Дочь Лебедя - Бак Джоанна (книги регистрация онлайн txt) 📗
Сильви сказала: «Останься на три, четыре дня».
Она хочет верить, что они изменят ее жизнь.
Флоренс пересекает улицу и входит в магазин, где Джекоб и Мишель обычно покупали себе сорочки. Она с удовольствием проводит рукой по прохладным стопкам шелковых шарфов, покупает пять пар запонок для Бена, потом заходит в парфюмерный магазин и покупает Бену большой флакон лосьона. Она отвинчивает крышку и нюхает — очаровательный, неотразимый запах.
Вот и прошло ее первое утро в Париже, к двенадцати тридцати она выполнила все поручения и истратила свои двести долларов. Джекоб даст ей еще денег. Для нее весь Париж теперь будет таким. Все зависит от того, в какую дверь входишь.
Она осознает, что из всех дел остается только Джекоб, и хочет, чтобы опять позвонил Пол. Флоренс не уверена, что он еще в Париже, но на всякий случай она хочет быть свободной, чтобы встретиться с ним. Может быть, из-за его ночного звонка или из-за того, что ей приснилось, этот мужчина, на которого она не хотела смотреть, стал тем, кого она ждет.
Она почти счастлива.
Флоренс берет такси и переезжает на другую сторону моста, и весь мир сужается до серых зданий, которые она так хорошо знает, до черных деревьев, до медленной прогулки пожилых профессоров под сенью деревьев, до маленьких желтых собачек. Шофер вьетнамец, кореец или китаец — он никогда не слышал о «Флор».
— Здесь, здесь, подождите, вы проехали! — кричит она. Она выходит из такси и останавливается у террасы.
Она переделана и совсем не похожа на ту, что сохранилась в памяти, но все-таки ее можно узнать.
Она дома, это ее Париж. Но свет и надежда, которые постоянно присутствовали рядом с ней на той стороне реки, здесь исчезли. Теперь она была там, где ей было плохо.
Она входит в кафе. Оно стало меньше и уютнее. Панели из дерева, зеркала другие. В тех зеркалах отражения были словно в тумане, — думает она, а теперь отражения стали намного четче. Сиденья по-прежнему обтянуты искусственной кожей, но зал определенно стал меньше. Прибавился еще бар.
Перед ней стоит официант.
— Добрый день, мадемуазель, — говорит он. Смотрит ему в глаза, узнал ли он ее? Он назвал ее «мадемуазель», может быть, он ее помнит с тех времен. Но она вступила в тот возраст, когда официанты говорят «мадам». Поэтому, если он сказал «мадемуазель», значит, по старой памяти…
Но его лицо ничего не говорит ей. Тем не менее он ей улыбается. Может быть, тогда он был не такой толстый, и волос у него было побольше, глаза были ярче, когда она сидела здесь и ждала Сильви. А может быть, несмотря на улыбку на лице, он здесь новый, но откуда-то знает, кто она. Может быть, кафе «Флор» обладает коллективной памятью, которой снабжают новых официантов, когда принимают на работу.
Она садится на свое привычное место лицом к двери. Внезапно ей стало страшно, что она не узнает своего отца. Она заказывает кофе, а потом справа слышит электронный писк, который трудно не узнать. Кассир разговаривает с официантом рядом с терминалом, который заменил старый кассовый аппарат.
— Да, это очень удобно, вы правы, — говорит официант, — но, клянусь, это вредит моим глазам.
Джекоб видит ее через стеклянную дверь. Он всегда забывает о том, что у него такая высокая дочь. Ему кажется, что она выглядит усталой и элегантной, что озадачивает его. Для Джекоба его дочь всегда была вялой и подавленной. Эта женщина, с четко очерченными скулами, неприступная — его дочь?..
У него абсолютно белые волосы. На нем полосатая рубашка, похоже, шелковая, и добротный костюм из твида. Межсезонье. Он берет ее руки, крепко сжимает их и садится напротив. Его глаза слегка выцвели. Лицо почти такое же, и если бы не грустные глаза и седые волосы, его можно было бы назвать очень привлекательным.
— Ты совсем поседел, — говорит она ему.
— Я перестал их подкрашивать, — отвечает он. — Это становилось нелепым.
Он слегка наклоняет голову, чтобы лучше видеть себя в зеркале напротив. Она может подвинуться, чтобы закрыть зеркало, они могут поиграть в эту игру. Его честность трогает ее.
