Королева карантина (ЛП) - Пекхам Кэролайн (лучшие бесплатные книги txt, fb2) 📗

Он аккуратно отложил нож и вилку, прижал салфетку к губам, затем посмотрел прямо поверх моей головы и сказал твердым голосом: — Я не хочу иметь сына, который не уважает меня или мою частную жизнь. Поэтому до дальнейшего уведомления я хочу, чтобы было известно, что у меня нет сына. Никто в этом доме не может видеть или слышать его, не говоря уже о том, чтобы разговаривать с ним или кормить его. Возможно, со временем он научится проявлять достаточное уважение, чтобы заслужить возвращение в эту семью. Но до тех пор Сэйнт Мемфис не существует.

— Он… Я не понимаю, — выдохнула Татум, но слезы в ее голубых глазах говорили о том, что она понимает.

Я перестал играть, чтобы смахнуть одну из них, когда она упала, и она поймала мою руку, прижав ее к своей щеке, когда я был захвачен ее взглядом.

— В течение двух месяцев и тринадцати дней ни один человек, которого я видел, никак не признавал меня. Мне не разрешалось выходить. У меня не было доступа ни к Интернету, ни к телефону, и никто даже не разговаривал в моем присутствии. Я существовал как призрак в доме моего отца, по ночам таская еду с кухни, как только мне удавалось ее проглотить. Это было… возможно, худшее наказание, которое я когда-либо терпел от его рук. Ты не можешь до конца понять одиночество маленького мальчика, попавшего в ловушку и…

Татум наклонилась вперед и прижалась своими губами к моим, слезы текли по ее лицу, так что соленый вкус их просачивался между нашими губами, когда мое сердце забилось сильнее от воспоминаний, а дыхание перехватило в груди.

Ее пальцы скользнули в мои волосы, когда я медленно поцеловал ее, впитывая вкус ее боли и своей, желая отстраниться и сказать ей, что все в порядке, но пока не находя в себе сил сделать это.

Ее слезы текли по моим щекам, и это было так близко к ощущению чего-то реального, что мое сердце учащенно забилось, а напряжение в мышцах, казалось, усилилось, а затем расслабилось, как приливная волна.

Я отстранился и поцеловал ее в щеки, одну за другой, пробуя на вкус ее слезы и желая прогнать их.

— Не грусти из-за меня, Сирена, — выдохнул я. — Я больше не тот маленький мальчик. Я…

— Я больше никогда не позволю тебе чувствовать себя так, — пообещала она. — Ни единого раза. Никогда. Ты больше никогда не будешь один и никогда не почувствуешь себя нежеланным. Этот человек не был тебе отцом. Он не твоя семья. Но сейчас мы здесь, и ты больше никогда ни от чего не будешь зависеть.

Я вдыхал эти слова, впитывая их и позволяя им обвиваться вокруг моего сердца, пока они не забились в моих венах и не пропитали каждую частичку меня.

У меня перехватило горло от тяжести того, что я чувствовал к этой девушке. Это существо, рожденное, чтобы разрушить меня и переделать заново.

— Прости за боль, которую я причинил тебе, — пробормотал я, запуская пальцы в ее длинные волосы и нежно перебирая их. — Прости, что я не принял тебя такой, какая ты есть, раньше.

— Какую часть меня? — прошептала она, ее губы коснулись моей щеки, как крылья бабочки.

— Всю, — просто ответил я, не в силах выразить это более красноречиво, потому что на земле не существовало языка, который мог бы передать глубину того, что я чувствовал к ней. Моя одержимость ею зашла слишком далеко, мое увлечение теперь неудержимо и никогда не закончится. Она никогда не избавится от меня. Не было места ни в этом мире, ни в следующем, где я не нашел бы ее, не последовал бы за ней, не поклонялся бы ей. Она была моим светом, когда все, что я когда-либо знал, было тьмой, и теперь, когда я мог видеть, я отказывался быть ослепленным когда-либо снова. Потому что это уничтожило бы меня.

Не было слов, которые могли бы передать все это, но, возможно, была музыка. Эта мелодия так долго терзала мое тело и душу, что я знал: она отчаянно пытается вырваться наружу. И я обнаружил, что мне необходимо поделиться этим с ней, чтобы у нее был шанс понять, кем она была для меня.

