Безнадёжная любовь - Владимирова Эльвира (версия книг TXT) 📗
— Какие каникулы?! — возмутилась Сашка. — Я уже школу окончила. Насовсем. Мы теперь здесь живем. А ты…
— А окно? — слегка потянув дочь за шорты, напомнила Аня.
Саша удивленно, будто впервые увидела, глянула на недомытые стекла и на непонятно строгую маму, а потом опять перекинулась через подоконник.
— Ладно! Мне некогда, — легко закончила она едва начатую беседу. — Потом как-нибудь. Пока!
Валерка, до сих пор не совсем пришедший в себя, согласно кивнул.
Вообще-то не часто хорошенькие девчонки чуть ли не вываливаются из окна и кричат тебе на всю улицу. Во всяком случае, не каждую из них зовут Сашей.
Никита демонстративно в одиночку двигал мебель в комнате. Аня без конца порывалась пойти и помочь сыну, но Саша упрямо удерживала ее.
— Не мешай. Дай ему пары спустить. Пусть устанет, — поучительным тоном вещала Саша. — Надо будет — сам позовет.
Аня слушала и не соглашалась. Ни за что не позовет.
За мудрыми Сашиными замечаниями они не сразу уловили наступившую резкую перемену. Из комнаты, где, выбиваясь из сил, трудился Никита, не доносилось ни звука.
— Все! — констатировала Саша. — Готов!
Аня осуждающе посмотрела на дочь и торопливо распахнула дверь.
Никита, абсолютно живой и здоровый, сидел на полу меж непривычно передвинутых вещей и перебирал какие-то бумаги. На звук открывшейся двери он повернулся и, показывая стопочки листов, объяснил:
— Из шкафа выпало. Тут бабушкины письма, документы, квитанции.
В его руках трепетал пожелтевший бумажный листок.
Аня без труда разобрала поблекшие строчки, написанные ее рукой. «Я виновата, что когда-то…» Она не смогла прочитать дальше, в глазах помутилось. Как хорошо, что Никита отвернулся и не заметил ее внезапную бледность.
Откуда? Откуда у бабы Симы эта записка? Почему лежит в ее бумагах? Почему хранится столько лет? И откуда могла здесь взяться, ведь оставлена в совершенно другом месте, предназначена для совершенно других глаз?
Аня не представляла, что исписанный листок может так взволновать. Ей всегда казалось, что она давно успокоилась, давно остыла, давно избавилась от тревог, связанных с далекими воспоминаниями. Она не помнила ею же написанных слов, но помнила их значение, их смысл. Почему сквозь время и события они появились вновь, разлетелись в быстром росчерке, возвращая в прошлое? Как оказалась здесь эта записка? Неужели Богдан приходил сюда после ее отъезда? Приходил и нашел только бабу Симу. Она же никогда не говорила про это!
Никита, почти не обратив на записку внимания, покрутил ее в руке, разглядел на другой стороне написанный бабушкиным почерком полустершийся номер телефона и разъясняющий комментарий: «РЭУ, слесарь».
— Что мы с ними будем делать? — посмотрел он на разбросанные по полу листочки.
— Отложи! Я потом посмотрю.
Никита собрал бумажки в стопочку, выровнял, ударяя по коленке разлохматившимися краями. Потом Аня связала их прежней, еще бабой Симой приспособленной, белой ленточкой и убрала подальше, не разобрав, не просмотрев.
За год Никита сильно изменился. Аня с волнением подмечала его новые привычки, появляющиеся неожиданно, ниоткуда. Он не мог их перенять, они возникали сами собой, долгие годы тщательно сохраняемые той неизведанной частью памяти, которая живет в каждом человеке, век за веком отсчитывая свое существование в нескончаемой череде поколений. Сын стал сдержанней и скрытней, голос выровнялся, зазвучал с поразительной теплотой и нежностью. Никита даже сам порой стеснялся его манящей певучести и бархатности. Он думал: у парня должен быть резкий, твердый голос, еще не понимал всей ценности подарка, уготованного ему природой, но слишком, слишком скоро научился одинаково ровно произносить нежности и гадости, поражая удивительным тембром и мягкостью.