— О, папа. — В ее глазах стоят слезы.
— Не плачь. — Он делает протестующий жест рукой. — Не плачь.
Ему она может все рассказать. О том, что ей стало страшно, что жизнь проходит, о том, как внезапно ей захотелось полететь. Он поймет. Вместо этого она рассказывает ему о Сильви.
— Ну что, теперь ты рада, что я дал ей номер твоего телефона? — спрашивает он. — Ну и что ты собираешься здесь делать?
«Почему все об этом спрашивают?»
— Я хотела повидать тебя, — говорит она. — Ты очень занят?
— Мне очень приятно, что ты проделала весь этот путь только для того, чтобы увидеть меня.
Ну а кого еще ей здесь видеть, хочется ей спросить, Феликс мертв, и вся наша старая жизнь мертва.
— Ты — единственный, кого я хочу видеть, — говорит она.
— Ну а как в «Ритце»? — спрашивает он.
— Шикарно, — отвечает она. Она действительно так думает.
— Ты должен прийти ко мне, мы можем пообедать в номере.
— А картина? Что она собой представляет?
— Я не знаю. Сегодня утром пришел человек из галереи и унес ее.
— Раньше ты была более любопытна, — замечает он.
Ей непонятно, что он имеет в виду.
— Да нет, — возражает она, — я чувствую себя счастливее, ничего не зная.
Он заказывает бокал вина и берет ее руку в свою.
— Иногда неожиданности хороши, — говорит он, — они не всегда бывают плохими.
Ей так хочется, чтобы все было хорошо, что сначала она даже не замечает, что ладонь Джекоба вздута, пальцы стали жирными под натянутой кожей, а вся рука почти круглая. «Он набрал вес», — говорит она себе, а вслух произносит:
— Как твое дело?
— Неплохо идет, особенно в Германии, — говорит он. — И люди, которые там на меня работают, хорошие.
— Хорошо, хорошо, — повторяет она, как будто повторение этого слова сделает все правдой.
— Очень хорошо, — говорит он. — Кстати, как у тебя с деньгами?
— Ну, — она коротко смеется, — я только что истратила последнее из того, что привезла с собой.
— Все в порядке, — говорит он. — Дела действительно идут хорошо. Ты приехала в удачный день. — Он вытащил сложенную пачку денег из кармана и положил на стол. Вытащил шесть или семь коричневых банкнот и протянул их ей.
— Как Эрги? — спрашивает она, пряча деньги в сумочку.
— Он опять в тюрьме. Все давно распалось. В прошлом нет будущего.
— Но если нет прошлого, тогда это подделка.
— В моем каталоге нет подделок — предметы искусства, но не подделки.
Она думает, что он предал себя, а следовательно, и ее. Предал свое прошлое, в котором воспитал ее.
— Тебе хотелось бы хвалиться моей коллекцией, — говорит он, — хотелось бы иметь возможность показывать друзьям Коро, хотелось бы прогуливаться по моему магазину как по музею. Это больше невозможно. Но жизнь продолжается. Я выжил. Ты знаешь, сколько вещей я продал в Германии в прошлом году? Тебе хочется это знать?
— Нет, нет, папа. Прошу прощения.
Его волосы растрепались, глаза горят. Она никогда не замечала этого в нем, ярости, желания оправдаться. Он всегда был таким благоразумным, таким кротким.
— Знаешь, я хочу расширить дело и открыть магазин в Америке.
— Какой магазин? — спрашивает она.
— Увидишь.
Ей страшно сидеть лицом к лицу с ним, страшно быть с ним наедине по причине, которой она не может понять.
— Ты хорошо выглядишь, — говорит он ей.
Она внимательно разглядывает его лицо и улыбается.
Он продолжает:
— Я хочу пригласить тебя на чудесный ленч. Куда бы ты хотела пойти? Вспомни какое-нибудь очаровательное место.
— Я не знаю. Не уверена, что голодна.
— Давай прогуляемся, а потом ты сама выберешь.
Он вынимает очки, смотрит на чек и оставляет на столике деньги. Она берет свою сумку, он одергивает пиджак, прежде чем встать.
— Как Бен? — интересуется он.
— Бен, — повторяет она. — Ах, Бен?..
Он берет ее под руку.