Я убрал руку с ее волос и откинулся назад, глядя в ее голубые глаза, которые все еще блестели от слез, когда я облизал губы и почувствовал на них вкус ее печали.

Кем было это существо, которое так много видело и предлагало мне больше, чем я мог предположить, что смогу взять? Как получилось, что она увидела во мне так много, когда я даже не был уверен, что здесь можно что-то найти? Она открыла во мне ту сторону, о существовании которой я и не подозревал, но которая явно изголодалась в ожидании ее. И теперь оно собиралось полакомиться всем, что она могла предложить, а у меня не было ни малейшего желания даже пытаться остановить его.

— Я написал это для тебя, — сказал я, снова кладя руки на пианино.

— Ты написал для меня песню? — спросила она, прикусив губу, чтобы попытаться скрыть застенчивую улыбку, и мысль о том, что это доставит ей такое удовольствие, ослабило узел в моей груди.

— Я не пою, Сирена, — ответил я с легким смешком. — Но я играю. Итак, я написал для тебя симфонию, хотя у меня под рукой только пианино и нет оркестра, который был бы необходим, чтобы воплотить ее в жизнь, так что это всего лишь простое произведение.

— Простое? — она дразнила, как будто знала, что это будет что угодно, но только не это, и я позволил себе улыбнуться.

— Настолько простое, насколько я только смог, — уступил я.

Она отодвинулась, чтобы наблюдать за мной с крышки пианино, и я упивался ее видом, пока мои пальцы занимали нужное положение над клавишами. Я медленно выдохнул, находя умиротворение в музыке еще до того, как она начала изливаться из моей души, и тогда я начал.

Песня заиграла медленно, первые ноты пронзили тишину комнаты, как капли дождя, падающие ночью, ударяясь незаметно, но все равно оставляя след. Когда заиграли более низкие ноты, музыка стала мрачнее, как раскаты грома над глубоким океаном, в то время как дождь продолжал идти, такой мелкий перед лицом всего этого количества воды, но все же безвозвратно меняющий ее с каждой упавшей каплей.

Я растворился в музыке, когда дождь превратился в шторм в моем сознании, непреодолимую бурю, которая разбивалась об океан и сушу, заявляя о себе, принося жизнь и страсть в бесплодные просторы пустоты и пробуждая монстров ото сна.

Мои руки двигались все быстрее и быстрее, не пропуская ни одной клавиши, потому что каждая из них была важна, необходима, самые темные, глубокие ноты были так же важны, как и самые легкие, высокие. И каким-то образом все это просто сошлось воедино, музыка боролась за то, чтобы стать единым целым, подобно дождю, впитавшемуся в землю и наполнившему океан историями о местах, которые он никогда не мог увидеть сам, но изменившему его взгляд на все.

Музыка становилась все сложнее, заставляя мое сердце учащенно биться, и я изо всех сил старался поддерживать правильный темп, когда она достигла крещендо, взрыва, когда все сошлось воедино, битва за власть забыта, и мир воцаряется во всем мире, когда шторм утихает.

Когда я перешел к последним нотам, мое сердце заныло от их сладости, от того, насколько они были похожи и в то же время отличались от нот, положивших начало пьесе. Вот что я чувствовал к ней, как переродившийся мужчина, такой же и в то же время совершенно другой. Больше не было борьбы за контроль, а был мир, построенный из жара и пламени, которое прожигало все насквозь и поджигало все это.

Сыграв последнюю ноту, я откинулся на спинку стула, выдохнул и медленно поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.

Розовые губы Татум были приоткрыты, когда она смотрела на меня, ее грудь тяжело поднималась и опускалась, зрачки расширились, и я судорожно сглотнул, чувствуя себя более чем немного уязвимым перед ней. Я только что вырезал свое сердце из груди и возложил его, окровавленное и бьющееся, на ее алтарь. Это было все, что я мог предложить. Просто сломленный мальчик в теле мужчины. У меня было так много багажа, что иногда его тяжесть калечила меня, и меня никогда не было легко полюбить. И все же этот взгляд в ее глазах заставил меня думать, что она все равно действительно любит меня. Несмотря на все это. Никогда не обращая внимания на тот факт, что я не заслуживал ничего подобного от нее. Она была моей так же, как я был ее.