Ребенок от подонка (СИ) - Гауф Юлия (электронные книги бесплатно .txt, .fb2) 📗
А суд… я уже сто раз пожалела, что затеяла все это. Морально выжата, как лимон, истощена, ни во что уже не верю. Жаль, что ничего еще не закончилось.
Доехали мы быстро, малыши спали. Камиль достал мой чемодан, сумку с детскими вещами, и… еще один чемодан, и мы пошли к подъезду.
— Что это?
— Днем я снял здесь квартиру, – спокойно пояснил он.
— Я же…
— Ты была предельно ясна. Я понял, тебе нужно время, – кивнул Кам. — Я буду рядом, и верну тебя. Я люблю тебя, Сонь, ты тоже меня любишь, и разве за это не стоит бороться?! Через три дня мы поговорим.
— О чем? – мы вошли в подъезд, я несла детей, Камиль – вещи, и я не знала, как относиться к тому, что он будет жить где-то здесь, в доме.
Я хотела побыть вдали от него, подумать, разобраться в себе. Но в то же время мне спокойнее, когда Камиль рядом.
— Ты зря думаешь, что я тебе не верю – пока это все, что я могу сказать, – твердо произнес Камиль. — Сонь, я просто должен быть рядом, когда все выяснится. Я буду рядом, и заглажу вину. На коленях стоять и каяться я не умею, но как смогу – все исправлю.
Я покачала головой. Камиль всегда таким был – темный образ мыслей, спорная натура. То верит, то не верит. То бросает, уезжая в другую страну, то едет за мной жить в панельке. Говорит загадками, и я еще больше путаюсь и в нем, и в себе.
— И когда результаты? – спросила Лера.
— Сегодня.
— Волнуешься?
Подруга, соскучившись по мне, пошла проводить меня до дома, чтобы поговорить, провести время вместе. Мне и раньше-то не до кафе и кинотеатров было, но хоть иногда выбиралась. Сейчас – нет, не с двумя детьми.
— Насчет результатов не волнуюсь. Мне уже…
Я пожала плечами, не договорив. Лукавлю, конечно. Мне не все равно, но и с замиранием сердца я результат не жду.
— Вижу же, что волнуешься, – нахмурилась Лера, и мы вошли в подъезд. — Могла бы и поделиться. Или я тебе больше не нужна?
— Нужна, конечно, – вздохнула я. — И я волнуюсь, душа не на месте, но не из-за результатов теста, и не из-за суда. Тут что-то другое.
Сегодня с утра начало потряхивать от предчувствия чего-то… сама не знаю, чего. Неспокойно мне, сердце обмирает. Если бы могла описать свои ощущения одним словом, это было бы слово «необратимость». Нечто плохое уже случилось, и вот-вот грянет гром.
— Это усталость. Чай попью, и домой поеду, а ты отдохни, Сонь. Не понимаю, зачем тебе чужой ребенок, – покачала она головой, но из-за моего мрачного взгляда тут же поправилась: — Не понимаю, но уважаю. Хотя все равно отберут мальчонку. Либо мамаша припрется, и отнимет. А если не отдашь – это уже кража ребенка, уголовка. Но я тебя понимаю, сама наверное поступила бы также, – и уже тише: — Или не поступила бы.
— О, привет, – лифт остановился, из него вышел мужчина в дутой куртке, половина лица шарфом замотано. — Эта стерва не объявлялась?
Мужчина приспустил шарф к подбородку, и я узнала Арсения.
— Дарина?
— Да, – проворчал он. — Получил я результат. Как и думал – не мой это пацан! На работе всем результаты в морды ткнул, а они…
— Не верят?
— Почему? Верят, только презирают, кретины, – лифт начал закрываться, но разбушевавшийся Арсений и не подумал пропустить нас с подругой к нему, чтобы мы могли подняться на мой этаж. — Наш генеральный мне сказал, чтобы я заявление по собственному писал. Я ему еще раз справкой в рожу, мол, смотрите, врала гадина, не мой ребенок, а этот старый пень разорался, что я с младенцем воюю, и ему гниль такая не нужна. Я – гниль? Рина, падла, всех против меня настроила нагулянным ребенком так, что мне в лицо в открытую плюют! Найду – придушу! – прорычал Арсений. — Как припрется, мне маякни, ладно? Таких наказывать надо.
— Обязательно, – пообещала я, и Арсений, наконец, позволил нам пройти, а сам пошел на выход.
— Это тот самый? – шепнула Лера.
— Да.
— И ты действительно сообщишь ему…
— Нет, конечно, – поморщилась я. — Они друг друга стоят – Дарина и Арсений. Мерзость какая.
