Волчица лунного князя (СИ) - Замосковная Анна (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
— Я больше оборотень, чем может показаться. Меня бесит лживость Сумеречного мира, любите вы, люди, запудрить мозги и приветливо улыбаться, кипя от ненависти.
— С оборотнями такое тоже бывает.
— В семье не без урода. — Он резко тормозит у «Прекрасной хищницы». — Всё, иди, времени в обрез из-за твоей любви поспать.
И вроде недолюбливает, но дал выспаться, будто почуял, что ночью с Пьером я не сомкнула глаз.
Когда выхожу на крыльцо салона, у Ламонта вспыхивают глаза и приоткрывается рот. Понимаю его, сама в восторге от белоснежного мерцающего платья, обтягивающего фигуру. Белоснежное манто обнимает плечи, и ожерелье Амата сверкает, точно бриллиантовое.
— Ты великолепна. — Ламонт подскакивает, ловит мои руки и покрывает их поцелуями. — Прекрасна, чудесна, великолепна, ты как видение, фея. Прекрасна, как сама луна.
В груди теплеет от этих восторгов.
— Тебе тоже очень идёт костюм.
Ламонт в белом смокинге, с рассыпавшимися по плечам светлыми волосами похож на кинозвезду, хоть сейчас на алую дорожку.
— Тамара… — выдыхает он и снова хватается за мои руки, целует. — Чудо!
Короткий путь до его белого внедорожника он осыпает меня комплиментами, помогает сесть. Поймав ногу в босоножке со стразами, целует лодыжку.
— Бесподобна!
Страшно пускать его в таком шальном состоянии за руль. И опасения не напрасны: заглядевшись на меня, он чуть не врезается в маршрутку у светофора, а потом пропускает парковку, и приходится ехать по объездной, чтобы попасть на огороженное для нас место.
Сегодня я смелее вхожу в ресторан: теперь это место не только моё и Михаила, но и моё и Пьера, моё и Ламонта.
Хостес сопровождает нас по роскошной мраморной лестнице. Опираясь на руку улыбающегося во все великолепные зубы Ламонта, я поднимаюсь с царственной неторопливостью, противоположной неловкости моих визитов с Михаилом, когда среди этой роскоши я казалась себе самозванкой.
Окидываю взглядом верхний зал. И замираю: Михаил сидит за вчерашним столиком с женой и пожилой парой. Судя по сходству черт лица — это её родители. Михаил сидит практически спиной к лестнице.
Повинуясь мягкому движению Ламонта, прохожу дальше. Нас ведут ко вчерашней ложе-полумесяцу. Фактически — под прямой взгляд Михаила.
Стоит некоторых усилий не оглянуться, когда проходим мимо, но когда усаживаемся, и Ламонт в очередной раз покрывает мои нервно вздрагивающие руки поцелуями, я не выдерживаю ощущения тяжёлого взгляда и чуть поворачиваю голову: Михаил смотрит на меня, и от напряжения у него дрожат желваки.
Окидываю взглядом Ламонта: он выше Михаила, со скульптурно красивым лицом, натуральный блондин и цвет глаз изумительно зелёный. Да он божественно красив! Оглядываю зал: на него женщины пялятся почти неприкрыто. Даже жена Михаила повернулась и трепещет ресницами.
А сам Михаил на фоне Ламонта выглядит мелко и как-то блекло.
Ну кто там говорил, чтобы цену себе не набивала? Ничего не могу с собой поделать: отворачиваюсь от Михаила и улыбаюсь Ламонту. Вхожу во вкус.
— Средне прожаренный стейк, овощи и вино? — уточняю я.
— А как ты догадалась?
— Ты же оборотень. — Улыбаюсь шире.
Михаил продолжает прожигать меня взглядом. Ну и пусть.
— Так значит, ты сбежала из дома? — Ламонт подливает мне вина.
— Да. — Подхватываю бокал и покачиваю. То, как медовая сладкая жидкость сползает по стенкам, действительно завораживает, особенно когда поверх неё любуешься на красивого мужчину. — Только странно, что я тебе об этом рассказываю. Это что-то вроде моей тайны. Было.
Сладость вина согревает язык, горло. Взгляд Ламонта скользит по мне физически ощутимо, он словно каждую секунду пытается объять меня им, убедиться, что я всё так же хороша, как и мгновение назад.
— Почему? — Ламонт тоже отпивает вино. — Насколько знаю, в Сумеречном мире разрыв с семьёй не настолько критичен, как у нас.
