись лиходеи, жадно чавкая кусками жареной оленины.
— Так и придушил ее — и в лес. Вот с того дня я и понял: сначала пробуй, потом женись, — отозвался разбойник, жутко довольной своей убогой остротой. — А лучше не женись вообще, если можно пробовать так.
И они снова они взорвались отвратительным гоготом. От каждого их слова Котю все больше мутило, она закрывала глаза, чтобы не зареветь. Она сильная, она же сильная — так она сказала себе в деревне. Ох, а раньше-то главной ее бедой казалась старшая жена. Кто же ведал, что все познается в таком страшном сравнении.
— Эй, ты, — вдруг обратился к ней Вхаро, — поешь что ли, а то загнешься еще.
Он подошел к ней и развязал рот, а когда она не смогла откусить и кусочка, крупный палец главаря протолкнул мясо, едва не ломая передние зубы. Котя только глухо охнула, заставляя себя работать занемевшими на холоде челюстями. Жесткая оленина не лезла в горло, но под пристальным взглядом Вхаро делалось слишком страшно.
— Ты нам живая нужна. С мертвыми пусть чудища Хаоса развлекаются, — заметил один из разбойников, который выглядел старше остальных. К тому же на нем лежала печать какой-то изможденности: под глазами наливались алые мешки, а все лицо покрывали шрамы и рытвины.
— Что? Правда развлекаются? — заинтересовались разбойники и временно оставили в покое Котю. Она выплюнула оленину и вновь схватила чистый снег, холодящий горло. Потом главарь снова завязал ей рот.
— Да кто их знает. На Отвергнутом Архипелаге вообще такое творится… Ох… — продолжил разбойник и вдруг вздрогнул всем телом.
— А ты был там? Это же край света!
— Был. Как же.
— Брешешь! — вторили хором ему остальные лиходеи. Но они замерли от интереса, только Вхаро небрежно скалился.
— Я одного прирезал, сына князька одного.
— У, опасно это! За такое разве не казнят сразу?
— Отец его, беды ему на голову, решил, что смерть — это милосердие. Давно еще, сам мальчишкой был, и вот меня выслали туда, за Охранные Камни! Прямо к разрыву Барьера, — сбивчивым голосом продолжил рассказчик. — Там ведь люди живут все еще. Но странные: водятся с монстрами, жертвы им приносят, поклоняются им. В одном племени даже в жены выдают им своих девок… Да какой девок — и мужиков заодно. Монстрам разницы нет. Кого выберут, того и забирают. Живой ты, мертвый. Баба ли, мужик…
При упоминании об этом по банде прошелся шепоток отвращения. Похоже, рассказы о крае света пугали даже самых худых людей. Они-то творили беззаконие только в своих дремучих лесах.
Родина Коти — соединенные княжества Ветвичи — находилась в самом центре их мира, вокруг теснились среди северных еловых лесов и южных степей соседние государства, и никто не слыхал о порядках, заведенных в далеких страшных местах.
Говорили, что Барьер в двух местах треснул в незапамятные времена, якобы задел его когтями огромный змей из Хаоса. Тогда настала пора великой боли, множество людей погибло от когтей хлынувших через разрывы монстров. Но пришли отважные маги-мореплаватели, которые оградили уцелевший мир Охранными камнями. С тех пор те высились неприступными рифами, которые не сумело пересечь ни одно чудовище. Но за их пределами все-таки остались проклятые земли, далекие острова. Что творилось на них, никто не ведал, но высылали туда на верную смерть самых страшных лиходеев. Это все рассказывал давным-давно отец. Котя и не думала, что наткнется на человека, который воочию видел разрыв Барьера.
Впрочем, истории ее не занимали в те страшные мгновения, они лишь давали отсрочку. Котя по-прежнему не собиралась сдаваться, она судорожно рассматривала лагерь разбойников в поисках самого маленького ножика или хотя бы острого камня. Но когда ничего поблизости не нашлось, она попыталась потянуться руками к дереву, стереть веревки, даже если вместе с запястьями. Но ее тут же опрокинула обратно набок сильная ручища Вхаро, похожая на лапу медведя. Лицо снова уткнулось в шкуру и снег, шершаво царапнувший щеку.
— Смирно лежи, — приказал главарь, дополнительно надавив сзади на шею. Котя глухо зашипела от боли, но замерла, чтобы ей не сделали еще хуже.
— А монстры вокруг плавают в океане и из разрыва выползают свободно, как к себе домой, — продолжал рассказик, размахивая руками у костра. Глаза его при этом стекленели и переполнялись трепетом.
— Как же ты выбрался? — спрашивали заинтересовавшиеся разбойники, кажется, воспринимая историю как очередную небылицу.
— Как-то. На дырявой лодчонке. Не знаю, как в море чудищ выплыл, пил соленую воду, ел сырую рыбу. Только это лучше, чем стать кормом змея или еще кого. Они же непонятные такие! Не звери, не люди, не растения — все вместе и все сразу! Лучше уж смерть, чем жизнь на том острове.
— Да брешешь ты все! С края света не возвращаются, — отмахивались от него порядком притихшие разбойники. Котя же уже толком ничего не слышала, потому что лапища Вхаро жадно перебирала ее косы и все сильнее давила на шею.
— И вообще захлопни варежку, а то от твоих россказней с девкой тешиться не захочешь, — вздрогнул другой разбойник, подсаживаясь к костру. От его слов к горлу Коти снова подкатила тошнота, она вновь украдкой рассматривала лагерь в поисках спасения.
— Верно, радоваться надо! Такая добыча! Такое приданное с ней везли! Ты погляди, непростая девка-то, откуда у нее в сундуке золото из-за Круглого Моря?
— Добычу по моему приказу делить! Кто-то забыл? — тут же вскочил Вхаро.
— А мы не делим, мы только смотрим, — виновато пробормотали разбойники, копаясь в сундучке с приданым. Из него покидали в грязь бережно сложенные матерью вышитые рушники, несколько сарафанов, красивые уборы, теплые пуховые платки… Зато добрались до самого дна, и там их заинтересовали поблескивающие предметы.
Котя и не подозревала, что у нее есть какое-то добро, оставшееся после побега отца. О золоте она вовсе никогда не слышала, и только в руках разбойников впервые увидела тяжелые тугие браслеты, горящие желтым свечением в пламени костра. Четыре разных обруча, тяжелая крупная фибула, длинное ожерелье — все пламенело драгоценным металлом. На них змеились разноцветные узоры из яшмы и бирюзы. Но дорогие побрякушки не могли купить свободу.