Наверное, плохо так думать, но хорошо что Арсения увольняют. Заслужил. Может, сотрудник он хороший, но как человек – дерьмо.
— Теперь я понимаю тебя чуть больше, – пробурчала Лера.
Мы поднялись на лифте, с каждой секундой тревога накрывала все сильнее, и сильнее. Камиль эти дни вел себя дико странно, Марк сводил с ума плачем. Дедушка сдал еще сильнее. На работу рвется, но и мне, и ему понятно, что ни о какой работе речи идти не может. Наверное, из-за всего этого мое сердце так глухо бьется, и гонит домой?
Скорее, скорее…
— … и жаль, что вафли не купили к чаю. В «Пятерочке» акция, надо было зайти. Твои любимые, «Юбилейные»…
Голос Леры слышу, как сквозь вату. Еще на лестничной клетке до меня донесся надрывный плач Марика. Толкнула дверь, и оказалась в квартире.
— Марик, как обычно, концерт по заявкам исполняет? – раздраженно фыркнула Лера, чем вызвала только злость.
Я сама такой была раньше. Раздражал надрывный детский плач. Особенно в самолете, когда лететь часов пять, и рядом орет младенец. А как сама мамой стала, поняла. Дети сказать не могут, что у них болит что-то, что им жарко или холодно, что им плохо. Вот и ревут.
Но сейчас я смотрю на Аллу Владимировну, качающую Марка, и весь мой мир сузился до маленького мальчишки, которому плохо. Мне давно покоя не дают эти истерики, а сейчас чуть сердце не остановилось.
Что-то не так.
— Сонечка, наконец-то, – нервно произнесла няня. — Я уже хотела звонить тебе. Я и покормила, и искупала, животик помассировала, а Марк все громче плачет.
Камиль умел его успокаивать. Хотя даже Каму вчера сложно пришлось, когда он заходил вечером.
— Надо в больницу, – выдавила я, и тут Марк начал кашлять, втягивая в себя воздух с пугающим хрипом. — Оденьте его! – выкрикнула, и в обуви побежала в спальню за документами на Марка.
— Я такси вызову, – выкрикнула Лера.
Трясущимися руками открыла секретер, где лежат все документы. Скорую вызвать? Вдруг долго будет ехать, я миллион таких историй слышала. Нет, надо самим ехать. Давно надо было ехать, я же чувствовала, что странно все это, неправильно, что Марк такие скандалы закатывает.
Педиатр на колики списывал, на наследственный темперамент, на то, что Марк – ребенок, и им положено так надрываться. А я кивала, как дура.
Что-то не так, что-то очень сильно не так.
— Сонь, не трясись, – мы вбежали в больницу, Лера держала Лёву, а я прижимала к себе то рыдающего, то кашляющего Марка, который, к моему ужасу начал бледнеть, а из горла жуткие хрипы доносились. — Эй, помогите, ребенку плохо! – заорала подруга, привлекая к нам внимание.
Я боялась, что сейчас начнется бюрократия, бесконечные нудные вопросы и заполнение бумажек, но врачи сработали как надо. Марка у меня забрали, и нас с Лерой повели по коридору.
— Вот тут все документы, – протянула врачу, оставшемуся со мной папку. — Марк… мне показалось, или он задыхается? – заплакала я, не выдержав. — Он с самого рождения неспокойный, но недавно у нас пожар был, он дыма наглотался. Но его осматривали, сказали, что все нормально, что…
— Присядьте, – доктор надавил мне на плечи, и вынудил опуститься на лавку у стены. — Девушка, дайте ей ребенка, и сходите за кофе.
— Я сейчас, – зашептала Лера, и передала мне Лёву, на личико которого капнула моя слезинка.
Внутри дрожь, хочется бежать к сыну, кричать, трясти всех за грудки. Но у меня на руках ребенок. А истерики ничего не изменят. Мне нужно успокоиться, вот только как?
Не знаю…
— Сидите здесь, как только появятся новости, вам сообщат, – строго произнес врач, и я кивнула.
Но как только он отошел, вскочила с места, и нервно начала ходить по коридору, отмахнувшись от кофе.
— Я Павлу Яковлевичу позвонила, сказала, что Марк жив. Сонь, присядь, не мельтеши! Чем мне помочь тебе?
Я хотела ответить, но все, на что меня хватало – покачивать Лёву, и отмерять шагами часть коридора у реанимации. Три шага, четыре, еще три, и снова четыре, и так до бесконечности. Слово скажу – снова расплачусь, а мне нельзя сейчас.