— Стыдно. — Пожимаю плечами, меховое манто соскальзывает, и у Ламонта перехватывает дыхание. Мои щёки заливает горячим румянцем, но не от стыда за его мысли, а от удовольствия… да, мне понравилось, что мной восхищаются.
Скосив взгляд, успеваю заметить, как жена отчитывает Михаила, махая в нашу сторону. А, прилетело за то, что пялится по сторонам. Так он не только пялится, он ещё и руки распускает.
Но из этих мыслей я падаю в плен зелёных глаз Ламонта и возвращаюсь к мыслям о семье.
— У нас тоже позорно, когда тебя выгоняют из семьи.
— Скоро у тебя будет большая надёжная семья. — Ламонт сжимает мою руку. — Одиночество подходит к концу.
Мурашки пробегают по спине, я улыбаюсь несколько нервно:
— Почему ты думаешь, что я одинока?
— Это видно по глазам: одинокая и потерянная. Я поэтому прежде не расспрашивал о семье: показалось, у вас какой-то конфликт.
— Мои родители могли умереть.
— И всё же мне показалось, что дело не в смерти. Когда родителей теряют, вид других семей может вызвать тоску, но тебя наши дружные отношения… скорее удивляют. Словно ты не понимаешь, как можно быть такими близкими.
— Это так заметно? — спокойная интонация даётся с трудом.
— Только при должной внимательности и попытках понять. — Ламонт пробирается под мою ладонь и ловко переплетает наши пальцы. — Надеюсь, твоим домом станет моя стая. Но буду рад, даже если дом ты обретёшь не со мной, главное — чтобы твои глаза не были такими грустными.
Да женихи надо мной издеваются: мало того, что все красавцы, как на подбор, так ещё один милее другого. Стаи оборотней, похоже, кладезь прекрасных мужчин. Вот они где все попрятались!
Идеи справедливого распределения, которым следует Ариан, заразительны: погуляв с Пьером, я не могу не пригласить Ламонта. Он отвечает восторженным взглядом, словно это предложение — обещание выбрать его. И, накинув на меня манто, обхватывает за талию.
Сопровождаемые злобным взглядом Михаила, мы покидаем ресторан.
— Жутко представить, сколько стоит всё это освещение, — замечает Ламонт в сторону многочисленных фонарей, гирлянд и светящихся витрин и вывесок.
— Здесь нет такой прекрасной луны.
— Что верно, то верно. — Ламонт крепче прижимает меня к себе. — Белый тебе к лицу.
— Намекаешь, что я неплохо бы смотрелась в вашей стае?
— Я прямо об этом говорю: ты была бы украшением моей семьи.
— Но вы предпочитаете ходить в волчьем облике.
— И ты была бы единственной богиней человеческой красоты. Конечно, в то время, которое жила у нас. Ты же наверняка захочешь вести дела в Сумеречном мире.
— А ты?
— Ради тебя я готов хоть в Солнечный мир уехать.
— Громко сказано.
Остановившись, Ламонт меня притягивает, скользит ладонью между спиной и манто.
— Тамара, не знаю, какими глупостями забита твоя голова, но точно говорю: ты шикарная женщина. Ради таких сражаются, даже если они не обладают лунным даром. А ты шикарная женщина и жрица, ты… как бриллиант. Нет, просто бриллианты на самом деле не так дороги, скорее, как красный алмаз — самый редкий и дорогой камень мира. За тебя даже состязаться — счастье, а уже если выберешь…
Умом-то не верю, что настолько хороша, но послушать об этом очень и очень приятно. А когда пламенная тирада заканчивается поцелуем, приятно вдвойне.
Ламонт предусмотрительнее Пьера: мы гуляем по центру, сидим на скамейках, болтаем, бросаем монетки в фонтаны, любуемся подсветкой величественных старинных зданий и целуемся-целуемся-целуемся, точно подростки, но остаёмся так близко от ресторана, что когда я жалуюсь на усталость, Ламонт подхватывает меня на руки и через пятнадцать минут ставит перед своим автомобилем.
Наш поцелуй прерывает хлопок ресторанной двери: это Михаил, волокущийся за женой и её мрачными родителями. Но Ламонт, взахлёб целующий меня, не даёт отвлекаться, и я расслабляюсь в его руках, позволяю прижать себя к дверце пассажирского места. Целоваться Ламонт умеет, и я не могу различить, что говорит интересующее семейство.
