На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия (список книг .TXT) 📗
Выжимать слезу не понадобилось. Дамочка неопределенного возраста с невыносимым характером и в крайней степени отчаяния разрыдалась прямо там, на коврике, обхватив оторопевшего доктора за ноги.
— Не представляете, сколько всего навалилось! — вдрызг расклеившись, причитала Пелагея. — Марту похитили, Юлиана и Киприан при смерти-и-и!
Она решила не тянуть и покаяться сразу во всех злодеяниях. Будто перед ней не доктор — судебный пристав.
— Пустила в дом трубочиста. Думала, исправится. А он меня отравить хотел. А я не усмотрела и…
— Трубочист-отравитель? Звучит оригинально, — отозвался эскулап и дернул жесткой щеткой усов. — Полно, вставайте уже! И прекратите плакать. Не выношу, когда при мне ревут!
— Как же так? — с детской непосредственностью поразилась Пелагея. Чтобы подняться с колен, ей пришлось дюйм за дюймом цепляться за его брюки. — Вы же врач! Разве не ваша обязанность принимать пациентов в любом состоянии?
— Не спорю, — ответил тот и скривился в неудачной пародии на улыбку. За много лет работы у него выработалась стойкая аллергия на капризы, истерики и скандалы. — А чего ж вы вся в грязи? И эти ссадины… Может, хоть средством каким обработаем?! — непритворно обеспокоился доктор.
— Там друзья мои умирают, — снова захлюпала носом Пелагея. — Умоляю, давайте поторопимся!
Врач засуетился. Скормил саквояжу какие-то настойки в блестящих пузырьках, схватил со стеллажа справочник и накинул на плечи мятый халат, впитавший неопознанные медицинские запахи.
— Пешком долго будет, — сказал он. — Поедем на больничном паромобиле.
Заметив, что Пелагея без верхней одежды, он подумал-подумал, сжалился и пожертвовал ей своё старомодное пальто с тремя рядами пелерин.
В кои-то веки Пелагея была вынуждена поступиться принципами и загрузить свое бренное тело в безлошадный экипаж с открытым кузовом. Отныне это железное крупногабаритное чудище на колесах будет посещать ее в кошмарах. Ведь вот он, тот самый дракон, с которым стоило бы сразиться и вонзить ему в брюхо копьё. Изрыгает черный вонючий дым, рычит под стать цепному церберу средней категории зубастости и жутко трясётся на колдобинах.
Впрочем, тряска еще предстояла.
— Пристегнитесь, — сказал доктор настороженной Пелагее и в считанные секунды обмотал ее ремнями.
— Я что, в заложниках? — пискнула та.
— Для вашей же сохранности, — ответили ей.
Ну вот. Мало того, что рычит, воняет и подскакивает. Механический «динозавр» по-настоящему опасен для общества, раз при обращении с ним необходимы столь ужасающие защитные меры.
В подтверждение этих безрадостных мыслей на голову Пелагее надели шлем. Гладкий, твердый и, она надеялась, непробиваемый. Деваться было некуда. Вперед, только вперед!
Но едва паромобиль, попыхивая выхлопными газами, двинулся с места и принялся месить остатки снега на мостовой, все просроченные страхи дружно заявили о себе.
— Дайте-ка догадаюсь, — разглагольствовал доктор, крутя рулевое колесо. — Считаете, мы, городские, все такие душные, изнеженные, изысканно-замкнутые? И кроме собственной персоны, ни до кого нам дела нет? Должен разочаровать: отпетых негодяев хватает и в городе, и на селе. И даже у вас в лесу.
Намертво вцепившись в пассажирский поручень, Пелагея пищала на крутых поворотах, слёзно просила притормозить и с одинаковой частотой боялась врезаться то в столб, то в дерево, то в дорожный указатель.
Указатели со столбами кончились. Подскакивая на ухабах, тарантас вторгся в темный лес. Примял колёсами чахлые кустарнички, героически проложил колею в объезд вековых сосен, воинственно пророкотал — и надежно завяз в густой грязи. Дыми — не дыми, рычи — не рычи, а колеса буксуют. Вот вам и грозный зверь. Лес таким не покоряется. Он любит тихих, вдумчивых и обстоятельных. А наглецов гонит прочь.
В вышине насмешливо закаркали вороны. С некоторой долей облегчения Пелагея избавилась от шлема и принялась распутывать ремни безопасности.
— Вместе толкать будем? Вот это правильно! — одобрил доктор и открыл дверцу со своей стороны.
