Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel" (читать книги полные .txt, .fb2) 📗
Я косо гляжу на Бена, который мне уже известен. Тот поджимает губы.
— Очень приятно. Я Слава.
— Слава, — повторяет Бен-старший. — Не Романова ли?
— Она самая.
— То-то я думаю, физиономия уж больно знакомая, — Бен-старший сладко улыбается. — Димкина копия. Сколько тебе лет? — мужчина переводит взгляд на внука. — Вы одногодки, должно быть.
— Я старше, — подаёт голос Бен.
— На пару месяцев, — напоминаю я.
— Но ведь старше.
Раньше, чем я что-то успеваю ответить, Бен-старший прыскает. Эта его реакция сбивает меня с мысли, и я отвлекаюсь на Маргариту Вениаминовну, которая совершает последние приготовления.
Спустя некоторое время, комната заполняется людьми. У Бена-старшего не так много товарищей по службе, как я себе представляла, но потом до меня доходит — здесь наверняка собраны только самые близкие.
Две женщины, трое мужчин. Все одного возраста. Многие — со шрамами. Защитники.
После третьего тоста в ход идут истории былых приключений. Я превращаюсь в слух, внимая каждому сказанному в комнате слову. Несколько раз Бен пытается вытащить меня из-за стола, но я сопротивляюсь, а вскоре мне на помощь приходит и сам Бен-старший, который велит своему внуку оставить меня в покое.
Так Бен сдаётся. Я наконец понимаю, почему он с таким восторгом упоминает о своём дедушке.
У меня никогда не было мужского идеала. Ни отца, ни деда — никого. И хотя считается, что для девочки главное — мама, я всегда мечтала о мужском плече рядом, на которое можно будет положиться в любой момент своей жизни: сначала в младенчестве, когда он будет укачивать меня на руках, потом в детстве, когда будет помогать устойчиво держаться на роликах, затем в юности, когда будет обнимать при встрече у подъезда в поздний час… и где-то ещё запредельно далеко, во взрослой жизни, когда я подарю ему свой первый танец в качестве хоть и уже чьей-то жены, но всё ещё его дочери, потому что лишь он один будет для меня самым главным мужчиной.
Такого не было. И сейчас, сидя и слушая Бена-старшего с открытым ртом, я понимаю, чего на самом деле лишилась.
Не просто плеча — сердца. Такого, которое будет биться за тебя до своего последнего стука.
Бен-старший храбрее, чем Андрей рассказывал. Бен-старший умнее, чем Андрей мог даже подумать. Но самое главное, — особенно, для самого Андрея, — Бен-старший любит своего внука сильнее, чем тот считал. Это ощутимо не в словах, но во взгляде и в том, как он кладёт ему ладонь на плечо и по-отцовски улыбается.
Дмитрий делает что-то похожее. Правда, я не чувствую ничего из того, что должна давать ему в ответ.
Только когда виновник торжества уходит покурить, а Маргарита Вениаминовна — на кухню, Бену удаётся увести меня в свою комнату. Здесь много дисков: музыкальных и видео, а ещё аномально большое количество растений в горшках, чего я ну никак не ожидала увидеть. А в остальном — тот же хаос, что творится и в помещении группы «Альфа» на выделенном ему пространстве.
Бен перетаскивает одежду и какие-то книги с кровати на стол и предлагает мне присесть. Я размещаюсь на краю, сам он усаживается рядом.
— Помнится, ты хотела увидеть деда, — первым заговаривает Бен. — Ну, и как он тебе?
— Очень он классный, — отвечаю я. — Лучше всяческих ожиданий. Вы, кстати, очень похожи.
— Да брось!
— Серьёзно! И дело не только во внешности. — Вкусный ужин и приятная компания дают о себе знать: я расслабляюсь, забираюсь на кровать с ногами, обхватываю колени. — Повадки, манеры, некоторые слова… Либо ты хороший пародист, либо у вас к крутости есть какая-то генетическая предрасположенность.
— Мне просто повезло, что мой герой живёт со мной под одной крышей, — говорит Бен, улыбаясь. — Так рад был, когда узнал, что здесь он жив. Знаешь, я домой вернулся, а он встретил меня со словами: «Я надеюсь, ты врача на постоянной основе посещаешь? А то всё по каким-то бабам шляешься по ночам». А сам ухмыляется, потому что знает, что я с Полиной встречаюсь. — Бен поджимает губы в попытке наконец избавиться от улыбки, но у него это никак не выходит. — Люблю я его, короче.
