Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (библиотека книг TXT) 📗
Тихая размеренная жизнь либо явилась наградой за пережитые мучения, либо застыла отдыхом перед новыми. За все время после возвращения из Эйлиса ничего страшного больше не произошло, не считая несостоявшегося инцидента с балкой. В остальном, словно кто-то оберегал семью Софьи от невзгод: никто не жаловался на здоровье или финансовые проблемы; она легко поступила в университет на бюджет, родители не ссорились. Казалось бы, сказка. Но туманное предчувствие распускало черные крылья. Где-то в отдалении разворачивалась катастрофа. То ли за сотни километров, то ли так близко, что достаточно обернуться — и вот оно, совсем рядом.
— Все в порядке? Ты рано. Все учишься… Давно вы с девочками не собирались, — заглядывала в комнату мама, когда дочь вернулась домой.
— Не получилось, — пожала плечами Соня. — А с кем собираться-то?
Школьные подруги, которые вместе с ней когда-то глядели свысока на остальных из-за того, что прочли больше книг, ушли из-за глухой зависти, когда Соня поступила в более престижный университет. Одна вроде вышла лет в восемнадцать замуж и больше не писала, другая уехала в Америку. Третья… о ней вообще сведения терялись по непонятным причинам, разве только с Днем Рождения друг друга поздравляли по сети. Но Соня не сердилась и не проклинала саму суть «дружбы». Существовали не те люди, с которыми просто не по пути.
— С сокурсницами, разве нет?
Соня потупилась, вспоминая, что на учебе у нее и правда приятные люди. Надолго ли? Ведь все дается на время, все неуловимо и зыбко. Друзья, богатство, жизнь… Пожалуй, только любовь и творчество могут продлить бытие после смерти, обращаясь в память. Ее же теперь невольно отделяла стена доверенной тайны.
— А… с ними мы в субботу хотели.
— Понятно. Ну, учись тогда. Не пойму, что это за бумажки все у тебя на столе. На историю не очень похоже.
— Да так… Это не совсем история.
— А, игра какая-нибудь, понятно, — махнула рукой мама, все логично объяснив себе. Ее-то мир оставался в рамках обычного человеческого восприятия. Дочь только загадочно полуулыбалась, но тень веселья и теплоты схватывались зимней стужей.
«Я не боюсь. Я это выдержу, я не боюсь! Так надо», — говорила себе Софья, сдерживая подступавший ужас и слезы каждый раз, когда она заглядывала в новостную ленту или слышала чью-то историю о несчастьях и горестях. Вот ее страшная правда, вот ее цена знания и возможности слышать сквозь миры. Жемчуг — камень жертвы, камень, который заставлял переживать чужую боль. И она добровольно приняла ее, одновременно словно вынырнув из своей уютной раковины.
Мир обрушивался на нее, вплавлялся в сердце, вырывая душу. Целиком, почти каждый миг. Она научилась жить с этим, улавливая в мелодии натянутых нервов истинные смыслы.
Мир состоял из боли, люди питались жестокостью. Но иные — даже не отмеченные красотой или великими знаниями — отличались подлинным героизмом и великой смелостью. С тех пор она научилась не делить все на черное и белое, не смотреть свысока на тех, кто знал меньше нее или в чем-то отличался по мировоззрению. Она оценивала по поступкам, по отваге и милосердию. Но сколько же смертей и сломанных судеб простиралось вокруг ее уютного кокона!
Иногда она не выдерживала, ломалась, и трещина вдоль льда разверзалась пропастью. Она просыпалась в ночи от чужих кошмаров, от далеких голосов и гула неразборчивых звуков. Она догадывалась: кошмары — это чья-то непреодолимая реальность.
«Умоляю, уберите! Уберите от меня войну!» — сквозь слезы шептала она, не имея сил и возможности ни с кем поделиться. И если это каждый миг видел Страж, то Софья понимала, как он сошел с ума. При мысли о Сумеречном Эльфе вдруг донесся его знакомый мягкий голос:
— Война не закончится, если закрыть на нее глаза.
Он показался полупрозрачной тенью, встав возле дивана. Софья вздрогнула, точно черная тень — мрачный предвестник — подошла к ней вплотную.
— Я знаю. Но ведь я… ничего не могу сделать! — прошептала она, восклицая: — Так зачем я все слышу?! Зачем чувствую боль Эйлиса и боль Земли?! Так непривычно остро! Стоит только прочитать о какой-то трагедии, посмотреть новости — и я будто переношусь туда, будто вживую смотрю в глаза всем этим людям. И так тяжело, будто все они мои давние знакомые, хотя я их вовсе не знаю. Это… Это невозможно! Может, я просто схожу с ума?
Она обняла себя руками, устало покачиваясь из стороны в сторону. Жемчуг на ее груди отдавал то жаром, то холодом — как обычно. Снять бы его да выкинуть, но она осознала, что не от камней идет вечная песня всего вокруг. Они лишь усиливали, как динамик.
— Нет, Софья, твой разум крепок, как и твои убеждения. — Сумеречный приблизился, ласково терпеливо объясняя: — Все дело в том предмете, с которым ты не расстаешься уже несколько лет. Да-да, на шее. Жемчуг соединился с твоей душой. Если ты не хочешь слышать, просто сними его.
— Но я… я уже не могу. Я словно заставляю себя страдать, хотя желаю обратно в свою уютную скорлупу, — Софья сжала кулаки, твердо заявляя: — Но так нельзя, нельзя закрывать глаза! Я словно прозрела. Раньше я жила в своих фантазиях, придумывала сказки о прошлых эпохах. Мир ужасен, но он настоящий. И он всегда таким был.
Она заметила, как изменилась ее манера говорить, сделалась отрывистой и ясной без велеречивости и плавности. Вещи заслуживали того, чтобы называться своими подлинными именами. И если уж существовали мрази, то не стоило в угоду вежливости называть их просто «недобрые люди». Недобрые не творят того, что делают нелюди. Недобрым иногда был, к примеру, Раджед, потому что запутался и почти помешался от одиночества, но он оставался человеком.
— Я предупреждал. Это нелегкое испытание, — вздохнул Сумеречный, отходя к окну, глядя через щелочку между зеленых штор. А ведь в комнате все осталось на своих местах! Даже светлый диван хранил память о том дне, когда Раджед перенес на него лишившуюся чувств девушку. Тот образ хрупкости и нерешительности отпечатался в памяти Софьи видением из другой жизни. Она уже вполне осознала: все разделилось на «до» и «после» Эйлиса. Значит, так для чего-то важно.
— Я стану сильнее. Если это испытание, значит, у него есть цель, — уверенно ответила она, стирая с осунувшихся бледных щек невольные слезы. Пусть текут — они еще не признак слабости, скорее, способ выплеснуть лишнюю нерешительность.
— Хотелось бы мне в это верить, — Эльф неуверенно замялся. — Я не знаю наверняка в твоем случае. Признаюсь честно, ты отважная девушка.
— Значит, дальше будет тяжелее? — но Софья улыбалась. — Что ж. Я готова. Зато я впервые вижу мир настолько ясно, оба мира. Ты так существуешь уже сотни лет? Видишь все это, чувствуешь?
— Каждую секунду в сотнях миров, — выдохнул собеседник, ссутулившись. — И ничего не имею право изменить. Тебе достался только осколок великой силы — обостренное ощущение чужой боли, метафизический антипод равнодушия. Но не знания, не этот проклятый архив, который придавливает стопками пыльных томов. И поэтому у тебя остается право выбора! Я же знаю вероятности будущего, которые связывают по рукам и ногам…