— Толкать вашу колымагу? — переспросила та. — Нет времени.
Чавкая сапогами по грязи, Пелагея оббежала паромобиль, извлекла доктора на свет (а вернее, во тьму непроглядную) и вместо колымаги стала толкать его.
— Тут совсем рядом. Не успеете оглянуться, как придём! — взволнованно-бодрым голосом сообщила она и в последний раз оглянулась на застрявшую громадину.
Что ни говори, а нервы у городских на порядок прочнее. Явно цельнометаллические, из специального нержавеющего сплава. Мало того что их агрегаты извергают пар, страшно ревут и пыхтят. Эти сумасшедшие люди готовы терпеть испорченный воздух и мириться с постоянным шумом ради мнимого удобства. Они хотят тратить на дорогу меньше времени. Они вечно куда-то спешат.
Летом их громыхающие конструкции распугивают птичек и букашек. Зимой паромобили приходится частенько откапывать из-под завалов снега. За ними нужно следить. Вдруг сломаются? Вдруг кто угонит?
А что в итоге? Маховик жизни вращается вхолостую.
Пелагея поняла: еще немного — и она начнет занудствовать вслух. Доктор, чего доброго, услышит и сбежит. А ведь, между прочим, почти пришли.
54. Спасти Марту
Теора с превеликой охотой согласилась бы заменить вешалку в сенях, покипеть на огне раскаленным чайником или на часок-другой превратиться в швабру, которой драят полы. Всяко лучше, нежели сносить убийственный взгляд Эремиора. Ну зачем он нависает над ней, словно черный коршун из нижних миров? Придавил к бревенчатой стене и не пускает. А смотрит так, точно вот-вот собственными руками придушит.
Прежде он без труда читал ее мысли. Теперь же ум подопечной стал для него непроницаемым матовым стеклом. Быть может, в этом дело? Или Незримый зол оттого, что она покушалась на свою жизнь? Сама вынесла приговор. Сама приступила к исполнению. Но разве она в любом случае не должна умереть? Разве Эремиор не готовил ее к жертвенной смерти?
Отдать себя ради чужого мира. Сейчас эта мысль казалась Теоре дикой и лицемерной. Почему бы не покончить с нелепым существованием без принесения всяких жертв?
— Они по моей глупости погибли! — крикнула она и вырвалась, поднырнув заступнику под локоть. Но не успела ступить и нескольких шагов, как вновь очутилась в кольце холодных рук.
— Ты опять чуть не совершила глупость, — хрипло, с натугой проговорил Эремиор. — С чего ты взяла, что убила их?!
Он крепко сжал предплечья Теоры, чтобы хорошенько ее встряхнуть.
— Очнись! Ты становишься столь же одержимой, как твоя подруга! Мы до сих пор не выяснили ее судьбу. Подумай, что случится, если ты продолжишь в том же духе!
Теора просьбе не вняла.
Ее щеки опаляло жаром. По нервам рвалось слепое отчаяние, истоков которого она не осознавала. Слёзы катились без конца, словно какой-то растяпа забыл закрутить вентиль. Будь дом Пелагеи одним из тех старинных сооружений, что стоят в историческом центре города, от сырости в нем уже рухнул бы потолок.
Корут Эремиора бесполезно висел на поясе. Какой от меча толк, если после той ночи ум Теоры словно поместили в глухую камеру и замкнули на замок?
«Остановиcь! Прекрати!» — просилось наружу. Да только пользы от таких увещеваний, что плодов от срубленной яблони.
Как достичь равновесия в этом безумном, несовершенном мире?
Как утихомирить боль любимого существа?
И как унять свою?
Теора сделалась совершенно неуправляемой. Она громко и отрешенно рыдала, уткнувшись в ворот его графитового плаща. Не отдавая себе отчета в том, что творит, Эремиор отстранился и через миг запечатал ее губы грубым, требовательным поцелуем.
Безрассудно. Катастрофически неправильно. Но может, хотя бы это ее образумит?!
Кого образумило, а кого ввергло в шок. Ввалившись в прихожую и запачкав грязью ковры, доктор с Пелагеей разом обмерли от неожиданности.
Кекс, Пирог и Обормот аккуратным рядком загораживали камин. Гедеон силился слиться с окружающей средой. На диване в обнимку без малейших признаков жизни лежали Юлиана и Киприан. А иномирная (если не сказать аномальная) парочка была настолько увлечена друг другом, что хоть ты «пожар» кричи, хоть в бубен бей.