Когда ему что-то не нравилось, Никита как-то по-особому морщился, презрительно и мрачно, а губы его неприятно вздрагивали на мгновенье, обозначая безжалостную усмешку. Конечно, он не всегда был такой, и Аня по-прежнему легко угадывала упрямо скрываемые настроения. Короткого взгляда сына оказывалось достаточно, чтобы понять или ощутить владеющие им чувства.
Никита уже учился в одиннадцатом, когда без предварительных предупреждений и намеков привел домой Инну. Обычно он предпочитал не знакомить мать со своими девочками. Инна только в первые минуты выглядела смущенной и робкой, то слишком смелея, то неприметно затихая, потом освоилась, стала собой и не понравилась Ане.
Инна не считала себя писаной красавицей, но сразу было видно, что не жалела об этом и не расстраивалась по таким пустякам, принимала себя как есть. И пусть иногда бывала она излишне резкой, нескладной, чрезмерно шумной, но зато веселой, общительной, раскованной, импульсивной, классной.
С первого взгляда казалось, что она крутила Никитой как хотела. Аня тоже так подумала. Инна вечно что-то предлагала ему, куда-то его волокла, куда-то звала, а он принимал ее выходки с молчаливой покорностью и послушно следовал за ней. Только позже Аня начала замечать, как эти два не по годам опытных и мудрых актера играли сами с собой и друг с другом, не забывая производить впечатление на окружающую их публику.
Никита вел себя непривычно невозмутимо. Он легко прощал Инке мелкие капризы и обиды, хотя, может, только старался легко прощать. А ей казалось, он слишком равнодушен, слишком спокоен.
А он не должен быть спокоен, когда рядом с ним есть она, невероятная девчонка Инка! Он должен мучиться, сгорать от любви, маяться, ревновать, сходить от нее с ума. Что за снисходительные взгляды? Разве можно на нее так смотреть: не восхищенно, не преданно? И она дразнила его, придумывала невероятные истории, как бы между прочим упоминала об интересующихся ею мальчиках из класса. А он все так же невозмутимо слушал и прощал, прощал разыгрываемую неверность, обманную откровенность вымышленных романов.
Увлеченная страстным сражением за беспредельное поклонение, стараясь непременно добиться хорошо видимых результатов своей власти, Инна не замечала, как сильно Никита ее любит. Она не слышала, как все в нем молча кричало, ей казалось, что его покорность и всепрощение рождены равнодушием. Она хотела играть им и не понимала, что давно уже делает это.
— Ты знаешь, мне больше нравятся мужчины, которые меня старше, — невинно заметила Инна, будто разговаривала со своей подружкой. — Причем намного старше.
Никита усмехнулся. Он был на два месяца младше Инны и сейчас проклинал себя за это.
— Ну что ты молчишь? — возмутилась Инна. — И это все?
— А что говорить? — Никита постарался сохранить обычную ровность голоса. — Найди себе какого-нибудь старичка, если нравится.
Сначала Инна с удовольствием слушала его голос, потом осмыслила произнесенную фразу.
— А что? — и не думая обижаться, воскликнула она. — У меня есть один на примете. Кстати, совсем не старый. Ему всего сорок семь. Мужчина в самом расцвете. Обалдеть! Ты бы только видел!
Никита удивленно уставился на подружку. Сорок семь? Это же тридцать лет разницы!
— Кстати, ты на него немного похож, — довольно добавила Инна. — Нет, ты бы только видел! Мы с ним познакомились в баре. У меня даже дух захватило!
Кажется, у нее действительно захватило дух, иначе она бы остановилась, стоило только заглянуть в устремленные на нее полные мучительного страдания глаза.
— А ты правда на него похож.
Никита отвернулся. Он не мог больше ее слушать. Он сжал зубы так, что желваки выступили на скулах, губы побледнели, а пальцы больно впились в ладонь. И вдруг почувствовал легкое прикосновение.
Инна погладила его плечо.
— Знаешь, мне холодно, — прошептала тихо и покорно. — Ветер сегодня.
Никита мгновенно забыл весь предыдущий разговор, желая обнять и согреть не только саму девушку, но и дрогнувший нежный голос. Она ласковой коварной кошкой прильнула к нему. Нет, нет, вовсе не коварной кошкой! Смешной озябшей девчонкой, невыразимо счастливой в объятиях любимого парня. Она испытывала удовольствие от того, что, кажется, заставила его ревновать. Инна не знала, как долго потом, оставшись один, он будет мучиться от ее легкомысленных слов. Он не покажет ей этого.