— И он тебя, — говорю я.
— А знаешь, что самое странное? — едва давая мне договорить, снова вступает Бен. — То, что он совсем не изменился. Ни капельки. Всё то же, только здоровье, Слава Богу, лошадиное. Зато мать… Я чувствую себя как герой в фильме, который просыпается одним днём и понимает, что его родители — это больше не его родители. То, что ты видишь там, — Бен указывает на плотно прикрытую дверь, — я не знаю, что это. Моя мама умела только хлопья молоком заливать, а тут… Хочешь запеканки? Дай мне полчаса. Жюльен? Да как два пальца. Фаршированную индейку? А ничего посложнее нет?
Бену никак не скрыть своё удивление, граничащее с недоверием. Возможно, впервые за всё время это не напускные эмоции, за которыми он привык умело прятаться, а что-то действительно серьёзно его беспокоящее.
— Здесь она явно лучшая мать, — начинаю я, но меня тут же обрывают:
— Здесь она не моя мать. Я, знаешь, на такое не куплюсь. К тому же, как прикажешь забыть тот факт, что они с отцом бросили меня на произвол судьбы?
— Никак. В этом-то и проблема.
Где-то в другой комнате хлопает дверца балкона. Раздаётся невнятное ругательство Бена-старшего и следом недовольное ворчание Маргариты Вениаминовны.
— Итак, — говорит Бен. — Возвращаясь к нашим баранам. Тай. Зачем?
— Потому что он один из тех, чья жизнь превратилась в Ад из-за меня.
Бен улыбается, но за этой улыбкой не скрывается ничего хорошего.
— С чего ты решила, что сможешь ему помочь, если даже сама о себе позаботиться не в состоянии? — спрашивает он ядовито.
Бен хочет меня обидеть. Подчеркнуть, как сильно я покалечена. Подвести к тому, что все мои решения основаны на слепой вере в мифическое спасение, которое, рано или поздно, свалится на меня само, без прилагаемых усилий.
— И поэтому у меня есть ты! — выпаливаю я.
Только понимаю, что именно сказала, сразу поджимаю губы. От моих слов Беново лицо искажается в странной гримасе, предстающей передо мной впервые.
Я не могу её прочитать, а потому лишь жду, что он скажет.
— У тебя есть я, — повторяет Бен, словно пробуя слова на вкус. — А у меня никого нет, — добавляет уже тише. — Ты у нас — вся такая мученица. Бедняжка. Всё ей тяжело и невыносимо.… И плевать на то, что я, может, тоже живу здесь буквально в долг?
Всё это Бен произносит, не отрывая взгляда от пола. Каждое сказанное им слово ещё несколько мгновений эхом отзывается в моей голове.
Я должна чувствовать вину. Должна понимать, что нас таких: брошенных под поезд судьбы, — трое.
Должна — странное слово. Я осознаю, что будет правильно вести себя именно так — судить здраво и взять наконец под контроль собственные эмоции, — но вместо этого хочу лишь топнуть ногой от обиды на слова Бена.
— Я домой, — произношу, вставая.
Кровать скрипит. Бен остаётся сидеть на месте, я пулей вылетаю из комнаты. В коридоре под вопросы его матери надеваю кроссовки, извиняюсь, ещё раз поздравляю с днём рождения выглянувшего из гостиной Вениамина и наконец покидаю квартиру Прохоровых в попытке оставить в её стенах всё плохое, что заполняет мою голову со скоростью света.
Только лучше не становится.
Квартира «живёт». Я слышу это ещё на подступе к ней. Дмитрий вернулся, мама с Артуром наверняка встретили его накрытым столом. Кажется, работает телевизор. Кто-то смеётся. Без меня им хорошо, потому что я изменилась; так они будут считать. Придумают версию, которая устроит их обеспокоенный разум: что-то вроде плохого влияния или взбунтовавшихся гормонов.
Я не буду их за это судить. До тех пор, пока они не будут знать правду, они имеют право на то, чтобы видеть ситуацию строго под своим углом.
Ещё несколько минут я топчусь на пороге, иногда прикладываясь ухом к двери и вслушиваясь в разговоры. Слова неразборчивы и сливаются с громким звуком телевизора, но почему-то мне кажется, что говорят обо мне.
